То, что мы теперь должны рассмотреть, — это сам кругооборот или оборот капитала. Первоначально казалось, что производство лежит по ту сторону обращения, а обращение — по ту сторону производства. Кругооборот капитала — обращение, выступающее как обращение капитала, — охватывает оба момента. В нем производство оказывается конечным и исходным пунктом обращения и vice versa [ii]. Самостоятельность обращения низведена теперь до простой видимости, так же как и потусторонность производства.

[V—16] Денежное обращение исходило из бесконечного множества пунктов и возвращалось к бесконечному множеству пунктов. Пункт возвращения отнюдь не выступал как исходный пункт. В обороте капитала исходный пункт выступает как пункт возвращения, а пункт возвращения — как исходный пункт. Сам капиталист есть исходный пункт и пункт возвращения. Он обменивает деньги на условия производства, производит, реализует стоимость продукта, т. е. превращает его в деньги, а затем начинает процесс сначала. Денежное обращение, если рассматривать его само по себе, с необходимостью угасает в деньгах как в неподвижной вещи. Обращение капитала все снова и снова воспламеняется из самого себя, расчленяется на свои отдельные моменты и представляет собой perpetuum mobile [iii]. Полагание цен в сфере денежного обращения было чисто формальным, поскольку стоимость предпослана независимо от денежного обращения. Обращение капитала представляет собой полагание цен не только формально, но и реально, поскольку это обращение полагает стоимость.

Там, где стоимость сама выступает как предпосылка внутри обращения капитала, она может быть лишь стоимостью, положенной другим капиталом. Отрезок пути, пройденного деньгами в ходе денежного обращения, оказывается строго отмеренным, а те обстоятельства, которые ускоряют или замедляют обращение денег, представляют собой внешние толчки. Капитал в своем обороте увеличивает себя сам и удлиняет [V—17] свой путь, а быстрота или медленность оборота сама составляет имманентный момент пути, проходимого капиталом. Капитал качественно видоизменяется в процессе оборота, а совокупность моментов оборота капитала сама представляет собой моменты его производства — как воспроизводство, так и новое производство капитала.

{Мы видели, что в конце второго кругооборота, т. е. кругооборота прибавочной стоимости, которая была использована как добавочный капитал, — отпадает иллюзия, будто капиталист обменивается с рабочим чем-то помимо некоторой части собственного овеществленного труда рабочего. Правда, в рамках способа производства, основанного уже на самом капитале, та часть отдельного капитала, которая представляет сырье и орудие, выступает для этого отдельного капитала в качестве стоимости, предпосланной этому капиталу, и точно так же предпосланной живому труду, который покупается капиталом. Эти две статьи расхода отдельного капиталиста [сырье и орудие] оказываются положенными чужим капиталом, т. е. опять-таки капиталом, но только другим. То, что для одного капиталиста есть сырье, является продуктом другого капиталиста. То, что для одного есть продукт, для другого является сырьем. Орудие одного есть продукт другого и может даже служить сырьем для производства другого орудия. Таким образом, то, что в отдельном капитале выступает как предпосылка, как то, что мы назвали постоянной стоимостью, есть не что иное как предполагание капитала капиталом, так что капиталы в различных отраслях производства взаимно полагают друг друга как предпосылку и условие. Каждый из капиталов, рассматриваемый сам по себе, сводится к мертвому труду, обособившемуся в качестве стоимости по отношению к живому труду. В конечном счете ни один из капиталов не содержит ничего кроме труда — помимо не имеющего стоимости природного вещества. Наличие многих капиталов не должно здесь нарушать рассмотрение предмета. Наоборот, отношение многих капиталов выяснится после того, как будет рассмотрено то общее, что имеют между собой все капиталы.}

Оборот капитала есть вместе с тем становление капитала, его рост, его жизненный процесс. Если что-либо и следовало бы уподобить кровообращению, то не формальное обращение денег, а полное содержания обращение капитала.

Если обращение во всех пунктах предполагает производство и представляет собой обращение продуктов (идет ли речь о деньгах или о товарах), которые повсюду исходят из процесса производства, в свою очередь являющегося процессом капитала, — то само денежное обращение определяется теперь обращением капитала, в то время как прежде оно как будто протекало наряду с процессом производства. К этому пункту мы еще вернемся.

[2)] ПРОЦЕСС ПРОИЗВОДСТВА И ПРОЦЕСС ОБРАЩЕНИЯ КАК МОМЕНТЫ ОБРАЩЕНИЯ КАПИТАЛА

Если мы рассмотрим теперь обращение,или оборот,капитала как целое, то в качестве двух крупных различий внутри обращения выступают два момента: процесс производства и само обращение, оба — в качестве моментов обращения капитала. Длительность пребывания капитала в сфере процесса производства зависит от технологических условий этого процесса, и пребывание капитала в этой фазе непосредственно совпадает с развитием производительных сил, — как бы ни была различна продолжительность процесса производства в зависимости от вида производства, его предмета и т. д. Продолжительность процесса производства есть здесь не что иное, как рабочее время, необходимое для изготовления продукта (неверно!)[2]. Чем меньше это рабочее время, тем больше, как мы видели, относительная прибавочная стоимость. Безразлично, скажем ли мы, что для данного количества продуктов требуется меньше рабочего времени, или что в течение данного рабочего времени может быть изготовлено больше продуктов. Для определенного количества капитала сокращение продолжительности того времени, в течение которого он пребывает в процессе производства, изъят из обращения в собственном смысле, занят в деле, — совпадает с сокращением рабочего времени, необходимого для изготовления продукта, с развитием производительных сил, с применением как сил природы и машин, так и природных сил общественного труда, совпадает с концентрацией рабочих, с комбинированием и разделением труда. Итак, с этой стороны в процесс обращения капитала как будто не привходит никакой новый момент. Однако если относительно отдельного капитала принять во внимание то обстоятельство, что часть его, состоящая из сырья и орудия (из средств труда), представляет собой продукт чужого капитала, то окажется, что скорость, с которой капитал может возобновить процесс производства, определяется также развитием производительных сил во всех других отраслях производства. Это становится совершенно ясным, если представить себе, что один и тот же капитал производит свое сырье, свои орудия и свои конечные продукты. Если рассматривать различные капиталы, то продолжительность пребывания капитала в фазе процесса производства сама становится моментом обращения. Однако мы еще не имеем здесь дела со многими капиталами. Значит, этот момент сюда еще не относится.

Второй момент есть тот промежуток времени, который протекает от превращения капитала в продукт до превращения его в деньги. От скорости, с которой преодолевается этот промежуток времени, т. е. от его продолжительности, очевидно, зависит, как часто капитал в течение определенного отрезка времени может снова начинать процесс производства, процесс увеличения своей стоимости.

Если капитал — состоящий первоначально, предположим, из 100 талеров — совершает четыре оборота в год (пусть прибыль каждый раз составляет 5% от капитала) и если новая стоимость не капитализируется, то это то же самое, как если бы капитал вчетверо большего размера с той же самой нормой прибыли, равный, допустим, 400 талерам, совершал в течение одного года один оборот, принося каждый раз 20 талеров.

Скорость оборота — при прочих равных условиях производства — заменяет, таким образом, массу капитала. Иными словами, если [V—18] вчетверо меньшая стоимость четыре раза реализуется в качестве капитала в течение того же самого периода, за который вчетверо больший капитал реализуется в качестве капитала только один раз, то прибыль — производство прибавочной стоимости — меньшего капитала будет по меньшей мере такого же размера, как у большего капитала. Мы говорим: по меньшей мере. Она может быть и большей, так как сама прибавочная стоимость может быть снова применена в качестве добавочного капитала.

Например, предположим, что капитал в 100 талеров всякий раз дает прибыль (здесь для подсчета предвосхищается эта форма прибавочной стоимости) в 10%, сколько бы он ни совершил оборотов в течение года. Тогда [если капитал совершает 4 оборота в год] к концу первого квартала он был бы равен 110 талерам, к концу второго квартала — 121 талеру, к концу третьего квартала — 133,1 талера, а к концу последнего оборота — 146,41 талера; в то же время капитал, равный 400 талерам и совершающий один оборот в год, был бы равен лишь 440 талерам. В первом случае прибыль [полученная в течение года] была бы равна 46,41 талера, а во втором — только 40 талерам. (То обстоятельство, что предпосылка данного примера неправильна в той мере, в какой капитал при каждом увеличении приносит неодинаковую норму прибыли, не имеет значения для этого примера, так как речь здесь идет не о том, насколько в первом случае больше прибавочная стоимость, а лишь о том, что она вообще — и это действительно имеет место — в первом случае больше 40 талеров.)

С законом возмещения скорости массой и массы скоростью мы уже однажды встречались при рассмотрении оборота денег [iv]. Этот закон в такой же степени господствует в производстве, как и в механике. К этому обстоятельству следует вернуться при рассмотрении выравнивания нормы прибыли, цен и т. д. Нас интересует здесь следующий вопрос: не привходит ли [в процесс самого обращения] некий момент определения стоимости, не зависящий от труда, не исходящий от него непосредственно, а вытекающий из самого обращения?

{ То обстоятельство, что кредит выравнивает различия в обороте капитала, — сюда еще не относится. Но сам вопрос о выравнивании различий в обороте капитала сюда относится, так как он исходит из простого понятия капитала, рассматриваемого в общем виде.}

Более частый оборот капитала в течение данного промежутка времени походит на более частое повторение урожаев в течение сельскохозяйственного года в южных странах по сравнению с северными. Мы здесь полностью абстрагируемся, как уже было сказано выше, от различий во времени, в течение которого капитал должен находиться в фазе производства, в производительном процессе увеличения стоимости. Подобно тому как зерно, будучи брошено в землю в виде семени, лишается своей непосредственной потребительной стоимости, обесценивается в качестве непосредственной потребительной стоимости, так и капитал обесценен в период времени от завершения иро-цесса производства до его обратного превращения в деньги, а затем снова в капитал. {Та скорость, с которой капитал из денежной формы снова может перейти в форму условий производства — среди этих условий производства фигурирует не сам рабочий, как при рабстве, а обмен с ним, — зависит как от скорости и непрерывности процесса производства прочих капиталов, доставляющих данному капиталу сырье и орудия, так и от наличия рабочих, и с этой точки зрения относительно избыточное население создает наилучшие условия для капитала.}

{Совершенно независимо от процесса производства капитала а скорость и непрерывность процесса производства капитала b выступают в качестве момента, обусловливающего обратное превращение капитала а из денежной формы в форму промышленного капитала. Таким образом, продолжительность процесса производства капитала b выступает в качестве момента скорости процесса обращения капитала а. Продолжительность фазы производства одного определяет скорость фазы обращения другого. Одновременность этих двух фаз есть условие того, что обращение капитала а не задерживается: его собственные элементы, на которые он должен быть обменен, одновременно вступают в процесс производства и выбрасываются в процесс обращения.

Например, в последней трети XVIII века ручное прядение было не в состоянии поставлять сырье для ткачества в требовавшемся количестве, или, что то же самое, прядение не могло с требуемой одновременностью, с одинаковой скоростью провести лен или хлопок через процесс производства, осуществить их превращение в пряжу. Следствием этого было изобретение прядильной машины, которая за то же самое рабочее время дает несравненно большее количество продукта, или, что то же самое, требует несравненно меньше рабочего времени для изготовления того же самого количества продукта, несравненно более короткого пребывания сырья в процессе прядения. Все те моменты капитала, которые при рассмотрении капитала соответственно его общему понятию выступают в нем в неразвернутом виде, приобретают самостоятельную реальность и проявляются только тогда, когда капитал выступает реально, в виде многих капиталов. Таким образом, та внутренняя живая организация, которая существует в рамках конкуренции и посредством нее, только тогда и получает более широкое развитие.} Если мы рассмотрим оборот капитала в целом, то обнаружим в нем четыре момента; или, если рассматривать два больших момента — процесс производства и процесс обращения — как два момента в обороте капитала, то каждый из них в свою очередь выступает двояко. При этом мы можем исходить или из обращения или из производства, поскольку теперь уже установлено, что обращение само есть момент производства, ибо лишь посредством производства капитал становится капиталом; а производство есть лишь момент обращения, если само обращение рассматривать как процесс производства в целом.

Четырьмя моментами оборота капитала являются: I) Действительный процесс производства и его продолжительность. [V—-19] II) Превращение продукта в деньги. Продолжительность этой операции. III) Превращение денег в надлежащих пропорциях в сырье, средства труда и труд, словом — в элементы производительного капитала. IV) Обмен части капитала на живую рабочую силу[3] можно считать особым моментом, и его следует считать таковым, так как рынок труда управляется иными законами, нежели рынок продуктов и т. д. Самым главным является здесь народонаселение, но не абсолютное, а относительное. Момент I здесь, как уже сказано, не рассматривается, так как он совпадает с общими условиями возрастания стоимости. Момент III может быть принят во внимание лишь в том случае, когда речь идет не о капитале вообще, а о многих капиталах. Момент IV относится к разделу о заработной плате и т. д.

[3) ПРЕВРАЩЕНИЕ ПРОДУКТА В ДЕНЬГИ В ПРОЦЕССЕ ОБОРОТА КАПИТАЛА]

Здесь мы имеем дело лишь со II моментом. В денежном обращении имело место лишь формальное превращение меновой стоимости попеременно то в деньги, то в товар. Здесь же деньги, товар выступают как условие производства, наконец — как процесс производства. Моменты [обращения] насыщены здесь совсем иным содержанием. Различие в обороте капитала, как оно определено во II моменте, — так как оно не зависит ни от большей трудности обмена с трудом, ни от остановки вследствие неодновременного существования в обращении сырья и орудия, ни от различной продолжительности процесса производства, — могло бы, следовательно, проистекать лишь из больших трудностей в реализации стоимости. Это, конечно, вовсе не тот имманентный случай, который вытекает из самого отношения [внутри процесса производства]; здесь, где мы рассматриваем капитал вообще, это совпадает с тем, что мы говорили относительно обесценения стоимости, сопровождающего процесс ее увеличения [v].

Ни одно предприятие не может быть учреждено с расчетом на то, что ему труднее сбывать свои продукты, чем другому. Если бы трудность сбыта объяснялась меньшими размерами рынка сбыта, то при основании предприятия был бы вложен не больший — как предполагалось, — а меньший капитал, чем в предприятие с большим рынком сбыта. Но трудность сбыта могла бы быть обусловлена большим пространственным расстоянием от рынка и поэтому — более поздним поступлением платежей. То обстоятельство, что капиталу а для реализации произведенной им стоимости требуется больше времени, могло бы в этом случае быть вызвано его большим пространственным удалением [от рынка сбыта], которое капитал должен был бы преодолеть после завершения процесса производства для того, чтобы в виде Т быть обмененным на Д.

Но разве нельзя рассматривать продукт, который производится, например, для Китая, таким образом, что этот продукт, т. е. процесс его производства, завершен только тогда, когда продукт поступает на китайский рынок? Издержки по его реализации возросли бы из-за расходов на перевозку этого продукта из Англии в Китай. (О возмещении капиталисту за более продолжительное неиспользование капитала здесь еще не может быть речи, так как для этого надо было бы уже предположить вторичные и производные формы прибавочной стоимости — процент.) Издержки производства в этом случае свелись бы к рабочему времени, овеществленному в непосредственном процессе производства, плюс рабочее время, которое требуется для перевозки продукта.

Прежде всего возникает следующий вопрос: можно ли на основе транспортных издержек получить прибавочную стоимость в соответствии с установленными нами до сих пор принципиальными положениями? Отбросим постоянную часть капитала, которая расходуется на средства транспорта: корабль, повозку и т. д., и на все, что связано с их применением, так как этот элемент капитала не имеет значения для решения вопроса и безразлично, примем ли мы его равным нулю или равным х. Спрашивается теперь, может ли в транспортных издержках содержаться прибавочный труд и, следовательно, может ли капитал получить на основе этих издержек прибавочную стоимость? Эту проблему легко разрешить, поставив вопрос: каков [затрачиваемый при перевозке продукта] необходимый труд, или какова та стоимость, в которой овеществляется этот необходимый труд?

Продукт должен оплатить 1) свою собственную меновую стоимость, овеществленный в нем самом труд, 2) то добавочное время, которое моряк, перевозчик и т. д. затрачивают на его перевозку. Может ли перевозчик окупить эти расходы или нет, зависит от богатства той страны, куда он доставляет продукт, и от потребности в этом продукте, от той потребительной стоимости, которую продукт имеет для этой страны. Относительно непосредственного процесса производства ясно, что весь тот прибавочный труд, который фабрикант заставляет выполнить рабочего, дает ему прибавочную стоимость, поскольку это есть труд, овеществленный в новых потребительных стоимостях, труд, который ничего не стоит фабриканту. Что же касается времени перевозки, то капиталист не может заставлять рабочего работать дольше, чем это требуется для перевозки продукта. В противном случае капиталист понапрасну израсходовал бы рабочее время, а не использовал бы его, т. е. не объективировал бы его в виде потребительной стоимости. Моряку, перевозчику и т. д. требуется только полгода рабочего времени (если таково вообще отношение необходимого для существования труда [к общему количеству труда]) для того, чтобы прожить год; таким образом, капиталист пользуется их трудом целый год, а оплачивает полгода. Начисляя на стоимость перевозимых продуктов целый год рабочего времени, капиталист оплачивает только полгода и тем самым выручает по отношению к необходимому труду 100% прибавочной стоимости. Здесь имеет место точно такое же положение, как и при непосредственном производстве, и первоначальная прибавочная стоимость перевезенного продукта может проистекать лишь из того, что часть времени, затраченного рабочим на перевозку продукта, ему не оплачивается, так как эта часть превышает труд, необходимый для существования рабочего, представляет собой прибавочное время.

То обстоятельство, что какой-нибудь отдельный продукт настолько вздорожал бы вследствие транспортных издержек, что его нельзя было бы сбыть из-за диспропорции между стоимостью продукта и его добавочной стоимостью как перевезенного продукта (свойство продукта, которое исчезает, как только продукт прибыл к месту назначения), — ничего не меняет в существе дела. Если бы фабриканту, для того чтобы выпрясть 1 фунт пряжи, пришлось пустить в ход все свои машины, то стоимость этого фунта пряжи тоже повысилась бы настолько, что его едва ли можно было бы сбыть. Дороговизна заграничных продуктов, их слабое потребление в средние века и т. д. вызваны именно этой причиной.

Доставляю ли я металлические руды из рудников или товары в место их потребления, — это в одинаковой мере представляет собой пространственное [V—20] перемещение. Улучшение средств транспорта и связи также относится к категории развития производительных сил вообще. То обстоятельство, что от стоимости продуктов может зависеть, в какой мере продукты в состоянии окупить расходы по перевозке, то обстоятельство, далее, что для сокращения транспортных издержек (судно грузоподъемностью в 100 тонн при тех же самых транспортных издержках может быть загружено 2 или 100 тоннами и т. д.) и для рентабельности средств сообщения необходим массовый обмен, — все это сюда не относится. (Однако нужно будет посвятить специальный раздел средствам сообщения, так как они составляют одну из форм основного капитала, обладающую собственными законами увеличения стоимости.)

Если представить себе, что один и тот же капитал и производит, и перевозит, то оба эти акта относятся к непосредственному производству, а обращение, в том смысле, как мы его рассматривали до сих пор, т. е. превращение продукта в деньги, когда продукт принял окончательную форму для потребления, форму, пригодную для обращения, — началось бы лишь после того как продукт был бы доставлен к месту своего назначения. Более позднее поступление платежей к этому капиталисту в отличие от другого капиталиста, сбывающего свой продукт тут же на месте, свелось бы к другой форме, к использованию большего количества основного капитала, о чем здесь еще речь не идет. Необходимо ли капиталисту А на 100 талеров больше орудий, чем капиталисту В, или же ему нужно иметь лишние 100 талеров для доставки своего продукта к месту назначения, на рынок, — это одно и то же. В обоих случаях требуется больший основной капитал, больше средств производства, которые потребляются в непосредственном процессе производства. С этой точки зрения, следовательно, здесь как будто взят не имманентный [собственно обращению] случай; он относится к рассмотрению различий между основным и оборотным капиталом.

[4) ИЗДЕРЖКИ ОБРАЩЕНИЯ. ВСЕОБЩИЕ УСЛОВИЯ ПРОИЗВОДСТВА В ИХ ОТЛИЧИИ ОТ ОСОБЕННЫХ УСЛОВИЙ ПРОИЗВОДСТВА]

Однако сюда привходит один момент: издержки обращения, которые не заложены в простом понятии обращения и нас здесь еще не касаются. Об издержках обращения, вызываемых обращением как экономическим актом (как производственным отношением, а не как непосредственным моментом производства, как это имеет место в случае издержек, связанных со средствами транспорта и связи), речь может идти только в связи с процентом и особенно — в связи с кредитом. Обращение, как мы его рассматриваем, есть процесс превращения, качественный процесс [движения] стоимости, как он выступает в различных формах: в форме денег, в форме процесса производства (процесса увеличения стоимости), в форме продукта, в форме обратного превращения продукта в деньги и добавочный капитал, — поскольку в рамках этого процесса превращения как такового, этого перехода из одного определения в другое, возникают новые определения. Издержки обращения не обязательно имеют место, например, при переходе от продукта к деньгам. Они могут быть равны нулю.

Поскольку, однако, само обращение вызывает расходы, само требует добавочного труда, оно выступает включенным в процесс производства. С этой точки зрения обращение выступает в качестве момента непосредственного процесса производства. При производстве, непосредственно рассчитанном на потребление и пускающем в обмен только излишки, издержки обращения касаются лишь излишков, а не основного продукта. Чем в большей степени производство основано на меновой стоимости, а следовательно на обмене, тем большее значение приобретают для него физические условия обмена — средства связи и транспорта. Капитал по своей природе стремится выходить за всякие пространственные границы. Поэтому создание физических условий обмена — средств связи и транспорта — становится для капитала необходимостью в совершенно ином масштабе: уничтожение пространства посредством времени. Поскольку непосредственный продукт может быть реализован большими партиями на отдаленных рынках только по мере сокращения транспортных расходов и поскольку, с другой стороны, средства сообщения и транспорт сами могут быть сферой увеличения стоимости, сферой труда, применяемого капиталом, только при наличии массового обмена, в результате которого возмещается не только необходимый, но и прибавочный труд, — постольку производство дешевых средств транспорта и связи есть условие производства, основанного на капитале, и поэтому создается капиталом. Всякий труд, который требуется для того, чтобы пустить в обращение готовый продукт — в экономическом обращении продукт находится лишь тогда, когда он попадает на рынок, — представляет собой, с точки зрения капитала, подлежащее преодолению ограничение, точно так же как и всякий труд, требующийся в качестве условия процесса производства (сюда относятся, например, издержки, связанные с безопасностью обмена и т. д.).

Водный путь представляет собой самоходный, самодвижущий путь торговых народов κατ' εξοχήν [vi]. С другой стороны, сухопутные пути сообщения находились первоначально в ведении общин, а затем в течение долгого времени — в ведении правительств; они представляли собой чистый вычет из произведенного продукта, погашаемый из совокупного прибавочного продукта страны, но не составляющий источника богатства страны, т. е. не покрывающий свои издержки производства. В первоначальных азиатских самодовлеющих общинах, с одной стороны, не существует потребности в дорогах; с другой стороны, отсутствие дорог закрепляет замкнутость этих общин и поэтому составляет существенный момент их неизменного длительного существования (как в Индии). Дорожное строительство посредством барщинного труда или, в иной форме, посредством налогов есть принудительное превращение части прибавочного труда или прибавочного продукта страны в дороги. Для того чтобы отдельный капитал взял это на себя, т. е. создавал бы такие условия процесса производства, которые находятся за рамками непосредственного процесса производства, — труд [затрачиваемый на строительство дорог] должен приносить прибыль.

Пусть имеется некоторая дорога, соединяющая пункт А с пунктом В (пусть при этом земля ничего не стоит), тогда в ней содержится [V—21] лишь определенное количество труда, т. е. стоимости. Безразлично, построил ли дорогу капиталист или же государство. Выигрывает ли здесь капиталист, создавая себе прибавочный труд, а стало быть, и прибавочную стоимость? Прежде всего, следует отбросить с дороги все то, что вызывает затруднения и проистекает из ее природы как основного капитала. Представим себе, что дорогу можно продать сразу, как сюртук или тонну железа. Если, скажем, на сооружение дороги было затрачено 12 месяцев, то ее стоимость равна 12 месяцам. Если общий уровень труда таков, что рабочий может, скажем, прожить в течение года на 6 месяцев объективированного труда, то, следовательно, если он построил всю дорогу, он мог бы создать для себя прибавочную стоимость, равную 6 месяцам труда; или же, если дорогу строит община, а рабочий желает работать лишь необходимое время, пришлось бы привлечь другого рабочего, который проработал бы 6 месяцев. Капиталист же, напротив, заставляет одного рабочего работать 12 месяцев, а оплачивает ему 6. Та часть стоимости дороги, которая содержит в себе его прибавочный труд, образует прибыль капиталиста. Та вещественная форма, в которой выступает продукт, совершенно не должна мешать обоснованию теории стоимости посредством объективированного рабочего времени.

Но вопрос как раз и заключается в том, может ли капиталист реализовать стоимость дороги, может ли он реализовать ее стоимость посредством обмена? Этот вопрос, конечно, возникает относительно каждого продукта, но в отношении всеобщих условий производства он принимает особенную форму. Предположим, что стоимость дороги не реализуется. Все же дорога строится, так как она представляет собой необходимую потребительную стоимость. Как тогда обстоит дело? Дорога должна быть построена и должна быть оплачена, — поскольку издержки по сооружению дороги должны быть на нее обменены. Дорога начинает существовать лишь вследствие определенной затраты труда, средств труда, сырья и т. д. Сооружается ли она посредством барщинного труда или посредством налогов — это все равно. Но сооружают дорогу только потому, что она есть необходимая потребительная стоимость для общества, потому, что она нужна обществу во что бы то ни стало.

Правда, это есть прибавочный труд, который индивид обязан выполнить, будь то в форме повинности или в опосредствованной форме налога, сверх непосредственного труда, необходимого ему для поддержания своего существования. Но поскольку этот труд необходим как для общества, так и для каждого индивида в качестве его члена, то труд по сооружению дороги вовсе не есть выполняемый им прибавочный труд, а есть часть его необходимого труда, труда, который необходим для того, чтобы он воспроизвел себя как члена общества, а тем самым и общество в целом, что само является всеобщим условием производительной деятельности индивида.

Если бы рабочее время было целиком потреблено в непосредственном производстве (или в косвенной формулировке: если бы было невозможно изыскать дополнительные налоги для этой определенной цели), то дорога должна была бы остаться непостроенной. Если рассматривать все общество как одного индивида, то необходимый труд сводится к сумме всех особенных трудовых функций, обособившихся вследствие разделения труда. Этот один индивид должен был бы, например, затратить столько-то времени на земледелие, столько-то на промышленность, столько-то на торговлю, столько-то на изготовление орудий; столько-то — чтобы вернуться к нашему примеру — на дорожное строительство и на средства сообщения. Все эти необходимости свелись бы к определенному количеству рабочего времени, которое должно быть направлено на различные цели и затрачено на особенные виды деятельности. Сколько этого рабочего времени можно затратить, зависело бы от количества рабочей силы (от массы трудоспособных индивидов, образующих общество) и от развития производительной силы труда (от массы продуктов, потребительных стоимостей, которая может быть создана трудом в течение данного времени).

Меновая стоимость, предполагающая более или менее развитое разделение труда, соответственно степени развития самого обмена, предполагает, что — вместо того чтобы один индивид (общество) выполнял различные работы, затрачивал свое рабочее время в различных формах — рабочее время каждого индивида посвящено только необходимым особенным функциям. Если мы говорим о необходимом рабочем времени, то особенные, отдельные отрасли труда выступают в качестве необходимых отраслей. На основе меновой стоимости эта взаимная необходимость опосредствована обменом и проявляется именно в том, что каждый особенный объективированный труд, каждое особенным образом специфицированное и материализованное рабочее время обменивается на продукт и символ всеобщего рабочего времени, просто объективированного рабочего времени, — на деньги и таким образом может быть снова обменено на любой особенный труд. Сама эта необходимость — изменчива, поскольку потребности производятся точно так же, как и продукты и различные трудовые навыки. В рамках этих потребностей и необходимых работ имеют место колебания в ту или другую сторону.

Чем более необходимыми становятся те потребности, которые сами возникли исторически, которые порождены самим производством, т. е. общественные потребности, сами вытекающие из общественного производства и обмена, — тем сильнее развито действительное богатство. Богатство, если рассматривать его вещественно, заключается только в многообразии потребностей. Само ремесло вовсе не является необходимым рядом с самостоятельно обеспечивающим свое существование земледелием, использующим прядение, ткачество и т. д. в качестве домашних побочных занятий. Но если, например, само земледелие [V—22] ведется на научной основе, если ему нужны машины, доставляемые торговлей химические удобрения, семена из дальних стран и т. д., и если при этом — что заложено уже в такого рода предпосылке — сельская патриархальная обрабатывающая промышленность исчезла, то машиностроительный завод, внешняя торговля, ремесло и т. д. являются для земледелия потребностью. Земледелие может раздобыть для себя гуано, пожалуй, лишь путем вывоза шелковых тканей. Таким образом, шелкоткацкая фабрика является уже не производством предметов роскоши, а производством, необходимым для земледелия. Так как в рассматриваемом нами случае земледелие уже не находит внутри самого себя, в натуральном виде, условия своего собственного производства и эти условия в качестве самостоятельной отрасли производства существуют вне земледелия (причем вместе с этим вне-его-существованием в круг условий производства земледелия входят также все те запутанные взаимосвязи, в которых существует это внешнее по отношению к земледелию производство), то это и является главной и существенной причиной того, что то, что прежде являлось роскошью, теперь стало необходимым и так называемая потребность в предметах роскоши выступает как необходимость, например, для производства, первоначально возникшего как чисто натуральное, обусловленное исключительно природой производство.

Это ускользание природной почвы из-под всякой отрасли хозяйственной деятельности и перенесение условий ее производства в находящуюся вне этой отрасли всеобщую связь, —-а отсюда и превращение того, что выступало как излишнее, в нечто необходимое, в исторически созданную необходимость, — есть тенденция капитала. Всеобщей основой всех отраслей производства становится сам всеобщий обмен, мировой рынок, а потому и совокупность деятельностей, общений, потребностей и т. д., из которых состоит обмен. Роскошь представляет собой противоположность по отношению к природной необходимости. Необходимые потребности являются потребностями такого индивида, который сам сведен к субъекту природы. Развитие производства снимает как эту природную необходимость, так и противостоящую ей роскошь, — впрочем, в буржуазном обществе это происходит лишь в антагонистической форме, поскольку само это развитие опять-таки лишь устанавливает здесь определенный общественный масштаб в качестве необходимого, противостоящего роскоши.

В каком месте следует рассмотреть эти вопросы о системе потребностей и о системе работ? Это выяснится в дальнейшем.

Вернемся теперь к нашей дороге. Если она вообще может быть построена, то это доказывает, что общество располагает рабочим временем (живым и объективированным трудом) для ее сооружения.

{Конечно, здесь подразумевается, что общество следует верному инстинкту. Оно могло бы съесть семена, оставить поля невозделанными и строить дороги. Тогда общество не выполнило бы необходимого труда, ибо оно не воспроизвело бы себя, не сохранило бы себя посредством этого труда в качестве живой рабочей силы. Или живая рабочая сила может быть и прямо умерщвлена, как это было сделано, например, Петром 1, для того чтобы построить Петербург. Подобного рода вещи сюда не относятся.}

Но почему же, когда возникает производство, основанное на меновой стоимости и разделении труда, дорожное строительство не становится частным предприятием отдельных лиц? Ведь там, где оно осуществляется государством при посредстве налогов, оно не является частным предприятием отдельных лиц. Прежде всего: общество, объединенные индивиды могут располагать прибавочным временем на постройку дороги, но лишь будучи объединены. Объединение всегда является суммированием той части рабочей силы, которую каждый индивид наряду со своим особенным трудом может израсходовать на дорожное строительство, но это не только суммирование. Из того, что объединение сил отдельных индивидов умножает их производительную силу, вовсе не следует, что они все вместе обладали бы этой численно возросшей рабочей силой, если бы они не работали совместно, если бы, следовательно, сумма их рабочих сил не дополнялась тем избытком, который существует лишь благодаря их объединенному, комбинированному труду, существует лишь в самом этом труде. Этим объясняется насильственный сгон народа в Египте, Этрурии, Индии и т. д. на принудительные стройки и принудительные общественные работы. Капитал достигает подобного объединения иным способом, присущим ему способом обмена со свободным трудом.

{То обстоятельство, что капитал имеет дело не с разобщенным, а с комбинированным трудом, подобно тому как он уже сам по себе является социальной, комбинированной силой, — есть тот пункт, который, быть может, следует рассмотреть уже здесь, при анализе общей истории возникновения капитала.}

Во-вторых: население, с одной стороны, может быть достаточно развито, а, с другой стороны, поддержка, получаемая им благодаря применению машин, — настолько велика, что оказывается излишней сила, вытекающая исключительно только из материального, массового объединения (в древности же всегда имело место это массовое действие принудительного труда), а нужна относительно меньшая масса живого труда.

{Чем больше производство основывается еще на простом физическом труде, на применении силы мускулов и т. д., короче — на физическом напряжении и физическом труде индивидов, тем в большей степени увеличение производительной силы заключается в их массовом совместном труде. В эпоху ремесла, являющегося наполовину искусством, возникает противоположное явление: обособление и индивидуализация, мастерство одиночного, но некомбинированного труда. В своем действительном развитии капитал комбинирует [V—23] массовый труд с мастерством, но делает это таким образом, что массовый труд утрачивает свою физическую мощь, а мастерство существует не в рабочем, а в машине и в фабрике, действующей как единое целое посредством научной комбинации людей и машин. Общественный дух труда получает свое объективное существование вне отдельных рабочих.}

Может образоваться особый класс строителей дорог, который применяется государством [vii], или же для этой цели используется часть случайно незанятого населения вместе с определенным количеством мастеров-строителей и т. д., которые, однако, работают не в качестве капиталистов, а как более искусные слуги. (О категории этого искусного труда и т. д. следует сказать впоследствии.) Рабочие являются в этом случае наемными рабочими, но государство использует их не в качестве таковых, а как наемных слуг.

Для того чтобы капиталист взялся за дорожное строительство на деловых началах, за свой счет {если государство производит подобные работы при помощи государственных подрядчиков, то делается это все же всегда посредством барщинного труда или налогов}, необходимы различные условия, которые все сводятся к тому, что способ производства, основанный на капитале, уже развился до высшей ступени.

Во-первых: предполагается определенная величина самого капитала, — капитала, сконцентрированного в руках капиталиста, — дающая возможность осуществить работы подобного объема и при столь медленном обороте. Поэтому здесь большею частью применяется акционерный капитал, в форме которого капитал достиг своей последней формы, где он существует не только в себе, в соответствии со своей субстанцией, но и положен по своей форме как общественная сила и общественный продукт.

Во-вторых: от этого капитала требуется, чтобы он приносил проценты, а не прибыль (он может приносить больше чем проценты, но это не является необходимым). Этот пункт здесь еще не подлежит дальнейшему исследованию.

В-третьих: предпосылкой является такое движение на дороге — прежде всего коммерческое, — чтобы дорога себя окупала, т. е. чтобы та цена, которая будет установлена за пользование дорогой, была бы для производителей [пользующихся дорогой] приемлемой, так как давала бы им такую производительную силу, за которую они могли бы дорого заплатить.

В-четвертых: существование потребляющего богатства, вкладывающего часть своего дохода в средства передвижения.

Но главное значение имеют две предпосылки: 1) капитал, который может быть вложен в это дело в требующемся размере и который удовлетворяется процентом; 2) для производительных капиталов, для промышленного капитала должно быть выгодно оплачивать цену дороги. Так, например, первая железнодорожная линия между Ливерпулем и Манчестером стала производственной необходимостью для ливерпульских торговцев хлопком и еще больше — для манчестерских фабрикантов.

{Конкуренция может в большей мере вызвать необходимость в строительстве, например, железных дорог в такой стране, где существовавший до этого уровень развития ее производительных сил еще не вынуждал к этому. Вопрос о воздействии конкуренции между нациями относится к разделу о международном обмене. Здесь особенно сказываются цивилизующие воздействия капитала.}

Капитал как таковой — предполагая, что он имеется в нужном размере — будет сооружать дороги только в том случае, если сооружение дорог станет необходимостью для производителей, в особенности — для самого производительного капитала; станет для капиталиста условием получения прибыли. Тогда и дорога станет рентабельной. Но в этих случаях уже предполагается значительный обмен. Это все та же двоякая предпосылка: на одной стороне богатство страны в достаточной степени концентрируется и переходит в форму капитала, для того чтобы предпринять подобные работы в виде процесса увеличения стоимости капитала; на другой стороне достаточно большие масштабы обмена и препятствия, чинимые ему недостатком средств сообщения, ощущаются в достаточной степени, для того чтобы капиталист мог реализовать стоимость дороги (по частям и поштучно в течение определенного времени) как таковой (т. е. ее использование).

Все всеобщие условия производства, такие, как дороги, каналы и т. д., облегчают ли они обращение, или вообще впервые делают его возможным, или же увеличивают производительную силу (как, например, ирригационные сооружения и т. д. в Азии, впрочем, создаваемые правительствами также и в Европе), — для того чтобы их создавал капитал, а не правительство, представляющее общество как таковое, — предполагают высшее развитие производства, основанного на капитале. Изъятие общественных работ из прерогативы государства и переход их в сферу работ, производимых самим капиталом, показывает, до какой степени реальное общество конституировалось в форме капитала. Какая-нибудь страна, например Соединенные Штаты, может даже в производственном отношении ощущать необходимость железных дорог; несмотря на это, непосредственная выгода, [V—24] извлекаемая производством из существования железной дороги, может быть настолько ничтожна, что авансирование для этой цели капитала было бы не чем иным, как потерей денег. Тогда капитал перекладывает эти расходы на плечи государства, или же государство, там, где оно по традиции все еще занимает господствующее положение по отношению к капиталу, располагает привилегиями и властью для того, чтобы заставить всех капиталистов отдавать часть их дохода, но не их капитала, на такие общеполезные работы, которые являются вместе с тем всеобщими условиями производства и которые поэтому не являются особенным условием для какого-нибудь отдельного капиталиста; и до тех пор пока капитал не принял форму акционерного общества, он стремится всегда лишь к достижению особенных условий увеличения своей стоимости, а общие для всех условия он в качестве национальных потребностей взваливает на всю страну. Капитал предпринимает только выгодные — с его точки зрения — операции.

Правда, иногда он рассуждает ошибочно, и, как мы увидим, он вынужден так рассуждать. В таких случаях капитал производит вложения, которые не окупаются или же окупаются только тогда, когда они до известной степени обесценятся. Поэтому во многих предприятиях первоначальное вложение капитала представляет собой убыточное вложение, первые предприниматели гибнут, и только во вторых или в третьих руках, когда авансированный капитал сократился в результате обесценения, получается прибыль. Впрочем, само государство, и все, что с ним так или иначе связано, принадлежит к этим вычетам из дохода, так сказать, к издержкам потребления — для индивида, к издержкам производства — для общества. Сама дорога может настолько увеличить производительные силы, что возникает такое движение по ней, благодаря которому она теперь окупается. Могут стать необходимыми такие работы и затраты, которые с точки зрения капитала не являются производительными, т. е. содержащийся в них прибавочный труд не реализуется в качестве прибавочной стоимости путем обращения, путем обмена.

Если, например, рабочий работает в течение года по 12 часов в сутки на строительстве дороги, а общественно необходимое рабочее время в среднем равно 6 часам, то рабочий [ежедневно] выполнял прибавочный труд в размере 6 часов. Но если дорогу нельзя продать за 12 часов, а можно, пожалуй, только за 6, то постройка дороги — неподходящее предприятие для капитала, и дорожное строительство не является для него производительным трудом, Капитал должен иметь возможность продать дорогу (срок и способ продажи нас здесь не касаются) так, чтобы реализовался и необходимый труд, и прибавочный труд, или же так, чтобы из общего фонда прибылей — прибавочных стоимостей — капиталу досталась такая часть, как если бы он создал прибавочную стоимость. Это отношение надо будет исследовать впоследствии при рассмотрении прибыли и необходимого труда.

Высшее развитие капитала имеет место тогда, когда всеобщие условия общественного процесса производства создаются не посредством вычета из общественного дохода, не посредством государственных налогов (когда доход, а не капитал выступает в качестве рабочего фонда, и рабочий, хотя он и является, как всякий иной, свободным наемным рабочим, все же экономически находится в ином отношении), а посредством капитала как капитала. Это показывает, с одной стороны, до какой степени капитал подчинил себе все условия общественного производства, и поэтому, с другой стороны, — насколько капитализировано общественное воспроизводимое богатство и насколько все потребности удовлетворяются в форме обмена — также и те потребности индивида, которые положены в качестве общественных потребностей, т. е. те потребности, которые индивид удовлетворяет не как обособленно существующий в обществе индивид, а совместно с другими индивидами (способ удовлетворения этих потребностей по самой их природе является общественным), — насколько, стало быть, предметы также и этих потребностей не только потребляются, но и производятся посредством обмена, посредством индивидуального обмена.

Что же касается дороги, о которой говорилось выше, то ее постройка должна быть выгодна настолько, чтобы определенное рабочее время, будучи превращено в дорогу, точно таким же образом воспроизводило бы рабочему его рабочую силу, как если бы он применял ее [например] в земледелии. Стоимость определяется объективированным рабочим временем, в какой бы форме оно ни объективировалось. Однако возможность реализации этой стоимости зависит от той потребительной стоимости, в которой она заключена. Здесь предполагается, что дорога представляет собой предмет потребности для общества, предполагается, следовательно, что она обладает потребительной стоимостью. С другой стороны, для того чтобы капитал взялся за дорожное строительство, следует предположить, что оплачивается не только необходимое рабочее время, но и прибавочное рабочее время рабочего, — следовательно, оплачивается прибыль капитала. (Путем покровительственных пошлин, монополий, государственного принуждения капиталист часто добивается подобной оплаты там, где отдельные участники обмена в условиях свободного обмена оплатили бы в лучшем случае только необходимый труд.)

Вполне возможно, что имеющееся налицо прибавочное рабочее время не будет оплачено (что, впрочем, может случиться и со всяким отдельным капиталистом). Там, где господствует капитал (точно так же, как и при рабстве, при крепостном праве или же при всякого рода повинностях), абсолютное рабочее время рабочего является для него условием того, чтобы он мог проработать необходимое время, т. е. чтобы он мог реализовать для себя в виде потребительных стоимостей время, необходимое для сохранения его рабочей силы. Во всякой отрасли труда конкуренция затем приносит с собой то, что рабочий вынужден работать полное время — следовательно, прибавочное рабочее время. Но может случиться так, что это прибавочное рабочее время, хотя оно и содержится в продукте, будет непригодно к обмену. Для самого рабочего — по сравнению с другими наемными рабочими — это есть прибавочный труд. Для нанимателя это — такой труд, который хотя и имеет для него потребительную стоимость, как, например, труд его повара, но не имеет никакой меновой стоимости, и, следовательно, в этом случае для нанимателя не существует никакого различия [V—25] между необходимым и прибавочным рабочим временем.

Труд может быть необходимым, не будучи производительным. Все всеобщие, общественные условия производства — до тех пор пока они еще не могут создаваться капиталом как таковым на капиталистической основе — оплачиваются поэтому за счет некоторой части национального дохода, за счет казны, а рабочие [создающие общественные условия производства] не являются производительными рабочими, хотя они и увеличивают производительную силу капитала.

Результат нашего отступления, впрочем, тот, что производство средств сообщения, производство физических условий обращения относится к категории производства основного капитала и, следовательно, не составляет особенного случая. Однако мимоходом для нас открылась перспектива, которую здесь еще нельзя точно обрисовать: проблема специфического отношения капитала к общественным, всеобщим условиям общественного производства в отличие от условий особенного капитала и его особенного процесса производства.

[5) ОБРАЩЕНИЕ КАК МОМЕНТ ПРОЦЕССА КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ПРОИЗВОДСТВА]

Обращение протекает в пространстве и времени. Пространственное условие — доставка продукта на рынок — относится, с экономической точки зрения, к самому процессу производства. Продукт только тогда действительно готов, когда он находится на рынке. Движение, вследствие которого продукт туда попадает, относится еще к издержкам его производства. Это движение не составляет необходимого момента обращения как особого процесса движения стоимости, ибо продукт может быть куплен (и даже потреблен) на месте его производства. Но этот пространственный момент важен, поскольку он взаимосвязан с размерами рынка, с возможностью обменять продукт. Сокращение издержек этого реального обращения (в пространстве) относится к развитию производительных сил капиталом, к сокращению издержек увеличения его стоимости. Являясь в известной мере внешним условием существования экономического процесса обращения, этот момент, однако, может быть причислен также и к производственным издержкам обращения, так что в соответствии с этим моментом обращение само является моментом не только процесса производства вообще, но и непосредственного процесса производства. Во всяком случае этот момент определяется здесь общим уровнем развития производительных сил и вообще — производства, основанного на капитале.

Этот связанный с перемещением момент (доставка продукта на рынок, что является необходимым условием его обращения, кроме того случая, когда место производства само есть рынок) можно было бы, точнее говоря, рассматривать как превращение продукта в товар. Товаром продукт является только на рынке. (Образует ли доставка продукта на рынок особенный момент или нет — дело случая. Если капитал работает на заказ, то для него не существует ни этого момента, ни превращения продукта в деньги как особого момента, Работа на заказ, т. е. соответствие предложения предшествующему спросу, как общее или преобладающее положение не соответствует крупной промышленности и никоим образом не вытекает как условие [процесса производства] из природы капитала.)

Во-вторых, момент времени. Это существенным образом относится к понятию обращения. Если предположить, что акт перехода товара в деньги закреплен договором, то в этом случае он связан с расходом времени на подсчет, взвешивание, измерение. Сокращение этого момента точно так же является развитием производительной силы. Время, затрачиваемое на переход от состояния товара к деньгам, также рассматривается только как внешнее условие этого перехода; этот переход заранее предположен; дело идет о том времени, которое отнимает этот заранее предположенный акт. Это время относится к издержкам обращения. Другое дело — то время, которое вообще протекает до того, как товар перейдет в деньги; или то время, в течение которого он остается товаром, только потенциальной, а не действительной стоимостью. Это время представляет собой чистый убыток.

Из всего сказанного вытекает, что обращение выступает как существенный процесс капитала. Процесс производства не может быть возобновлен до превращения товара в деньги. Устойчивая непрерывность процесса, беспрепятственный и плавный переход стоимости из одной формы в другую, или одной фазы процесса в другую, для производства, основанного на капитале, является основным условием в совершенно иной степени, чем при всех прежних формах производства.

С другой стороны, при наличии необходимости в подобной непрерывности [процесса производства] его фазы в пространстве и времени распадаются как особенные, безразличные по отношению друг к другу процессы. Таким образом, для производства, основанного на капитале, оказывается случайным, будет иметь место или нет его существенное условие: непрерывность тех различных процессов, которые конституируют весь процесс капиталистического производства. Снятие этой случайности самим капиталом есть кредит. (Кредит имеет еще и другие стороны; но эта его сторона вытекает из непосредственной природы процесса производства и поэтому представляет собой основу необходимости кредита.) Поэтому кредит в сколько-нибудь развитой форме не выступает ни в одном из прежних способов производства. Одалживали и брали взаймы также и при прежних укладах, а ростовщичество является даже наиболее древней из допотопных форм капитала, но ссуда и заем столь же мало конституируют кредит, как различные виды труда — промышленный труд, или свободный наемный труд. В качестве существенного, развитого производственного отношения кредит исторически и выступает только в обращении, основанном на капитале или на наемном труде. (Сами деньги представляют собой одну из форм снятия неравенства времени, требующегося [на производство продукта] в различных отраслях производства, поскольку это время противостоит [V—26] обмену.) Ростовщичество, хотя в своей обуржуазившейся, приспособленной к капиталу форме оно само является формой кредита, в своей добур-жуазной форме, наоборот, выражает недостаток в кредите.

(Обратное превращение денег в объективные моменты производства или в объективные условия производства предполагает то, что эти условия имеются в наличии. Это превращение обусловливает существование различных рынков, на которых производитель находит условия производства в виде товара — в руках купца, — рынков (наряду с рынком труда), существенно отличающихся от тех рынков, которые обслуживают непосредственное, индивидуальное, конечное потребление.)

В своем обращении деньги превращались в товар, и обменом Д — Т потребление завершало процесс; или же товар обменивался на деньги, и в обмене Т — Д деньги либо исчезали, для того чтобы самим снова обменяться на Т, причем этот процесс снова заканчивался потреблением, либо деньги уходили из обращения и превращались в мертвое сокровище и лишь мыслимое богатство. Нигде процесс не возгорался сам собою, предпосылки денежного обращения находились вне обращения, и оно постоянно нуждалось в новых толчках извне.

Когда оба момента [Д и Т] менялись местами, изменение формы внутри обращения было лишь формальным. Но коль скоро это изменение формы становилось содержательным, оно выпадало из экономического процесса [обращения]; содержание не относилось к самому этому процессу. Ни товар не сохранял себя в виде денег, ни деньги не сохраняли себя в виде товара; каждый из них был или тем, или другим. Стоимость как таковая не сохраняла себя в обращении и посредством обращения, она не доминировала над процессом своего превращения, над изменением своей формы; сама потребительная стоимость не производилась меновой стоимостью (как это имеет место в процессе производства капитала).

Для капитала само потребление товара не является заключительным актом; оно относится к процессу производства, само является моментом производства, моментом полагания стоимости. Но и сам капитал, — в каждом из моментов, в которых он выступает то в качестве денег, то в качестве товара, то в качестве меновой стоимости, то в качестве потребительной стоимости, — теперь положен как стоимость, не только формально сохраняющая себя при этом изменении формы, но и как возрастающая стоимость, как стоимость, соотносящаяся с самой собой как стоимостью. Переход из одного момента в другой является особым процессом, но каждый из этих процессов есть переход в другой. Капитал, таким образом, полагается как совершающая процесс стоимость, в каждом из моментов процесса являющаяся капиталом. Капитал, таким образом, полагается как оборотный капитал; в каждом из моментов он — капитал и одновременно — капитал, совершающий кругооборот из одного определения в другое. Пункт возвращения есть вместе с тем исходный пункт и vice versa[viii], а именно — капиталист. Всякий капитал первоначально является оборотным капиталом, продуктом обращения, а точно так же и тем, что производит обращение, описывает его как свою собственную траекторию.

Денежное обращение — с точки зрения его нынешней позиции — само выступает теперь только как один из моментов обращения капитала, а его самостоятельность оказывается всего лишь видимостью. Оно во всех отношениях определено обращением капитала, к чему мы еще вернемся. В той мере, в какой денежное обращение представляет собой самостоятельное движение наряду с движением капитала, эта самостоятельность обусловлена лишь непрерывностью обращения капитала, так что этот момент может быть зафиксирован и рассмотрен сам по себе.

{«Капитал представляет собой постоянно умножающую себя стоимость, которая больше не пропадает. Эта стоимость обособляется от товара, который создал ее; она как некое метафизическое, невещественное качество всегда остается в руках одного и того же земледельца» (например), «для которого она принимает различные формы» (Sismondi. Nouveaux Principes d'Economie politique. Seconde édition. Tome I, Paris, 1827, стр. 89) [Русский перевод, том I, стр. 185].

«При обмене между трудом и капиталом рабочий требует средства существования, для того чтобы жить, капиталист требует труд, для того чтобы получить прибыль» (Сисмонди, там же, стр. 91) [Русский перевод, том I, стр. 186].

«Предприниматель выигрывает, получает прибыль в результате любого роста производительных сил, порождаемого разделением труда)} (там же, стр. 92) [Русский перевод, том I, стр. 186].

«Продажа труда равносильна отречению от всех плодов труда» (A. Cherbuliez. Richesse ou pauvreté. Paris, 1841, стр. 64).

«Три составные части капитала» (а именно: сырье, орудия, фонд жизненных средств) «не возрастают пропорционально друг другу и не находятся друг с другом в неизменном соотношении на различных ступенях развития общества. Фонд жизненных средств остается неизменным в течение определенного времени, как бы быстро ни возрастала скорость производства, а следовательно, и количество продуктов. Таким образом, увеличение производительного капитала не обязательно влечет за собой увеличение фонда жизненных средств, предназначенного образовать цену труда; оно может сопровождаться уменьшением фонда жизненных средств» (там же, стр. 60—63).}

[6)] ВЛИЯНИЕ ОБРАЩЕНИЯ НА ОПРЕДЕЛЕНИЕ СТОИМОСТИ. ОТЛИЧИЕ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО СПОСОБА ПРОИЗВОДСТВА ОТ ВСЕХ ПРЕЖНИХ СПОСОБОВ ПРОИЗВОДСТВА. ВЫРАВНИВАНИЕ УСЛОВИЙ ОБРАЩЕНИЯ ДЛЯ РАЗЛИЧНЫХ КАПИТАЛОВ

{Поскольку возобновление производства зависит от продажи готового продукта, от превращения товара в деньги и обратного превращения денег в условия производства: сырье, орудие, заработную плату; поскольку тот путь, который проходит капитал, для того чтобы от одного из этих определений перейти к другому, составляет сферу обращения и эта сфера преодолевается капиталом в определенные промежутки времени (даже расстояние [от производства до рынка] сводится к времени; например, важна не пространственная отдаленность рынка, а та скорость, то количество времени, в течение которого товар достигает рынка), — постольку, следовательно, от скорости обращения, от того времени, в течение которого преодолевается сфера обращения, зависит, сколько продуктов может быть произведено в течение данного промежутка времени; как часто в течение данного промежутка времени сможет увеличиваться капитал, воспроизводиться и возрастать его стоимость.

Таким образом, здесь действительно привходит такой момент определения стоимости, который [V—27] не проистекает из непосредственного отношения труда к капиталу. То отношение, соответственно которому тот же самый капитал в течение данного промежутка времени может повторять процесс производства (процесс созидания новой стоимости),очевидно,представляет собой такое условие, которое не положено непосредственно самим процессом производства. Поэтому если обращение и не создает никакого момента в самом определении стоимости, обусловленном исключительно трудом, то от скорости обращения зависит та скорость, с которой возобновляется процесс производства, с которой создаются стоимости, — зависят, следовательно, если не стоимости, то, до известной степени, массы стоимостей, т. е. произведение создаваемых в процессе производства стоимостей и прибавочных стоимостей на число повторений процесса производства в течение данного промежутка времени.

Говоря о скорости оборота капитала, мы подразумеваем, что только внешние помехи задерживают переход капитала из одной фазы в другую, а не те помехи, которые вытекают из самого процесса производства и обращения (как это имеет место при кризисах, перепроизводстве и т. д.).

Итак, помимо рабочего времени, овеществленного в продукте, в качестве момента созидания стоимости — в качестве момента самого производительного рабочего времени — выступает время обращения капитала. Если рабочее время выступает в качестве деятельности, полагающей стоимость, то время обращения капитала выступает в качестве времени уменьшения стоимости. Различие заключается здесь просто в следующем: если совокупная величина того рабочего времени, которым распоряжается капитал, доведена до максимума, предположим до бесконечно большой величины ∞ так что необходимое рабочее время составляет бесконечно малую часть, а прибавочное рабочее время — бесконечно большую часть этой величины, то это было бы максимумом увеличения стоимости капитала, а это и есть та тенденция, следовать которой он стремится. С другой стороны, если бы время обращения капитала было равно нулю, т. е. если бы различные этапы его метаморфоза протекали в действительности столь же быстро, как в мышлении, то это также означало бы максимальную величину того фактора, который обусловливает возможность повторения процесса производства, т. е. означало бы максимальное количество процессов увеличения стоимости капитала в течение определенного промежутка времени.

Повторение процесса производства было бы в этом случае ограничено только продолжительностью самого процесса производства, тем временем, которое требуется для того, чтобы сырье превратить в продукт. Поэтому время обращения не является положительным элементом, создающим стоимость; если бы оно равнялось нулю, то созидание стоимости дошло бы до высшего предела. Если бы нулю было равно прибавочное рабочее время или необходимое рабочее время, т. е. если бы необходимое рабочее время поглотило все рабочее время или если бы производство могло осуществляться вовсе без труда, то не существовало бы ни стоимости, ни капитала, ни созидания стоимости. Следовательно, время обращения лишь в той мере определяет стоимость, в какой оно выступает как естественная граница использования рабочего времени. Стало быть, фактически время обращения представляет собой вычет из прибавочного рабочего времени, т. е. увеличение необходимого рабочего времени. Ясно, что независимо от того, будет ли процесс обращения протекать медленно или быстро, необходимое рабочее время должно быть оплачено.

Например, в тех отраслях производства, где требуются специальные рабочие, которые, однако, могут быть заняты только в течение части года, так как продукты их труда имеют сбыт лишь в течение определенного времени года, — этим рабочим пришлось бы заплатить за целый год; т. е. прибавочное рабочее время уменьшилось бы здесь в той же пропорции, в какой уменьшилась бы занятость рабочих в течение данного промежутка времени, однако рабочим тем или иным путем все же пришлось бы заплатить. (Например, это пришлось бы сделать в такой форме, что их четырехмесячной заработной платы хватило бы на содержание их в течение года.) Если бы капитал мог применять этих рабочих в течение 12 месяцев, то он не стал бы увеличивать их заработную плату, а выиграл бы соответственное количество прибавочного труда.

Итак, время обращения выступает в качестве границы для производительности труда; увеличение времени обращения равносильно увеличению необходимого рабочего времени, т. е. сокращению прибавочного рабочего времени, т. е. уменьшению прибавочной стоимости, т. е. задержке, ограничению процесса самовозрастания стоимости капитала. Таким образом, в то время как капитал, с одной стороны, должен стремиться к тому, чтобы сломать все локальные границы общения, т. е. обмена, завоевать всю Землю в качестве своего рынка, он, с другой стороны, стремится к тому, чтобы уничтожить пространство при помощи времени, т. е. свести к минимуму то время, которое необходимо для продвижения товаров от одного места к другому. Чем более развит капитал, чем вследствие этого обширнее рынок, на котором он обращается, который образует пространственную сферу обращения капитала, тем сильнее он в то же время стремится к еще большему пространственному расширению рынка и к еще большему уничтожению пространства посредством времени.

(Если рассматривать рабочее время не как рабочий день отдельного рабочего, а как неопределенный рабочий день неопре-деленного числа рабочих, то сюда привходят все отношения народонаселения, и поэтому основы учения о народонаселении точно так же содержатся в этой первой главе о капитале, как и основы учения о прибыли, цене, кредите и т. д.)

Здесь проявляется универсальная тенденция капитала, отличающая его от всех прежних ступеней производства. Несмотря на то что капитал ограничен по самой своей природе, он стремится к универсальному развитию производительных сил и таким образом становится предпосылкой нового способа производства, основанного на развитии производительных сил не для воспроизводства определенного состояния или в лучшем случае — для его расширения, но такого способа производства, при котором свободное, ничем не стесненное, прогрессивное и универсальное развитие производительных сил само составляет предпосылку общества, а потому и его воспроизводства; такого способа производства, единственной предпосылкой которого является выход за пределы исходного пункта. Эта тенденция, которую имеет капитал, но которая вместе с тем противоречит ему как ограниченной форме производства и поэтому толкает его к гибели, — отличает капитал от всех прежних способов производства и вместе с тем содержит в себе то, что капитал является всего лишь переходным пунктом. Все прежние формы общества [V—28] погибали с развитием богатства, или, что одно и то же, — с развитием общественных производительных сил. Поэтому у древних, сознававших это, богатство прямо обличалось как разложение общества. Феодальный строй, в свою очередь, погубили городская промышленность, торговля, современное земледелие (и даже отдельные изобретения, такие, как порох и печатный станок).

Вместе с развитием богатства, а потому также с развитием новых сил и расширявшегося общения индивидов разлагались те экономические условия, на которых покоилось общество, те политические отношения различных составных частей общества, которые этому соответствовали, религия, в форме которой общество воспринималось в идеализированном виде (как общество, так и религия, в свою очередь, покоились на некотором данном отношении к природе, к которой сводится всякая производительная сила), характер, взгляды и т. д. индивидов. Уже одного развития науки — т. е. наиболее основательной формы богатства, являющейся как продуктом, так и производителем богатства — было достаточно для разложения этих обществ. Но развитие науки, этого идеального и вместе с тем практического богатства, является лишь одной из сторон, одной из форм, в которых выступает развитие производительных сил человека, т. е. развитие богатства.

Если рассматривать вопрос идеально, то разложения определенной формы сознания было бы достаточно, чтобы убить целую эпоху. Реально же этот предел сознания соответствует определенной ступени развития материальных производительных сил, а потому — богатства. Разумеется, развитие имело место не только на старом базисе, но являлось развитием самого этого базиса. Наивысшее развитие самого этого базиса (тот цветок, в который он превращается; однако это все тот же данный базис, данное растение в виде цветка, поэтому после расцвета и как следствие расцвета наступает увядание) есть тот пункт, где сам базис приобретает такую форму, в которой он совместим с наивысшим развитием производительных сил, а потому также — с наиболее богатым развитием индивидов [в условиях данного базиса]. Как только этот пункт достигнут, дальнейшее развитие выступает как упадок, а новое развитие начинается на новом базисе.

Мы видели выше[ix], что собственность [работников] на условия производства выступала как тождественная с ограниченной, определенной формой общества и, следовательно, — для того чтобы образовалось подобное общество, — как тождественная с ограниченной, определенной формой индивида, обладающего соответствующими качествами: ограниченностью и ограниченным развитием своих производительных сил. Сама эта предпосылка опять-таки, в свою очередь, являлась результатом ограниченной исторической ступени развития производительных сил: как богатства, так и способа создавать богатство. Целью общества, целью индивида — так же как и условием производства — было воспроизводство этих определенных условий производства и воспроизводство индивидов: как порознь, так и в их общественных расчленениях и связях, воспроизводство их в качестве живых носителей этих условий.

В качестве предпосылки своего воспроизводства капитал полагает производство самого богатства, а потому и универсальное развитие производительных сил, беспрестанные перевороты в своих существующих предпосылках. Стоимость не исключает никакой потребительной стоимости; следовательно, никакой особый вид потребления и т. д., общения и т. д. она не включает в качестве абсолютного условия; и точно так же всякая ступень развития общественных производительных сил, общения, знания и т. д. является для капитала лишь таким пределом, который он стремится преодолеть. Сама его предпосылка — стоимость — положена как продукт, а не как витающая над производством более высокая предпосылка. Пределом для капитала служит то обстоятельство, что все это развитие протекает антагонистично и что созидание производительных сил, всеобщего богатства и т. д., знания и т. д. происходит таким образом, что трудящийся индивид отчуждает себя самого; к тому, что выработано им самим, индивид относится не как к условиям своего собственного, а как к условиям чужого богатства и своей собственной бедности. Но сама эта антагонистичная форма преходяща и создает реальные условия своего собственного уничтожения.

Результатом является всеобщее — по своей тенденции и по своим возможностям — развитие производительных сил и вообще богатства в качестве базиса, а также универсальность общения и поэтому мировой рынок в качестве базиса. Базис как возможность универсального развития индивида и действительное развитие индивидов на этом базисе как беспрестанное устранение предела для этого развития, предела, который и осознается как предел, а не как некая священная грань. Универсальность индивида не в качестве мыслимой или воображаемой, а как универсальность его реальных и идеальных отношений. Отсюда проистекает также понимание его собственной истории как процесса и познание природы (выступающее также в качестве практической власти над ней) как своего реального тела. Сам процесс развития положен и осознан как предпосылка индивида. Но для этого прежде всего необходимо, чтобы полное развитие производительных сил стало условием производства, чтобы определенные условия производства не являлись пределом для развития производительных сил.

Если мы теперь вернемся к времени обращения капитала, то его сокращение (поскольку это не связано с развитием средств сообщения и транспорта, необходимых для доставки продукта на рынок) отчасти связано с созданием постоянно функционирующего и поэтому постоянно расширяющегося рынка; отчасти — с развитием экономических отношений, с развитием таких форм капитала, [V—29] посредством которых он искусственно сокращает время обращения (сюда относятся все формы кредита).

{Здесь можно еще отметить, что поскольку лишь капитал обладает условиями производства капитала, стало быть, удовлетворяет этим условиям и стремится реализовать их, постольку всеобщей тенденцией капитала является образование во всех пунктах, где имеются предпосылки обращения, производственных центров обращения и ассимиляция этих пунктов, т. е. превращение их в пункты капитализирующегося производства или в пункты производства капитала. Эта пропагандистская (цивилизующая) тенденция — в отличие от прежних условий производства — свойственна только капиталу.}

Тем способам производства, где обращение не составляет имманентного, господствующего условия производства, разумеется, не свойственны специфические потребности обращения капитала, а потому там и не вырабатываются ни экономические формы, ни реальные производительные силы, соответствующие этим специфическим потребностям. Первоначально производство, основанное на капитале, исходило из обращения; теперь мы видим, что оно полагает обращение в качестве своего собственного условия и что оно делает моментом процесса обращения процесс производства в его непосредственности точно в такой же степени, в какой оно процесс обращения делает одной из фаз процесса производства в его целостности.

Поскольку разные капиталы имеют различное время обращения (например, у одного капитала более отдаленный рынок, у другого — более близкий; одному капиталу обеспечено превращение в деньги, у другого оно зависит от случайностей; один в большей мере является основным капиталом, другой — оборотным капиталом), это вызывает у них различия в росте их стоимости. Но эти различия имеют место только во вторичном процессе возрастания стоимости. Время обращения само по себе является пределом для возрастания стоимости {необходимое рабочее время, разумеется, тоже является пределом, но вместе с тем и основой, так как без него не было бы ни стоимости, ни капитала); время обращения представляет собой вычет из прибавочного рабочего времени, или возрастание необходимого рабочего времени по отношению к прибавочному рабочему времени. Обращение капитала реализует стоимость подобно тому, как живой труд создает стоимость. Время обращения представляет собой всего лишь предел для. этой реализации стоимости и постольку — предел для созидания стоимости, предел, вытекающий не из производства вообще, а являющийся специфическим для производства капитала; предел, преодоление которого — или борьба с которым — поэтому также относится к специфическому экономическому развитию капитала и дает толчок развитию его форм в сфере кредита и т. д.}

{Капитал сам представляет собой противоречие, так как он постоянно стремится устранить необходимое рабочее время (а это означает вместе с тем сведение рабочего к минимуму, т. е. существование рабочего в качестве всего лишь живой рабочей силы), но прибавочное рабочее время существует лишь как антитеза, лишь в рамках противоположности необходимому рабочему времени, и, следовательно, капитал делает необходимое рабочее время необходимым условием своего воспроизводства и возрастания своей стоимости. Развитие материальных производительных сил — которое одновременно представляет собой развитие сил рабочего класса — в определенный момент уничтожает самый капитал.}

{«Предприниматель может возобновить производство лишь после того, как он продаст готовый продукт, а вырученные деньги употребит на покупку нового сырья и на новую заработную плату; следовательно, чем скорее обращение приводит к этим двум результатам, тем скорее он получает возможность возобновить производство и тем больше продуктов дает его капитал в течение данного промежутка времени» (Н. Storch. Cours d'économie politique. Tome I, Paris, 1823, стр. 411—412).}

{«Специфические вложения капиталиста состоят не из сукна и т. д., а из труда» (Т. R. Malthus. The Measure of Value Stated and Illustrated. London, 1823, стр. 17).}[4]

{«Накопление всего общественного капитала не в руках рабочих, а в руках иных лиц, неизбежно замедляет рост всего производства, кроме роста того обычного вознаграждения капитала, которое в зависимости от времени и обстоятельств получают его владельцы... В прежних системах производительные силы рассматривались как соответствующие и подчиняющиеся фактическому накоплению и увековечению существующих способов распределения.Современное накопление и распределение должны подчиняться производительным силам» (W. Thompson. An Inquiry into the Principles of the Distribution of Wealth. London, 1824, стр. 176, 589).}[5]

Из отношения времени обращения к процессу производства следует, что производимая сумма стоимостей, или полное возрастание стоимости капитала за какой-нибудь данный период, определяется не просто той новой стоимостью, которую капитал создает в процессе производства, или тем прибавочным временем, которое реализуется в процессе производства, а прибавочным временем (прибавочной стоимостью), помноженным на число, показывающее, сколько раз может повториться в течение определенного промежутка времени процесс производства капитала. Число, указывающее количество повторений, можно рассматривать как коэффициент процесса производства, или как коэффициент созданной в этом процессе прибавочной стоимости.

Однако посредством скорости обращения этот коэффициент определяется не в положительном, а в отрицательном смысле. Иными словами, если бы скорость обращения была абсолютной, т. е. если бы процесс производства вовсе не прерывался обращением, то этот коэффициент был бы наивысшим. Если, например, реальные условия производства пшеницы в данной стране допускают лишь один урожай, то никакая скорость обращения не приведет к двум урожаям. Но если произойдет задержка в обращении, если фермер не сможет вовремя продать пшеницу, с тем чтобы, например, снова нанять рабочих, то производство приостановится. Максимальная величина коэффициента процесса производства или процесса возрастания стоимости в течение данного промежутка времени определяется абсолютной продолжительностью самой [V—30] фазы производства. После того как завершается обращение, капитал в состоянии возобновить свой процесс производства. Таким образом, если бы обращение не вызывало никаких перерывов, если бы скорость обращения была абсолютной, а его продолжительность равна нулю, т. е. если бы обращение не занимало времени, то это было бы лишь то же самое, как если бы капитал имел возможность возобновить свой процесс производства непосредственно после его завершения; иными словами, обращение не существовало бы в качестве предела, обусловливающего производство, а повторение процесса производства внутри определенного промежутка времени зависело бы абсолютно от продолжительности процесса производства, совпадало бы с этой продолжительностью.

Следовательно, если бы уровень развития промышленности позволял капиталу в 100 ф. ст. за 4 месяца производить х фунтов пряжи, то процесс производства можно было бы с тем же самым капиталом возобновлять только 3 раза в год, производить в год только 3х фунтов пряжи. Никакая скорость обращения не могла бы превысить эту трехкратность годового воспроизводства данного капитала, или, точнее, превысить трехкратность повторения процесса возрастания его стоимости. Это могло бы произойти только вследствие возрастания производительных сил. Время обращения само по себе не является производительной силой капитала, а представляет собой ограничение его производительной силы, вытекающее из природы капитала как меновой стоимости. Прохождение [капитала] через различные фазы обращения выступает здесь как предел производства, предел, полагаемый специфической природой самого капитала. Все, что может произойти вследствие ускорения и сокращения времени обращения — процесса обращения, — сводится к уменьшению того предела, который положен природой капитала. Например, в земледелии данные природой границы повторяемости процесса производства совпадают с продолжительностью одного цикла фазы производства. Положенный капиталом предел представляет собой не то время, которое протекает от посева до жатвы, а то, которое протекает от жатвы до превращения урожая в деньги и обратного превращения денег, например, скажем, в средства для найма труда. Фокусники обращения, воображающие, будто скоростью обращения можно добиться еще чего-то иного, помимо сокращения положенных самим капиталом препятствий для воспроизводства капитала, находятся на ложном пути.

(Конечно, еще безрассуднее те фокусники обращения, которые воображают, будто при помощи кредитных учреждений и кредитных выдумок, сводящих на нет длительность времени обращения, можно устранить не только задержку, перерыв в процессе производства, который требуется для превращения готового продукта в капитал, но сделать излишним и самый капитал, на который обменивается производительный капитал; иными словами, производить на основе меновой стоимости и вместе с тем желать устранить при помощи колдовства необходимые на этой основе условия производства.)

Максимум того, что кредит может достигнуть в этом отношении, — в отношении только обращения, — это сохранить непрерывность процесса производства, если в наличии имеются все остальные условия этой непрерывности, т. е. если действительно существует тот капитал, с которым надо произвести обмен, и т. д.

В процессе обращения положено, что условием возрастания стоимости капитала в процессе производства, условием эксплуатации труда капиталом является превращение капитала в деньги, или обмен капитала на капитал (ибо с теперешней точки зрения мы еще во всех пунктах обращения имеем только труд или капитал) в качестве предела для обмена капитала на труд и vice versa[x].

Капитал существует как капитал лишь постольку, поскольку он проходит через фазы обращения, через различные моменты своего превращения, с тем чтобы получить возможность возобновить процесс производства, а эти фазы представляют собой фазы увеличения стоимости капитала, — но вместе с тем, как мы видели [xi], — и фазы его обесценения. Пока капитал остается фиксированным в форме готового продукта, он не может функционировать в качестве капитала и является отрицаемым капиталом. Соответственно этому приостанавливается процесс увеличения стоимости капитала, а его совершающая процесс стоимость отрицается. Таким образом, [пребывание капитала в сфере обращения] выступает как убыток для капитала, как относительное снижение его стоимости, ибо его стоимость как раз и заключается в процессе увеличения стоимости. Иными словами, этот убыток капитала сводится к бесполезному Для него протеканию времени, в течение которого, если бы не наступил застой, капитал посредством обмена с живым трудом бы присвоить себе прибавочное рабочее время, чужой труд.

Представим себе теперь, что в отдельных отраслях производства имеется множество капиталов, из которых все являются необходимыми (это выразилось бы в том, что если бы начался массовый отлив капитала из какой-нибудь отрасли производства, то предложение продуктов этой отрасли упало бы ниже спроса, и поэтому рыночная цена поднялась бы выше естественной цены), и что какая-нибудь отрасль производства требует, чтобы, например, капитал а дольше пребывал в форме обесценения своей стоимости, т. е. чтобы то время, в течение которого он проходит различные фазы обращения, было более продолжительным, чем во всех других отраслях производства. В этом случае капитал а то меньшее количество новой стоимости, которое он мог бы создать, рассматривал бы как положительный убыток, как если бы для производства той же самой стоимости ему требовались соответственно большие издержки. Поэтому капитал а соответственно повысил бы меновую стоимость своих продуктов по сравнению с другими капиталами, для того чтобы разделить с ними ту же самую норму прибыли. Но в действительности это могло бы произойти только путем переложения убытка с капитала а на другие капиталы. Если капитал а требует за свой продукт меновую стоимость, превышающую объективированный в нем труд, то [V—31] этот излишек он может получить лишь в том случае, если другие капиталы получат такую меновую стоимость, которая меньше действительной стоимости их продуктов. Это значит, что те менее благоприятные условия, при которых производил капитал а, соответственно отражаются на всех капиталистах, которые с ним обмениваются, и таким образом установилась бы равная средняя прибыль. Однако сумма прибавочной стоимости, созданной всеми капиталами, вместе взятыми, уменьшилась бы в точном соответствии с меньшим возрастанием стоимости капитала а по сравнению с другими капиталами; только это уменьшение, вместо того чтобы выпасть на долю одного капитала а, становится общим убытком, который несут в соответственных долях все капиталы.

Поэтому нет ничего комичнее представления (см., например, Рамсея[6] ), будто помимо эксплуатации труда капитал составляет самостоятельный, отделенный от труда источник созидания стоимости, так как распределение прибавочного труда среди капиталов производится пропорционально не тому прибавочному рабочему времени, которое создано отдельным капиталом, а пропорционально совокупному прибавочному труду, созданному совокупностью капиталов, и поэтому на отдельный капитал может приходиться более значительное созидание стоимости, чем это непосредственно может быть объяснено его особенной эксплуатацией рабочей силы [Arbeitskraft]. Но этот излишек [прибавочного труда] для одной стороны должен компенсироваться уменьшением [прибавочного труда] для другой стороны. Ничего другого средняя [прибыль] вообще не означает. Вопрос о том, как отношение капитала к чужому капиталу, т. е. конкуренция капиталов, распределяет между ними прибавочную стоимость, очевидно, не имеет ничего общего с абсолютным количеством этой прибавочной стоимости. Поэтому не может быть ничего более абсурдного, чем заключить, что так как капитал заставляет компенсировать себя за свое исключительное время обращения, т. е. так как относительно менее значительный прирост своей стоимости он исчисляет как положительное увеличение прироста стоимости, — то, если брать капиталы в их совокупности, капитал способен из ничего создавать нечто, превращать минус в плюс, из минуса прибавочного рабочего времени или минуса прибавочной стоимости делать плюс прибавочной стоимости — и потому обладает неким мистическим, независимым от присвоения чужого труда источником созидания стоимости.

Тот способ, которым капиталисты среди всего прочего исчисляют свою долю в прибавочной стоимости, — не только посредством прибавочного рабочего времени, которое они привели в действие, но и соответственно тому времени, в течение которого их капитал как таковой не работал, т. е. бездействовал, находился в фазе обесценения, — конечно, ни на йоту не изменяет той суммы прибавочной стоимости, которой капиталисты располагают для дележа между собой.

Сама эта сумма не может возрасти из-за того, что она меньше той, какой она была бы, если бы капитал а, вместо того чтобы находиться в бездействии, создавал бы прибавочную стоимость, т. е. из-за того, что капитал а создал за то же самое время меньшую прибавочную стоимость, чем другие капиталы. Это бездействие компенсируется капиталу а только в том случае, если оно с неизбежностью вытекает из условий данной особой отрасли производства и поэтому в отношении капитала вообще представляется как затруднение возрастания стоимости, как необходимый предел возрастания его стоимости вообще. Разделение труда оставляет этот предел только как предел процесса производства этого особенного капитала. Если рассматривать процесс производства как руководимый капиталом вообще, то это есть всеобщий предел возрастания его стоимости. Если иметь в виду, что производит лишь сам труд, то все превышающие [норму] авансы, в которых он нуждается во время использования этого труда для увеличения стоимости капитала, представятся тем, чем они являются — вычетами из прибавочной стоимости.

Обращение может создавать стоимость лишь в той мере, в какой оно требует нового применения чужого труда помимо труда, потребленного непосредственно в процессе производства. Это то же самое, как если бы на самый процесс производства непосредственно требовалось бы больше необходимого труда. Только действительные издержки обращения повышают стоимость продукта, но уменьшают прибавочную стоимость.

В той мере, в какой обращение капитала (продукт и т. д.) выражает не только фазы, необходимые для возобновления процесса производства, это обращение (см. пример Шторха[7]) не образует никакого момента производства, рассматриваемого в его совокупности, — поэтому оно не является таким обращением, которое полагается производством, и если оно связано с издержками, то это faux frais[xii] производства. Издержки обращения вообще, т. е. издержки производства в процессе обращения, поскольку они касаются только экономических моментов обращения в собственном смысле (доставка продукта на рынок придает продукту новую потребительную стоимость), следует рассматривать как вычеты из прибавочной стоимости, т.е. как увеличение необходимого труда по отношению к прибавочному труду.

Непрерывность производства предполагает необходимость снятия времени обращения. Если его нельзя снять, то должно пройти некоторое время между различными метаморфозами, через которые должен пройти капитал; время его обращения должно являться вычетом из времени его производства. С другой стороны, природа капитала предполагает, что капитал проходит через различные фазы обращения, и притом не в представлении, где одно понятие переходит в другое с быстротой мысли, вне времени, а в качестве состояний, отделенных друг от друга во времени. Капитал некоторое время должен быть личинкой, куколкой, прежде чем он сможет летать мотыльком. Следовательно, вытекающие из самой природы капитала условия его производства противоречат друг другу. Противоречие это может быть снято и преодолено лишь [V—32] двояким образом (если только не предположить, что все капиталы работают по взаимному заказу и что поэтому продукт всегда непосредственно представляет собой деньги — представление, которое противоречит природе капитала, а потому и практике крупной промышленности):

Прежде всего — кредит: мнимый покупатель В — т. е. такой покупатель, который, действительно, платит, но в действительности не покупает — опосредствует для капиталиста А превращение его продукта в деньги. Но сам В оплачивается только после того, как капиталист С купит продукт капиталиста А. Дает ли кредитор В капиталисту А деньги на покупку труда или на приобретение сырья и орудия труда, до того как капиталист А и то, и другое смог бы возместить из продажи своего продукта, — ничего не меняет в этом деле. Au fond[xiii] кредитор В, согласно нашему предположению, должен предоставить капиталисту А как то, так и другое, — т. е. все условия производства (однако эти последние представляют теперь большую стоимость, чем та первоначальная стоимость, с которой капиталист А начал процесс производства). В этом случае капитал b замещает капитал а, но стоимость обоих капиталов возрастает не одновременно. Капиталист В занимает теперь место капиталиста А, т. е. капитал а бездействует до тех пор, пока он не будет обменен на капитал с. Капитал а закреплен в продукте капиталиста А, который превратил свой продукт в капитал b.

[Г) БУРЖУАЗНЫЕ ТЕОРИИ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ И ПРИБЫЛИ]

[1) НЕПОНИМАНИЕ РИКАРДО И ДРУГИМИ БУРЖУАЗНЫМИ ЭКОНОМИСТАМИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ. СМЕШЕНИЕ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ С ПРИБЫЛЬЮ]

Абсолютная путаница у экономистов относительно рикардов-ского определения стоимости рабочим временем — путаница, основанная на одном коренном недостатке рикардовского анализа, — весьма наглядно проявляется у г-на Рамсея. После того как Рамсей предварительно сделал следующий нелепый вывод из того влияния, которое время обращения капиталов оказывает на относительное возрастание их стоимости, т. е. на их относительное участие в совокупной прибавочной стоимости:

«Это показывает, как капитал может регулировать стоимость независимо от труда» {Ramsay, George. An Essay on the Distribution of Wealth. Edinburgh, 1836, стр. 43),

или:

«Капитал есть источник стоимости, не зависящий от труда» (там же, стр. 55),—

после этого Рамсей говорит буквально следующее:

«Оборотный капитал» (фонд жизненных средств) «всегда будет применять больше труда, чем было прежде затрачено на него самого. Ибо если оы он не мог применять больше труда, чем было прежде затрачено на него самого, то какую выгоду мог бы получить владелец от его применения как такового?» (там же, Стр. 49).

«Предположим, что имеются два капитала одинаковой стоимости, каждый из которых произведен трудом 100 рабочих, работающих в течение данного времени, причем один из них является целиком оборотным капиталом, а другой — целиком основным и, допустим, состоит из вина, поставленного для выдерживания. Так вот, оборотный капитал, созданный трудом 100 рабочих, приведет в движение 150 рабочих. Следовательно, продукт в конце будущего года будет в этом случае результатом труда 150 рабочих. Но все же этот продукт не будет стоить больше чем вино в конце того же периода, хотя над ним работало только 100 рабочих» (стр. 50). «Или станут утверждать, что то количество труда, которое может применять какой-либо оборотный капитал, всего лишь равно тому труду, который прежде был затрачен на его производство? Это означало бы, что стоимость затраченного капитала равняется стоимости продукта» (стр. 52).

Здесь налицо большая путаница в отношении того труда, который затрачивается на капитал, и того труда, который будет применен капиталом. Капитал, обмениваемый на рабочую силу, или фонд жизненных средств, — а его Рамсей называет здесь оборотным капиталом, — никак не может применить больше труда, чем было на него затрачено. (Обратное воздействие развития производительных сил на имеющийся в наличии капитал нас еще здесь не касается.) Но на капитал было затрачено больше труда, чем было за труд заплачено — прибавочный труд, который превратился в прибавочную стоимость и прибавочный продукт, что дает капиталу возможность возобновить в более широком масштабе эту выгодную сделку, в которой все преимущества находятся на одной стороне. Капитал имеет возможность применять больше нового живого труда потому, что во время процесса производства было затрачено некоторое количество свежего труда сверх того накопленного труда, из которого капитал состоял до начала процесса производства.

Г-н Рамсей, по-видимому, воображает, что если капитал является продуктом 20 рабочих дней (необходимого и прибавочного времени вместе), то этот продукт 20 рабочих дней может применить 30 рабочих дней. Но это вовсе не так. Предположим, что на продукт было затрачено 10 необходимых рабочих дней и 10 прибавочных рабочих дней. Таким образом, прибавочная стоимость равна 10 прибавочным рабочим дням. Снова обменяв последние на сырье, орудие и труд, капиталист может при помощи прибавочного продукта опять привести в движение новый необходимый труд. Соль не в том, что капиталист применил больше рабочего времени, чем его содержится в продукте, а в том, что прибавочное время, которое ему ничего не стоит, он снова обменивает на необходимое рабочее время, — т. е. как раз в том, что капиталист применяет все рабочее время, затраченное на продукт, тогда как оплатил он только часть этого труда. Вывод г-на Рамсея, что если бы количество труда, применяемое каким-либо оборотным капиталом, не превышало количество труда, затраченного на этот капитал прежде, то стоимость затраченного капитала равнялась бы стоимости продукта, т. е. не получилось бы никакой прибавочной стоимости, — был бы правилен лишь в том случае, если бы количество труда, затраченного на капитал, оплачивалось полностью, т. е. если бы капитал не присваивал себе части труда без эквивалента.

Такого рода недоразумения, возникающие на почве неправильного понимания теории Рикардо, вытекают, очевидно, из того, что сам Рикардо не уяснил себе процесса [капиталистического производства], да в качестве буржуа и не был способен его понять. Понимание этого процесса равносильно утверждению, что капитал не только является, как полагает А. Смит, распоряжением чужим трудом, — в том смысле, в каком таковым является всякая меновая стоимость, так как она дает своему владельцу покупательную силу, — но и представляет собой силу, присваивающую себе чужой труд без обмена, без эквивалента, однако под видом обмена. Возражая А. Смиту и другим, впадающим в ту же самую ошибку относительно стоимости, определяемой трудом, и стоимости, определяемой ценой труда (заработной платой), Рикардо не может сказать ничего иного, кроме того, что посредством продукта одинакового количества труда можно приводить в движение то большее, то меньшее количество живого труда, т. е. он рассматривает продукт труда в его отношении к рабочему только как потребительную стоимость, — рассматривает только ту часть продукта, которая необходима рабочему для существования в качестве рабочего. Но отчего получается так, что рабочий при обмене вдруг представляет только потребительную стоимость или извлекает из обмена только потребительную стоимость, — это Для Рикардо совершенно неясно, как показывает уже его [V—33] аргументация, направленная против А. Смита, аргументация, основанная всегда только на отдельных примерах, а не на выяснении всеобщей сути дела.

Почему же получается, что доля рабочего в стоимости продукта определяется не стоимостью, а потребительной стоимостью продукта, т. е. не затраченным на него рабочим временем, а его свойством сохранять живую рабочую силу? Если бы Рикардо объяснял это конкуренцией рабочих между собой, то на это следовало бы возразить то же самое, что сам он отвечает А. Смиту по поводу конкуренции между капиталистами: что хотя эта конкуренция и может выравнить уровень прибыли, сделать его одинаковым, но она ни в коем случае не создает величину этого уровня. Точно так же и конкуренция между рабочими могла бы снизить повышенную заработную плату и т. д., но общий уровень заработной платы, или, как говорит Рикардо, естественную цену заработной платы нельзя было бы объяснить, исходя из конкуренции между рабочими, а только исходя из первоначального отношения между капиталом и трудом. Вообще конкуренция, этот важный двигатель буржуазной экономики, не устанавливает ее законы, а является их исполнителем. Поэтому неограниченная конкуренция не является предпосылкой истинности экономических законов, а представляет собой следствие — ту форму проявления, в которой реализуется их необходимость. Для экономистов, которые, подобно Рикардо, предполагают, что существует неограниченная конкуренция, эта предпосылка равносильна предпосылке о полной реальности и реализации буржуазных производственных отношений в их differentia specifica[xiv]. Поэтому конкуренция не объясняет эти законы, она дает возможность их увидеть, но она их не создает.

Или же Рикардо говорит также, что издержки производства живого труда зависят от издержек производства по созданию стоимостей, необходимых для его воспроизводства. Если прежде он рассматривал продукт в его отношении к рабочему только как потребительную стоимость, то теперь он рассматривает рабочего в его отношении к продукту только как меновую стоимость. Тот исторический процесс, посредством которого возникает подобное отношение между продуктом и живым трудом, его совершенно не интересует. Но столь же неясен для него и тот способ, которым это отношение увековечивается. Для Рикардо капитал есть результат сбережения. Уже это говорит о том, что процесс возникновения и воспроизводства капитала ему непонятен. Рикардо поэтому считает также, что производство невозможно без капитала, хотя в то же время он считает вполне возможным капитал без земельной ренты. Различие между прибылью и прибавочной стоимостью для Рикардо не существует, и это доказывает, что ему не ясна природа ни той, ни другой. Об этом свидетельствует уже тот метод, который он применяет с самого начала. Сначала Рикардо заставляет работника обмениваться с работником, и их обмен в этом случае определяется посредством эквивалента, посредством рабочего времени, затраченного как тем, так и другим в процессе производства. Далее следует основная проблема его политической экономии: доказать, что это определение стоимости не меняется в результате накопления капиталов, т. е. в результате существования капитала.

Во-первых, Рикардо не догадывается о том, что его первичное природное отношение само есть не что иное, как отношение, абстрагированное от производства, основанного на капитале. Во-вторых, для Рикардо существует определенное количество объективированного рабочего времени, которое, впрочем, может возрастать, и он спрашивает себя, каким образом оно распределяется? Вопрос же заключается, скорее, в том, каким образом оно создается, а это как раз объясняется специфической природой отношения между капиталом и трудом или differentia specifica[xv] капитала. Действительно, в современной (рикардовской) политической экономии речь идет, как -это выразил Де Квинси, только о долях [в цене продукта], в то время как совокупный продукт рассматривается как фиксированный, определяемый количеством затраченного на него труда, в соответствии с которым и устанавливается стоимость продукта. Поэтому Рикардо справедливо упрекали в том, что он не понимает прибавочной стоимости, хотя его противники понимают ее еще меньше[xvi]. Капитал изображается присваивающим себе определенную часть имеющейся в наличии стоимости труда (продукта), но создание этой стоимости, присваиваемой им сверх воспроизведенного капитала, не изображается в виде источника прибавочной стоимости. Это создание [прибавочной стоимости] совпадает с присвоением чужого труда без обмена и поэтому никогда не может быть ясно понято буржуазными экономистами.

Рамсей упрекает Рикардо в забвении того, что основной капитал, из которого состоит капитал помимо фонда жизненных средств (у Рамсея сюда входит сырой материал наряду с орудием), вычитается из той суммы, которую должны поделить между собой капиталист и рабочий:

«Рикардо забывает, что весь продукт разлагается не только на заработную плату и прибыль, но что одна часть необходима еще для возмещения основного капитала» (цит. соч., стр. 174, примечание).

Действительно, так как отношение овеществленного труда к живому труду, — которое следует выводить не из долей данного количества труда, а из полагания прибавочного труда, — Рикардо не рассматривает в его живом движении, а следовательно, не рассматривает также и соотношение между различными составными частями капитала, то у него получается видимость того, будто весь продукт делится на заработную плату и прибыль, так что воспроизводство самого капитала причисляется к прибыли.

Де Квинси следующим образом разъясняет теорию Рикардо:

«Если цена продукта равна 10 шиллингам, то заработная плата и прибыль, вместе взятые, не могут превышать 10 шиллингов. Не обстоит ли, однако, дело наоборот, не определяют ли цену заработная плата и прибыль, взятые вместе? Нет, это — старое, отжившее учение» (Th. De Quincey. The Logic of Political Economy. Edinburgh and London, 1844, стр. 204). «Новая политическая экономия показала, что цена всякого товара определяется относительным количеством производящего его труда, и только им. Раз сама цена уже определена, она ipso facto[xvii] определяет тот фонд, из которого должны черпать свои особые доли и заработная плата, и прибыль» (там же).

Капитал выступает здесь не как полагающий прибавочную стоимость, т. е. прибавочный труд, а только как делающий вычеты из данного количества труда. То обстоятельство, что орудие и сырье присваивают себе эти доли, должно в таком случае вытекать из их потребительной стоимости в производстве; при этом здесь предполагается нелепость, как будто сырье и орудие создают потребительную стоимость в результате их отделения от труда, ибо именно это отделение от труда превращает их в капитал. Если рассматривать сырье и орудие сами по себе, то они сами представляют собой труд, прошлый труд. Кроме того, это предположение противоречит здравому смыслу, так как капиталист прекрасно знает, что он причисляет заработную плату и прибыль к издержкам производства и соответственно этому регулирует необходимую цену. Это противоречие между определением [стоимости] продукта относительным рабочим временем и ограничением суммы прибыли и заработной платы суммой этого рабочего времени — и реальным определением цены на практике получается только из-за того, что прибыль понимается не как производная, вторичная форма прибавочной стоимости, в соответствии с тем, что капиталист правильно считает своими издержками производства. Его прибыль проистекает попросту из того, что часть издержек производства ему ничего не стоит и, следовательно, не входит в его расходы, в его издержки производства.

[VI—1][xviii] «Всякое изменение, которым может быть нарушено существующее соотношение между заработной платой и прибылью, должно исходить от заработной платы» (Де Квинси, цит. соч., стр. 205).

Это верно лишь постольку, поскольку всякие изменения массы прибавочного труда должны быть выведены из изменения в соотношении между необходимым и прибавочным трудом. Но изменение в этом соотношении может произойти как в том случае, когда необходимый труд становится менее производительным и поэтому на него приходится более значительная часть совокупного труда, так и в том случае, когда совокупный труд становится более производительным и, следовательно, необходимое рабочее время сокращается. Нелепо говорить, что эта производительная сила труда проистекает от заработной платы. Напротив, сокращение относительной заработной платы является ее результатом. Проистекает же это сокращение, во-первых, из присвоения капиталом роста производительных сил, происходящего благодаря разделению труда, благодаря торговле, доставляющей более дешевое сырье, благодаря развитию науки и т. д.; а, во-вторых, это увеличение производительных сил, поскольку оно реализуется посредством применения более значительного капитала и т. д., должно рассматриваться как исходящее от капитала. Далее: прибыль и заработная плата, хотя они и определяются соотношением между необходимым и прибавочным трудом, с ними не совпадают, а являются лишь их вторичными формами.

Однако суть дела заключается в следующем: рикардианцы берут в качестве предпосылки определенное количество труда; оно определяет цену продукта, из которой затем труд и капитал извлекают свои доли в виде заработной платы и прибыли. Доля рабочего равняется цене необходимых жизненных средств. Поэтому «в существующих соотношениях между заработной платой и прибылью» норма прибыли находится на максимальном уровне, а норма заработной платы — на минимальном. Конкуренция между капиталистами может изменить только то соотношение, согласно которому капиталисты участвуют в совокупной прибыли, но она не может изменить соотношение между совокупной прибылью и совокупной заработной платой. Общий уровень прибыли есть это отношение совокупной прибыли к совокупной заработной плате, и этот уровень не изменяется вследствие конкуренции. Откуда же проистекает это изменение уровня прибыли? Конечно, не из-за того, что норма прибыли понижается добровольно, а она должна была бы сделать это добровольно, так как конкуренция не приводит к подобному результату. Стало быть, норма прибыли понижается в результате изменения заработной платы, необходимые издержки которой могут возрастать вследствие вызываемого природными причинами уменьшения производительной силы труда. (Такова [рикардовская] теория прогрессивного ухудшения земли, поступающей в обработку; [рикардовская] теория ренты.) На это Кэри[8] и другие правильно возражают (однако его объяснения в свою очередь неправильны), что норма прибыли понижается не в результате уменьшения, а в результате увеличения производительной силы.

Все это находит простое объяснение в том, что норма прибыли подразумевает не абсолютную величину прибавочной стоимости, а прибавочную стоимость в ее отношении к примененному капиталу и что рост производительной силы сопровождается уменьшением той части капитала, которая представляет фонд жизненных средств, по сравнению с той частью, которая представляет постоянный капитал; поэтому, коль скоро уменьшается отношение всего примененного труда к капиталу, приводящему его в движение, с необходимостью уменьшается [относительно] также и та часть труда, которая выступает как прибавочный труд или прибавочная стоимость. Из этой неспособности объяснить одно из поразительнейших явлений современного производства следует, что Рикардо не понял своего собственного принципа. А в какие трудности он вовлек своих учеников, видно, например, из следующего места у Де Квинси:

«Это обычный ложный вывод, который заключается в том, что если на одной и той же ферме вы применяли всегда пять рабочих и в 1800 г. их продукт составлял 25 квартеров, а в 1840 г.— 50 квартеров, то вы, якобы, можете рассматривать в качестве изменяющейся величины только продукт, а труд —· в качестве постоянной величины; фактически же изменилась как та, так и другая величина. В 1800 г. на каждый квартер должна была затрачиваться ¹/₅ часть рабочего, а в 1840 г. на каждый квартер было затрачено не более ¹/₁₀ части рабочего» (цит. соч., стр. 214).

В обоих случаях абсолютное рабочее время было тем же самым, равным двум дням; но в 1840 г. производительная сила труда выросла вдвое по сравнению с 1800 г., и поэтому издержки производства необходимого труда были меньше. На один квартер затрачивалось меньше труда, но совокупный труд был тем же самым. Однако то обстоятельство, что стоимость продукта определяется не производительной силой труда — несмотря на то, что она определяет прибавочную стоимость, хотя и не пропорционально повышению производительной силы, — это г-ну Де Квинси должно было быть известно из теории Рикардо. [Ему должны были быть известны] как возражения против Рикардо, так и отчаянная софистика его учеников (например, г-на Мак-Куллоха[9], который большую стоимость старого вина по сравнению с молодым объяснял дополнительным трудом). Стоимость нельзя также определять тем трудом, который был затрачен на единицу продукта, т. е. ценой одного квартера. Ведь стоимость конституируется ценой одного квартера, помноженной на количество квартеров. 50 квартеров в 1840 г. имели ту же самую стоимость, что и 25 квартеров в 1800 г., так как в них было объективировано то же самое количество труда. Цена одного квартера, единицы продукта, должна была быть различной, а совокупная цена (выраженная в деньгах) могла быть различной по самым различным причинам.

{То, что Де Квинси говорит о машине, относится к рабочему:

«Машина, как только станет известен ее секрет, будет продаваться не в соответствии с производимым ею трудом, а в соответствии с трудом, производящим ее... Она будет рассматриваться уже не как причина, равная определенным результатам, а как результат, который может быть определенно воспроизведен посредством известной нам причины и при известных нам издержках» (там же, стр. 84—85).}

Де Квинси говорит о Мальтусе:

«Мальтус в своих «Principles of Political Economy» отказывается признать, более того, он определенно отрицает, что если двое рабочих производят различные результаты, один — 10, а другой — 5, то в одном случае каждая единица продукта потребовала вдвое больше труда, чем в другом случае. Наоборот, поскольку в обоих случаях имеются двое рабочих, г-н Мальтус упорно настаивает на том, что затраты труда являются величиной постоянной» (там же, стр. 215, примечание).

Действительно: затраты труда являются величиной постоянной, так. как, согласно предположению, в 10 единицах продукта содержится столько же труда, сколько в 5. Но затраты на оплату труда не являются постоянной величиной, так как в первом случае, в результате удвоения производительной силы труда, время, принадлежащее необходимому труду, сократилось в определенной пропорции.

Мы вскоре перейдем к рассмотрению взглядов Мальтуса. Здесь же, прежде чем продолжать анализ времени обращения капитала и его отношения к рабочему времени, уместно сначала рассмотреть все учение Рикардо по этому вопросу, для того чтобы провести более резкую грань между нашей собственной и его концепцией. (Цитаты из Рикардо содержатся в тетради VIII[10].)

Основной предпосылкой у Рикардо является «конкуренция без ограничений» и возможность неограниченного увеличения количества продуктов посредством труда (Ricardo, D. On the Principles of Political Economy, and Taxation. 3rd edition. London, 1821, стр. 3 [Русский перевод, стр. 34]). Иными словами, это означает только то, что законы капитала реализуются полностью лишь в рамках неограниченной конкуренции и про-мышленного производства. На этом производственном базисе и на основе этих производственных отношений капитал развивается адекватно, и, следовательно, его имманентные законы обретают здесь полную реальность. Так как это действительно имеет место, то следовало бы показать, каким образом неограниченная конкуренция и промышленное производство являются условиями осуществления капитала, условиями, которые капитал сам должен производить во все большей степени; между тем как у Рикардо эта гипотеза выступает как гипотеза чистого теоретика, который в рамках отношения капитала к самому себе как к капиталу внешне и произвольно полагает свободную конкуренцию и производственный способ существования капитала не как то, что само является развитием капитала, а как мыслимые предпосылки капитала, необходимые для того, чтобы капитал мог выступать в чистом виде. Впрочем, это — единственное место у Рикардо, где есть намек на историческую природу буржуазных экономических законов.

При такого рода предпосылке относительная стоимость товаров (слово «относительная» здесь бессмысленно, так как абсолютная стоимость невозможна) определяется различным количеством товаров, которые могут быть произведены в течение одного и того же рабочего времени, или относительным количеством труда, содержащимся в товарах (Рикардо, цит. соч., стр. 4 [Русский перевод, стр. 35]). (В дальнейшем первая цифра означает страницу в [VIII] тетради; вторая цифра — страницу книги Рикардо[11].)

Но вот каким образом от стоимости как эквивалента, определяемого трудом, можно прийти к не-эквиваленту, или к такой стоимости, которая при обмене полагает прибавочную стои мость, т. е. каким образом можно от стоимости прийти к капи талу, от одного определения прийти к другому, по видимости противоположному, — все это Рикардо не интересует. Для него вопрос заключается только в следующем: каким образом отношение стоимостей товаров может и должно оставаться одним и тем же и определяться относительными количествами труда, несмотря на то что собственники накопленного труда и собственники живого труда не обменивают эквиваленты в виде труда, т. е. вопреки отношению между капиталом и трудом. В таком случае весьма простым арифметическим примером будет утверждение, что товар а и товар Ь могут быть обменены друг на друга пропорционально овеществленному в них труду, даже если производители товаров а и Ъ по-разному делят между собой продукт а или обмененный на него продукт Ъ. Но так как всякий дележ происходит здесь на основе обмена, то действительно оказывается необъяснимым, почему одна меновая стоимость — живой труд — обменивается соответственно реа лизованному в нем [VI—2] рабочему времени, в то время как другая меновая стоимость — накопленный труд, капитал — не обменивается в соответствии с реализованным в нем рабочим временем. В противном случае владелец накопленного труда не мог бы осуществлять обмен как капиталист. Поэтому Брей, например, считает, что проповедуемый им равный обмен между живым и мертвым трудом представляет собой только правиль ный вывод из теории Рикардо[12]. То обстоятельство, что с точки зрения простого обмена заработная плата рабочего должна была бы быть равна стоимости продукта, т. е. то количество труда в объективированной форме, которое рабочий получает в виде заработной платы, должно было бы быть равно тому количеству труда в субъективной форме, которое он затрачивает в ходе работы, — представляет собой настолько необходимый вывод, что к нему приходит А. Смит[13].

Рикардо, напротив, придерживается правильного взгляда, но каким образом?

«Стоимость, [создаваемая] трудом, и то количество товаров, которое может купить определенное количество труда, не тождественны».

Почему же нет?

«Потому что продукт рабочего или эквивалент этого продукта не равны вознаграждению рабочего».

Иными словами, тождество не существует, потому что существует различие.

«Следовательно» (потому что это не так), «стоимость труда не является мерой стоимости, подобно труду, затраченному на данное количество товаров» (там же, стр. 5) [Русский перевод, стр. 35].

Стоимость, [создаваемая] трудом, не тождественна вознаграждению за труд. Потому что это вещи разные. Следовательно, они не тождественны. Это курьезный вывод. Au fond[xix] он основан только на том, что на практике дело обстоит не так. Но согласно теории оно должно было бы обстоять именно так, потому что обмен стоимостей определяется реализованным в них рабочим временем; поэтому производится обмен эквивалентами. Следовательно, определенное количество рабочего времени в живой форме должно было бы быть обменено на то же самое количество рабочего времени в форме прошлого труда. Следовало бы как раз доказать, что закон обмена прямо переходит в свою противоположность. Но у Рикардо даже не высказано догадки о том, что это имеет место. Или же его догадка должна была бы заключаться в часто повторяющемся у Рикардо противодействии смешению [количества труда и вознаграждения за этот труд]. Что это [нарушение эквивалентного обмена] не может вызываться различием между прошлым и живым трудом, им сразу же признается:

«Сравнительное количество товаров, которое может доставить данное количество труда, определяет их прошлую и настоящую стоимость» (стр. 9) (Русский перевод, стр. 38].

Здесь, стало быть, живой труд даже определяет задним числом стоимость, [созданную] прошлым трудом. Почему же в таком случае и капитал не обменивается на живой труд соответственно овеществленному в капитале труду? Почему только само количество живого труда не равняется тому количеству труда, в котором оно объективировано?

«Труд, разумеется, бывает различного качества, и трудно сравнивать различные рабочие часы в различных отраслях производства. Но этот масштаб очень быстро устанавливается на практике» (стр. 13) [Русский перевод, стр. 40]. «Для коротких периодов, по крайней мере из года в год, изменения этого неравенства [в качестве труда] незначительны и поэтому значения не имеют» (стр. 15) [Русский перевод, стр. 41].

Это ничего не дает. Если бы Рикардо применил свой собственный принцип, [рассмотрел бы] те количества труда (простого), к которым могут быть сведены различные рабочие силы, то дело было бы просто. Рикардо же вообще сразу берет рабочие часы. То, что капиталист выменивает, это — рабочая сила; это есть та меновая стоимость, которую капиталист оплачивает. Живой труд есть та потребительная стоимость, которой обладает для капиталиста эта меновая стоимость, и из этой потребительной стоимости вытекает арибавочная стоимость и вообще — устранение обмена.

Вследствие того, что Рикардо рассматривает обмен капиталиста с рабочим как обмен на живой труд — следовательно, сразу же обращается к процессу производства, — в его системе остается неразрешимой антиномией то, что определенное количество живого труда не равно тому товару, который этот труд создает, в котором он объективируется, хотя стоимость товара равняется количеству содержащегося в нем труда.

В стоимость товара

«включен также труд по доставке товара на рынок» (стр. 18) [Русский перевод, стр. 43—44].

Впоследствии мы увидим, что время обращения, поскольку оно выступает у Рикардо как определяющее стоимость, есть только тот труд, который необходим для доставки товаров на рынок.

«Принцип определения стоимости относительными количествами труда, которые содержатся в товарах, значительно видоизменяется вследствие применения машин и другого основного и долговечного капитала. Повышение или понижение заработной платы по-разному отражается на двух капиталах, из которых один почти полностью оборотный, а другой почти полностью основной; точно так же обстоит дело и с неодинаковой долговечностью применяемого основного капитала. А именно, сюда привходит прибыль на основной капитал (процент), а также компенсация за более продолжительное время, которое должно пройти до того, как более ценный из обоих товаров может быть доставлен на рынок» (стр. 25, 27, 29, 30) [Русский перевод, стр. 49, 50, 51].

Последний момент касается только продолжительности процесса производства, т. е. непосредственно затраченного рабочего времени. По крайней мере, так обстоит дело в примере Рикардо о фермере и булочнике[14]. (Если пшеница [купленная одним из них для посева] может быть доставлена [в виде урожая] на рынок позже, чем пшеничные изделия другого, то в этом случае так называемая компенсация, так же как и в случае основного капитала, уже предполагает процент, следовательно представляет собой уже нечто производное, а не является первоначальным определением.)

«Прибыль и заработная плата — только доли, согласно которым оба класса, капиталисты и рабочие, участвуют в первоначальном товаре, а следовательно, также и в товаре, который обменен на него» (стр. 31) [Русский перевод, стр. 52].

В какой мере создание первоначального товара, само его происхождение определяется этими долями, в какой мере, стало быть, эти доли предшествуют ему в качестве определяющего основания, доказывается тем, что первоначальный товар вовсе не производился бы, если бы он не содержал в себе прибавочного труда для капитала.

«Относительная стоимость товаров, на которые затрачено одно и то же количество труда, неодинакова, если они не могут быть доставлены на рынок в одинаковый промежуток времени. Точно так же при большем основном капитале повышение стоимости какого-нибудь товара вызывается более продолжительным временем, которое должно пройти до того, как этот товар может быть доставлен на рынок... Различие в обоих случаях происходит оттого, что прибыли накопляются как капитал, и оно является лишь компенсацией за то время, в течение которого прибыли не могли быть использованы» (стр. 34—35) [Русский перевод, стр. 54].

Это не означает абсолютно ничего, кроме того, что праздно лежащий капитал исчисляется и засчитывается таким образом, как будто бы он не был праздным, а обменивался на прибавочное рабочее время. Это не имеет ничего общего с определением стоимости, а относится к цене. (В случае основного капитала это лишь постольку имеет значение для определения стоимости, поскольку существует иной метод оплаты овеществленного труда, абстрагированный от прибыли.)

[2) УЭЙКФИЛД ОБ УСЛОВИЯХ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ПРОИЗВОДСТВА В КОЛОНИЯХ]

«Имеется еще иной принцип труда, который не заметен экономисту-исследователю в старых странах, но который всякий капиталист в колониях почувствовал на себе лично. Значительно большая часть производственных операций, и в особенности тех из них, продукт которых велик по сравнению с затраченным капиталом и трудом, требует значительного времени для своего завершения. Что касается большинства из них, то нет смысла их начинать, не имея уверенности в том, что будешь в состоянии осуществлять их в течение нескольких лет. Значительная часть вложенного в них капитала представляет собой основной, необратимый, долговечный капитал. Если что-нибудь приостановит операцию, то весь этот капитал потерян. Если нельзя собрать урожая, то все издержки по его выращиванию пропали даром... Это показывает, что постоянство является не менее важным принципом, чем комбинирование труда. Важность принципа постоянства в старых странах не видна, так как действительно редко случается так, чтобы труд, при помощи которого ведется какое-нибудь дело, приостанавливался против воли капиталиста... Но в колониях дело обстоит как раз наоборот. Здесь капиталисты так этого боятся, что избегают такого рода возможности всеми силами, избегают, насколько это возможно, таких операций, которые требуют много времени для своего завершения» (Е. G. Wakefield. A View of the Art of Colonization. London, 1849, стр.169, 170), «Есть много таких операций, которые настолько просты, что они не допускают разделения на части, и которые не могут быть выполнены без кооперации многих пар рук. Например, погрузить большое дерево на телегу, прополоть большое поле, выстричь большое стадо овец, снять урожай в тот момент, когда хлеб созрел и еще не перезрел, передвинуть какой-нибудь большой груз,— короче, всё, чего нельзя сделать, если много рабочих не помогают друг другу в одной и той же неделимой операции и в одно и то же время» (там же, стр. 168). «В старых странах комбинирование и постоянство труда достигаются без всяких усилий и размышлений со стороны капиталиста просто благодаря изобилию наемных рабочих. Недостаток наемных рабочих есть предмет всеобщих жалоб в колониях» (стр. 170). «На рынок труда в колониях влияет только цена наиболее дешевой земли. Цена этой земли, так же как и всякой невозделанной земли и всего прочего, не требующего никаких затрат для своего производства, конечно, зависит от соотношения между спросом и предложением)) [стр. 332]. «Для того чтобы цена невозделанной земли могла выполнить свое назначение» (а именно, превратить работника в не-собственника земли), «она должна быть достаточной для этой цели. До сих пор цена повсюду была недостаточной» (стр. 338).

Эта «достаточная» цена [определяется следующим образом]:

«При основании колонии цена земли может быть настолько низкой, что поселенцы могут присваивать себе практически неограниченное количество земли. Она может быть столь высокой, что между землей и населением создается соотношение, подобное существующему в старых странах; в этом случае, если эта весьма высокая цена не задерживает эмиграцию, наиболее дешевая земля в колонии может быть столь же дорогой, а чрезмерное изобилие рабочих столь же прискорбным, как в Англии. Или же может быть нечто среднее, причем не будет ни перенаселенности, ни чрезмерного изобилия земли, а количество земли будет настолько ограничено, что наиболее дешевая земля будет обладать рыночной стоимостью, при которой рабочие вынуждены будут работать значительное время за плату, прежде чем они смогут стать земельными собственниками» (стр. 339).

(Это процитированное здесь место из «Art of Colonization» Уэйкфилда примыкает к сказанному выше относительно необходимого отделения работника от собственности на условия труда.)

[3) ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ МАЛЬТУСОМ КОЛИЧЕСТВА ТРУДА И «СТОИМОСТИ ТРУДА»]

[VI—3] Исчисление прибыли в отличие от исчисления действительной прибавочной стоимости, которую капитал получает при обмене на живой труд, становится ясным, например, из следующего примера. Эти данные взяты из «First Report оf the Factory Commissioners»[15] (Malthus. Principles of Political Economy. 2nd edition. London, 1836, стр. 269-270):

Капитал, вложенный в здания и машины — 10000 ф. ст.

Оборотный капитал — 7 000 ф. ст.

500 ф. ст. — процент на 10 000 ф. ст. основного капитала

350 ф. ст. — процент на оборотный капитал

150 ф. ст. — арендная плата, налоги, местное обложение

650 ф. ст. — амортизационный фонд (износ основного капитала, составляющий 6¹/₅% от его стоимости)

Итого 1650 ф. ст.

1100 ф. ст. — непредвиденные расходы, транспорт, уголь, смазочное масло

Итого 2750 ф. ст.

2600 ф, ст. — заработная плата и жалованье

Итого 5350 ф. ст.

10000 ф. ст. — около 400000 фунтов хлопка-сырца по 6 пенсов за фунт

Итого 15350 ф. ст.

16000 ф. ст. — 363000 фунтов изготовленной пряжи

Капитал, авансированный на труд, составляет 2 600 ф. ст.; прибавочная стоимость равна 1 650 ф. ст. (850 ф. ст. процент + 150 ф. ст. арендная плата и т. д. составляют 1 000 ф. ст. + 650 ф. ст. прибыли).

Но 2 600 : 1 650 == 100 : 63⁶/₁₃, Следовательно, норма прибавочной стоимости равна 63⁶/₁₃%. Согласно самому исчислению прибыли норма прибыли должна была бы составлять: 850 ф. ст. — процент, 150 ф. ст. — арендная плата [и т. д.] и 650 ф. ст. — прибыль, т. е. 1 650 ф. ст. ; 15 350 ф. ст.; свыше 10,7%.

В вышеприведенном примере оборотный капитал совершает за год 1⁶⁷/₇₀ оборота, основной капитал совершает один оборот за 15⁵/₁₃ года, т. е, за ²⁰⁰/₁₃ года[16].

Прибыль составляет 650 ф. ст., или около 4,2% [от затраченного в течение года капитала в 15 350 ф. ст.]. Заработная плата рабочих [и жалованье составляют около] ¹/₆ [годовых затрат]. Прибыль здесь указана в размере 4,2%; предположим, что она равна только 4%. Эти 4% исчислены на затраты, равные 15 350 ф. ст. Но затем мы имеем еще доход в 5% на капитал в 10 000 ф. ст. и 5% — на капитал в 7 000 ф. ст.; 850 ф. ст. составляют 5% на капитал в 17000 ф. ст.

Из действительных годовых затрат мы должны вычесть 1) ту часть основного капитала, которая не фигурирует в амортизационном фонде; 2) то, что исчислено как процент. (Возможно, что капиталист А не присваивает себе процент, а это делает капиталист В. Во всяком случае, это — доход, а не капитал, это — прибавочная стоимость.) Итак, из 15350 ф. ст. затрат вычтем 850 ф. ст., остается 14 500 ф. ст. В сумму в 2600 ф. ст., затраченную на заработную плату и жалованье, 41²/₃ ф. ст. входят в форме жалованья, так как ¹/₆ от 15350 ф. ст. равняется не 2 600, а 2558¹/₃ ф. ст.[17]; разделив эту последнюю величину на 14500 ф. ст., получим примерно ¹/₆.

Итак, эти 14500 ф. ст. капиталист продает за 16000 ф. ст., т. е. прибыль составляет 1 500 ф. ст., или 10¹⁰/₂₉%; но мы отбросим эти ¹⁰/₂₉ и возьмем 10%. ¹/₆ от 100 составляет 16²/₃. Следовательно, на 100 ф. ст. [капитала] 83¹/₃ ф. ст. приходится на затраты [постоянного капитала], 16²/₃ ф. ст. — на заработную плату, а прибыль составляет 10 ф. ст.; а именно (в ф. ст.):

Затраты [на постоянный капитал]	Заработная плата	Сумма	Воспроизведено	Прибыль
83¹/₃	16²/₃	100	110	10

Прибыль в 10 ф. ст. на заработную плату в 16²/₃, или в ⁵⁰/₃ ф. ст., составляет в точности 60%. Следовательно, для того чтобы, согласно расчету капиталиста, получалась годовая прибыль в 10% (она была несколько больше) на капитал в 17000 ф. ст., причем труд составляет только ¹/₆ годовых затрат в 14500 ф. ст., — рабочий (или капитал, как угодно), должен создать прибавочную стоимость равную 60%. Иными словами, из всего рабочего времени 62¹/₂% приходятся на необходимый труд, а 37¹/₂% — на прибавочный труд. Они относятся друг к другу как 625 : 375, или 5 : 3. Если бы, напротив, затраты капитала на [постоянный] капитал были равны 50, а затраты на заработную плату — также 50, то необходимо было бы создать только 20% прибавочной стоимости, для того чтобы капиталист имел норму прибыли в 10%; 50 + 50 + 10 = = 110; но 10 : 50 = 20 : 100, или норма прибавочной стоимости составляет 20%. Если бы необходимый труд во втором случае создавал столько же прибавочного труда, как и в первом, то прибыль капиталиста равнялась бы 30 ф. ст.; с другой стороны, если бы в первом случае норма действительного созидания стоимости, созидания прибавочного труда была лишь того же размера, как и во втором случае, то прибыль в первом случае составляла бы только 3¹/₃ ф. ст., и если капиталист должен был уплатить другому капиталисту 5%, то он понес бы активный убыток.

Из приведенной формулы просто следует, что 1) для того чтобы определить норму действительной прибавочной стоимости, нужно исчислить прибыль на авансированную заработную плату, процентное отношение так называемой прибыли к заработной плате; 2) относительно меньшая доля затрат на живой труд по сравнению с общими затратами предполагает большие затраты на основной капитал, машины и т. д., большую степень разделения труда. Поэтому хотя доля труда здесь меньше, чем у капитала, оперирующего с большим количеством труда, действительно приведенная в движение масса труда должна быть значительно больше; т. е. вообще необходимо оперировать с более значительным капиталом. Доля труда, приходящаяся на совокупные затраты, меньше, но абсолютная сумма труда, приводимого в движение отдельным капиталом, больше; т. е. сам капитал должен быть больше. 3) Если дело идет не о большем количестве машин и т. д., а об орудии, которое не приводит в движение большего количества труда и само не представляет большого основного капитала (например, ручная литография), а лишь заменяет собой труд, то прибыль [капитала], оперирующего с машиной, абсолютно меньше, чем у [капитала], оперирующего с живым трудом. (Но первый может достичь такого процента прибыли, который невозможен для другого, и поэтому может вытеснить его с рынка и т. д.) Рассмотрение того, насколько норма прибыли может уменьшиться при росте капитала, но так, что при этом величина прибыли увеличится, относится к учению о прибыли (конкуренция).

Мальтус в своих «Principles of Political Economy» (2nd edition, London, 1836) догадывается о том, что прибыль, т. е. не прибыль, а действительную прибавочную стоимость, следует исчислять не на авансированный капитал [в целом], а на авансированный живой труд, стоимость которого объективно выражена в заработной плате, но при этом он впадает в чистейшую игру, которая становится нелепой, когда она должна послужить каким-то базисом для определения стоимости или для рассуждения об отношении труда к определению стоимости.

Дело в том, что если я возьму всю стоимость готового продукта, то каждую часть произведенного продукта я могу сопоставить с соответствующей ему частью затрат, а процентное отношение прибыли ко всему продукту, разумеется, есть также процентное отношение [части прибыли] к соответствующей части продукта. Предположим, что 100 талеров приносят 110 талеров, т. е. 10% прибыли на весь продукт. Пусть 75 талеров затрачены на постоянную часть капитала, а 25 талеров — на труд, т. е. ³/₄ [VI—4] — на первую, ¹/₄ — на живой труд. Если я теперь возьму ¹/₄ совокупного продукта, т. е. ¹/₄ от 110 талеров, то получу 27²/₄, или 27¹/₂ талера. На 25 талеров, затраченных на труд, капиталист имеет 2¹/₂ талера прибыли, т. е. 10%. С таким же успехом Мальтус мог бы сказать: если я возьму ³/₄ совокупного продукта, а именно 75 талеров, то эти ³/₄ представлены в совокупном продукте в виде 82¹/₂ талера; т. е. 7¹/₂ талера на 75 талеров в точности равны 10%. Это, очевидно, не означает ничего иного, как то, что если я получаю 10% прибыли на 100, то прибыль на каждую часть этих 100 составляет столько, что на общую сумму приходится 10%. Если на 100 я нажил 10, то на 2x50 я каждый раз наживал 5 и т. д. Так что, получая на 100 прибыль 10, я получаю 2¹/₂ на ¹/₄ от 100 и 7¹/₂ на ³/₄ от 100, и констатация этого не подвигает нас ни на шаг вперед. Если на 100 я получил прибыль 10, то сколько я получу тогда на ¹/₄ от 100 или на ³/₄ от 100? К такому ребячеству сводится догадка Мальтуса. Затраты на труд составляли ¹/₄ от 100, — следовательно, прибыль на них составляла 10%. 10% от 25 составляют 2¹/₂. Или: если капиталист на 100 единиц капитала получил 10 единиц прибыли, то на каждую часть своего капитала он получил ¹/₁₀, т. е. 10% прибыли. Все это отнюдь не придает частям капитала качественных различий по отношению друг к другу, и поэтому это настолько же правильно по отношению к основному капиталу и т. д., как и к капиталу, авансированному на труд.

Здесь, наоборот, выражена только та иллюзия, что каждая часть капитала в равной степени участвует в создании новой стоимости. Также и та ¹/₄ часть затрат, которая приходится на труд, на авансированную заработную плату, не создала прибавочной стоимости, а совершено это неоплаченным живым трудом. Но из отношения совокупной стоимости [за вычетом затрат] — в нашем примере это 10 талеров — к заработной плате мы можем видеть, какая часть труда не была оплачена, или сколько было прибавочного труда. В приведенном соотношении необходимый труд объективирован в 25 талерах, прибавочный труд — в 10 талерах; следовательно, они относятся друг к другу как 25 : 10 = 100 : 40; 40% труда представляли собой прибавочный труд, или, что то же самое, 40% произведенной этим трудом стоимости представляли собой прибавочную стоимость. Верно, что капиталист может вычислять таким образом: если на 100 единиц капитала я получаю 10 единиц прибыли, то на заработную плату, равную 25, я получил 2¹/₂. Непонятно только, какую пользу может дать такой подсчет. Но чего добивается этим Мальтус, мы сейчас увидим, когда займемся его определением стоимости. А то, что он считает, будто его простой арифметический пример содержит в себе некоторое действительное определение, видно из следующего:

«Предположим, что капитал затрачен только на заработную плату; 100 ф. ст. затрачено на непосредственный труд. Выручка к концу года составляет 110, 120 или 130 ф. ст.; очевидно, что в каждом из этих случаев прибыль будет определяться величиной той части стоимости совокупного продукта, которая требуется для оплаты применяемого труда. Если стоимость продукта на рынке равна 110, то часть, требующаяся для оплаты рабочих, будет равна ¹⁰/₁₁ стоимости продукта, а прибыль составит 10%».

(Здесь г-н Мальтус всего лишь выражает первоначальную затрату, 100 ф. ст., в виде доли совокупного продукта. 100 — это ¹⁰/₁₁ от 110. Скажу ли я, что получаю на 100 единиц капитала 10 единиц прибыли, т. е. ¹/₁₀ от 100, или же скажу, что из 110 единиц совокупного продукта прибыль составляет ¹/₁₁, это одно и то же.)

«Если стоимость продукта 120, то приходящаяся на оплату труда доля будет равна ¹⁰/₁₂, а прибыль составит 20%; если стоимость продукта 130, то часть, требующаяся для оплаты авансированного труда, равна ¹⁰/₁₃s, а прибыль составляет 30%».

(Вместо того чтобы сказать: на 100 я получаю прибыль 10, я могу также сказать: затраты составляют ¹⁰/₁₁ от 110; или же, если прибыль составляет 20 на 100, то затраты равны только ¹⁰/₁₂ от 120 и т. д. Характер этих затрат, расходуются ли они на труд или иным образом, не имеет никакого отношения к этого рода иной арифметической формулировке положения вещей. Если капитал, равный 100, принес только 110, то я могу либо исходить из капитала и сказать, что получил на него 10 единиц прибыли, либо я могу исходить из продукта, из 110, и сказать, что перед тем как получить этот продукт, я авансировал лишь ¹⁰/₁₁ его стоимости. Отношение, разумеется, остается тем же самым.)

«Теперь предположим, что капитал, авансированный капиталистом, состоит не только из труда. Капиталист ожидает одинаковой выгоды от всех авансируемых им частей капитала».

(Это означает не что иное, как то, что капиталист распределяет полученную прибыль, происхождение которой может быть для него весьма туманным, равномерно по всем статьям своих затрат, полностью отвлекаясь от их качественного различия.)

«Предположим, что ¹/₄ авансируемой суммы затрачивается на оплату труда» (непосредственного); «³/₄ состоят из накопленного труда и прибыли, а также тех добавлений к ней, которые вызваны существованием рент, налогов и прочих выплат. В таком случае совершенно правильным будет утверждение, что прибыль капиталиста изменяется вместе с изменением стоимости этой ¹/₄ его продукта в сравнении с количеством применяемого труда».

(Не с количеством применяемого труда, как это сказано у г-на Мальтуса, а в сравнении с выплаченной заработной платой.) (Следовательно, совершенно правильным будет утверждение, что прибыль капиталиста изменяется вместе с изменением стоимости ³/₄ его продукта в сравнении с затратами на накопленный труд, т. е. прибыль относится к совокупному капиталу, который был авансирован (10 : 100), как каждая часть совокупного продукта (110) относится к соответствующей ей части затрат.)

«Например»,— продолжает Мальтус,— «фермер затрачивает в земледелии 2 000 ф. ст., в том числе 1 500 на семена, содержание лошадей, износ своего основного капитала и т. д. — и 500 на непосредственный труд, а его выручка в конце года составляет 2 400 ф. ст. Прибыль такого фермера составит 400 на 2 000 ф. ст., т. е. 20%. И столь же ясно, что если мы возьмем ¹/₄ стоимости продукта, т. е. 600 ф. ст., и сравним ее с суммой, выплаченной в виде заработной платы за непосредственный труд, то в результате получится точно такая же норма прибыли» («Principles of Political Economy», 2nd edition, London, 1836, стр. 267—268).

(Столь же ясно, что если мы возьмем ³/₄ стоимости продукта, т. е. 1 800 ф. ст., и сравним их с суммой, затраченной на накопленный труд, т. е. с 1500 ф. ст., то в результате получится точно такая же норма прибыли. 1 800 : 1 500 = 18 : 15 = 6 : 5. Но отношение 6 : 5 означает, что норма прибыли равна ¹/₅, т. е. 20%.)

(Мальтус имеет здесь в виду две различных арифметических формулы, которые он смешивает: во-первых, если на капитал в 100 я получаю 10, то на каждую часть этих 100 я получил не 10, а 10%; следовательно, на 50—5, на 25—2¹/₂ и т. д.; на 100 получить 10 значит на каждую часть этих 100 получить ¹/₁₀, и таким образом прибыль должна принять вид ¹/₁₀ прибыли на заработную плату, и если она равномерно распределена на все части капитала, то я могу сказать, что норма прибыли на совокупный капитал изменяется вместе с нормой прибыли, приходящейся на каждую из его частей, следовательно, также, например, на ту часть, которая авансирована на заработную плату; во-вторых, если я на 100 получил 10% прибыли, то совокупный продукт равен 110. Если заработная плата составляла ¹/₄ затрат, т. е. 25, то теперь она составляет только ⁵/₂₂ от 110; иными словами, заработная плата составляет теперь часть, на ¹/₄₄ меньшую первоначальной, и она будет составлять меньшую часть совокупного продукта в той же самой пропорции, в какой продукт возрос по сравнению с первоначальным [капиталом].. Это опять-таки всего лишь иной способ подсчета; 10 составляют ¹/₁₀ от 100, но только ¹/₁₁ от 110. Я могу, таким образом, сказать, что по мере увеличения совокупного продукта каждая из соответственных частей первоначального капитала составляет пропорционально меньшую часть совокупного продукта. Это — тавтология.)

В своем сочинении «The Measure of Value stated and illustrated» (London, 1823) Мальтус утверждает, что «стоимость труда» является «постоянной» и поэтому вообще является истинной мерой стоимости.

«Любое данное количество труда должно иметь такую же стоимость, как и та заработная плата, которая распоряжается им, или на которую оно фактически обменивается» (стр. 5).

Здесь, конечно, речь идет о наемном труде. Истина же, напротив, заключается в том, что всякое данное количество труда равно тому же самому количеству труда, выраженному в каком-нибудь продукте; т. е. каждый продукт есть лишь определенное количество труда, овеществленное в стоимости продукта, которая измеряется этим количеством труда по отношению к другим продуктам. Заработная плата, конечно, выражает собой стоимость живой рабочей силы, но отнюдь не стоимость [VI—5] живого труда [не стоимость, создаваемую живым трудом], которая, напротив, выражается в заработной плате плюс прибыль. Заработная плата есть цена необходимого труда. Если бы рабочему, для того чтобы прожить, необходимо было работать шесть часов, и он производил бы для самого себя как простой рабочий, то он получал бы ежедневно товар, содержащий шесть часов труда, ценою, скажем, в 6 пенсов. Капиталист же заставляет рабочего работать 12 часов, а платит ему 6 пенсов. Он платит ему за час ¹/₂ пенса. Все это означает, что данное, 12-часовое количество труда стоит 12 пенсов, и 12 пенсов, действительно, представляют собой ту стоимость, на которую обменивается продукт, когда он поступает в продажу.

С другой стороны, при помощи этой стоимости, если бы капиталист имел возможность вновь вложить ее целиком в один лишь труд, он получает в свое распоряжение 24 часа труда. Поэтому заработная плата дает возможность распоряжаться гораздо большим количеством труда, чем тот труд, который в ней содержится. Данное количество живого труда действительно обменивается на гораздо меньшее количество накопленного труда. Единственное, что несомненно, — это то, что цена труда, заработная плата, всегда должна выражать то количество труда, которое необходимо рабочим для того, чтобы у них душа держалась в теле. Оплата какого-либо количества труда всегда должна быть равна тому количеству труда, которое рабочий должен затратить на воспроизводство самого себя. В рассмотренном выше случае капиталист заставил бы работать двух рабочих, каждого в течение 12 часов — а вместе в течение 24 часов — при помощи количества труда, доставленного одним рабочим. В приведенном примере продукт был бы обменен на другой продукт стоимостью в 12 пенсов, или на 12 рабочих часов, и поэтому капиталисту досталась бы прибыль в 6 пенсов (содержащаяся в продукте прибавочная стоимость для капиталиста).

Стоимость продуктов определяется содержащимся в них трудом, а не той частью содержащегося в них труда, которая оплачена предпринимателем. Стоимость продукта конституируется произведенным, а не оплаченным трудом; заработная же плата выражает только оплаченный труд, а никоим образом не произведенный труд. Размер этой оплаты зависит от производительности труда, так как последняя определяет количество необходимого рабочего времени. А так как эта заработная плата конституирует стоимость труда (если рассматривать самый труд как товар), то эта стоимость всегда является переменной величиной и меньше всего — величиной постоянной. Количество труда, выполняемого рабочим, весьма отличается от того количества труда, которое накоплено в его рабочей силе, или которое необходимо для воспроизводства его рабочей силы. Но рабочий не продает в качестве товара то употребление, которое из него сделают, он продает себя не как причину, а как результат. Послушаем, как г-н Мальтус выбивается из сил, чтобы справиться с этим делом:

«Условия предложения товаров не требуют, чтобы товары всегда сохраняли ту же самую относит льную стоимость, но требуют, чтобы каждый товар сохранял свою надлежащую естественную стоимость, или возможность получить те предметы, которые обеспечат производителю ту же самую способность производства и накопления... Прибыль исчисляется на основе затрат, необходимых для производства... Специфические затраты капиталистов состоят не из сукна, а из труда; и так как никакой иной предмет не может представлять данное количество труда, то ясно, что именно то количество труда, которым распоряжается товар, а не количество какого-либо иного товара, может представлять условия его предложения, или его естественную стоимость» (там же, стр. 17—18).

Уже из того, что затраты капиталиста состоят из труда, Мальтус мог бы понять, что дело тут нечисто. Предположим, что 6 часов представляют собой необходимое рабочее время; А и В — два парня, каждый из которых работает на самого себя, но которые обмениваются друг с другом. А работает 6 часов, В — 12 часов. Если теперь А хочет съесть те 6 часов, на которые В проработал больше, чем А, хочет потребить продукт 6 добавочных часов, которые проработал В, то он не может ему дать ничего, кроме 6 часов живого труда, предположим, следующий рабочий день. Итак, В имеет продукт, равный 6 рабочим часам, сверх того, что имеет А. Предположим теперь, что при этих обстоятельствах он вообразил себя капиталистом и вовсе перестал работать. Тогда на третий день, для того чтобы получить от А б часов живого труда, ему нужно было бы только отдать за них свой накопленный продукт, равный 6 часам, и как только он совершил бы этот обмен, ему пришлось бы или снова самому приняться за работу, или умереть с голоду. Но если В будет продолжать работать для А по 12 часов, а А будет продолжать работать 6 часов для себя и 6 часов для В, то они будут обменивать друг с другом точно по 12 часов.

Естественная стоимость товара, говорит Мальтус, заключается в том, что она при обмене снова дает своему владельцу ту же самую способность производства и накопления. Его товар состоит из двух количеств труда: из некоторого количества накопленного труда плюс некоторое количество непосредственного труда. Следовательно, если он обменивает свой товар на некоторый другой товар, который содержит точно такое же количество совокупного труда, то его способность к производству и накоплению, по меньшей мере, осталась той же самой, одинаковой. Однако она возросла, так как некоторая часть непосредственного труда ничего не стоила владельцу товара, а он ее все-таки продает. Но Мальтус приходит к заключению, что то количество труда, из которого состоит товар, представляет собой только оплаченный труд и, следовательно, равно сумме заработной платы, т. е. что заработная плата является измерителем стоимости товара. Если бы все количество труда, содержащееся в товаре, было оплачено, то доктрина г-на Мальтуса была бы правильной, но столь же правильно было бы и то, что его капиталисту не пришлось бы делать никаких «затрат труда» и что он совершенно утратил бы свою «способность к накоплению».

Откуда возьмется прибыль, если не будет дарового труда? Да, думает г-н Мальтус, [прибыль есть] заработная плата за накопленный труд. Но так как выполненный труд перестал работать, то прекратилась его связь с заработной платой. Правда, продукт, в котором он существует, мог бы снова быть обменен на живой труд. Предположим, что этот продукт равен 6 рабочим часам; тогда рабочий отдавал бы 6 живых рабочих часов, а получал взамен затраты, выполненные в течение 6 рабочих часов у капиталиста, который, таким образом, не подвинулся бы ни на шаг вперед. Живой труд очень скоро завладел бы его мертвым трудом. Мальтус же приводит такой довод: так как «никакой иной предмет не может представлять данное количество труда», то естественная стоимость товара состоит из того «количества труда, которым распоряжается товар, а не из количества какого-либо иного товара». Это означает, что данное количество труда может быть представлено только некоторым количеством живого (непосредственного) труда. В действительности не только не «никакой иной», но каждый предмет может представлять данное количество труда, а именно — каждый такой предмет, в котором содержится то же самое количество труда. Но Мальтусу хочется, чтобы содержащееся в товаре количество труда измерялось, было бы равно не тому количеству живого труда, которое он может привести в движение, а тому количеству оплаченного труда, которое он приводит в движение.

Предположим, что товар содержит в себе 24 рабочих часа. Мальтус полагает, что капиталист на этот товар может купить 2 рабочих дня; если бы капиталист полностью оплачивал труд, или если бы количество выполненного труда было равно количеству оплаченного живого труда, то при помощи 24 рабочих часов выполненного труда капиталист мог бы купить только 24 рабочих часа живого труда, и его «способность к накоплению» исчезла бы. Однако капиталист оплачивает рабочему не рабочее время, не количество труда, а только необходимое рабочее время, заставляя его остальное время работать даром. Поэтому при помощи 24 часов проработанного рабочего времени он, быть может, приведет в движение 48 живых рабочих часов. Поэтому в действительности одним часом выполненного труда капиталист оплачивает два часа живого труда и в результате этого выигрывает при обмене 100%. Стоимость его товара теперь равна 48 часам, но отнюдь не равна заработной плате, на которую был обменен товар, и не равна той заработной плате, на которую он вновь будет обменен. Если капиталист будет продолжать [расширять дело] в той же пропорции, то за 48 часов выполненного труда он купит 96 часов живого труда.

Положим, что не существует никакого капиталиста, но непосредственные рабочие, обменивающиеся друг с другом, работают больше, чем это необходимо для жизни, так как они также хотят накоплять и т. д. Назовем заработной платой ту часть труда, которую рабочий выполняет для того, чтобы прожить, а прибылью — то прибавочное время, которое он работает в целях накопления. Тогда стоимость его товара равнялась бы совокупному количеству содержащегося в нем труда, равнялась бы общей сумме живого рабочего времени, но отнюдь не равнялась бы той заработной плате, которую он сам себе выдал, или той части товара, которую он должен был бы воспроизводить, для того чтобы прожить.

Так как стоимость товара равна определенному количеству труда, говорит Мальтус, то она равна количеству содержащегося в нем необходимого труда (т. е. заработной плате) и не равна общей сумме труда, содержащейся в товаре; его целое равно его части. [VI—6] Но «способность к накоплению» возникла у рабочего, очевидно, только потому, что он работал больше, чем это было