Содержание тома 42

ПЕЧАТАЕТСЯ
ПО ПОСТАНОВЛЕНИЮ
ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА
КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ
СОВЕТСКОГО СОЮЗА

---

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

ИНСТИТУТ МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА ПРИ ЦК КПСС

К. МАРКС
и
Ф. ЭНГЕЛЬС

СОЧИНЕНИЯ

Издание второе

ИЗДАТЕЛЬСТВО ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва 1974

---

К. МАРКС
и
Ф.ЭНГЕЛЬС

ТОМ

42

3K1

10101—322 ^М 079(02)-74^П°^{ДПИСНОе}

[ V

ПРЕДИСЛОВИЕ

В 42 том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса входят произ­ведения, написанные с января 1844 но февраль 1848 года. Том состоит из трех разделов. В первом и во втором разделах помещены произведения К. Маркса и Ф. Энгельса, написанные до начала их творческого сотрудничества, третий раздел со­ставляют работы, созданные Марксом и Энгельсом после их парижской встречи в августе 1844 года. Эти труды значительно дополняют ранее опубликованные в томах 1—4 произведения К. Маркса и Ф. Энгельса. Они расширяют наши представления о процессе формирования научно-философского, коммунисти­ческого мировоззрения Маркса и Энгельса, о разработке ими основ революционной тактики освободительной борьбы пролета­риата в период назревания буржуазно-демократических револю­ций в Европе.

Содержание первого раздела составляют в основном экономи­ческие работы молодого Маркса: краткий конспект статьи Эн­гельса «Наброски к критике политической экономии», конспект книги Джемса Милля «Основы политической экономии», боль­шая работа «Экономическо-философские рукописи 1844 года».

«Экономическо-философские рукописи 1844 года» отражают определенный этап в формировании основных составных частей научного мировоззрения пролетариата — экономического уче­ния, диалектико-материалистической философии, научного ком­мунизма. Их автор предстает как пытливый исследователь и новатор в науке.

С начала экономических занятий Маркса (1843 г.) прошло немного времени, список изученных им трудов был еще невелик, процесс формирования его экономического учения находился

VI

ПРЕДИСЛОВИЕ

лишь в ранней стадии. Тем не менее «Экономическо-философ-ские рукописи» представляют большую ценность не только как примечательное свидетельство становления нового миро­воззрения и как работа, раскрывающая творческую лабораторию Маркса, хотя и с этих точек зрения их значение чрезвычайно ве­лико. Этот выдающийся труд содержит оригинальные мысли и научные открытия. Он относится к истокам «Капитала».

В период написания «Экономическо-философских рукопи­сей» Маркс, изучая тогдашнюю действительность Германии и других стран, историю и опыт Великой французской буржуаз­ной революции, критически анализируя гегелевскую философию, эмпирический материал и теоретические выводы буржуазной политэкономии, наметил некоторые исходные принципы науч­ного коммунизма. Он осознал историческую роль освободитель­ной борьбы пролетариата, увидев в этом восходящем классе единственную силу, способную освободить человечество от вся­кого гнета. Маркс пришел к выводу, что не правовые отношения и государственные формы, а материальные жизненные отноше­ния составляют фундамент общества. По его убеждению, необ­ходима не только «политическая», изменяющая лишь форму государственной власти, а глубокая социальная революция, охватывающая также и экономический базис. Поэтому на первый план выдвинулось исследование экономической сферы жизни общества.

В этой связи пристальное внимание Маркса привлекла статья Энгельса «Наброски к критике политической экономии», напечатанная в «Deutsch-Französische Jahrbücher» в феврале 1844 года. Он упоминает ее и в предисловии к «Экономическо-философским рукописям». В томе впервые на русском языке публикуется составленный Марксом краткий конспект этой работы Энгельса.

Соответственно установленному А. Смитом делению бур­жуазного общества на три основных класса — наемных рабочих, промышленную буржуазию и землевладельцев — Маркс рас­сматривает в «Экономическо-философских рукописях» свойст­венные этим классам три вида доходов — заработную плату, прибыль на капитал, земельную ренту. Причем в качестве общей основы существования и взаимной борьбы классов, получаемых этими классами доходов, данной антагонистической формы рас­пределения общественного богатства Маркс принимает частную собственность на средства производства, которая, доказывает он, должна быть упразднена. Излагая происхождение, сущность и взаимную связь указанных доходов, Маркс опирается на достижения политической экономии, на труды

ПРЕДИСЛОВИЕ VII

А. Смита, Д. Рикардо и других буржуазных экономистов. Он пока еще не дает своего собственного теоретического толкования этих вопросов. Но от предшественников его от­личает последовательная классовая позиция убежденного защитника интересов рабочих. Он подчеркивает, что рабочий страдает в условиях любой экономической конъюнктуры бур­жуазного общества. Эксплуатируемый рабочий не имеет обес­печенного существования, а капиталист по большей мере поступается лишь какой-то частью своих барышей. С развитием фабричной системы производства и ростом накопления капита­ла положение рабочих, отмечает Маркс, все более ухудшается, они попадают в полную зависимость от произвола капиталистов, от колебаний рынка. Посредством диалектического анализа противоречий капиталистического общества Маркс прибли­ жается к пониманию и формулировке закона народонаселения и всеобщего абсолютного закона капиталистического накоп­ления.

Центральное звено в развернутой Марксом в «Экономическо- философских рукописях» критике буржуазных отношений и буржуазной идеологии составляет созданная им материалисти­ческая теория отчуждения, в которой критически перераба­тываются известные положения предшествующей философии и политэкономии.

Несколько раньше отдельные положения этой теории Маркс начал формулировать уже при изучении книги Джемса Милля «Основы политической экономии».

Джемс Милль — один из вульгаризаторов учения Рикардо, сторонник количественной школы денежного обращения. В воп­росе о земельной ренте он в своей книге дает упрощенное изло­ жение рикардовской теории дифференциальной ренты. Доля рабочих и капиталистов, согласно Миллю, регулируется, как и во всякой свободной торговле, соотношением спроса и предло­жения. Рост народонаселения давит на уровень заработной платы, поэтому положение народа может быть улучшено со­кращением его численности. Эти и подобные рассуждения Маркс красноречиво именует «скучными разглагольствования­ми» (см. настоящий том, стр. 9).

По ходу работы над книгой Милля (а к этому времени он уже проштудировал основные сочинения и Смита, и Рикардо) у Маркса возникают общие критические замечания в отношении «школы Рикардо». В частности, он отмечает ту ее ошибку, что она «формулирует абстрактный закон, не учитывая изменения и постоянного упразднения этого закона, благодаря чему он только и осуществляется» (там же, стр. 17).

VIII ПРЕДИСЛОВИЕ

Категория отчуждения рассматривается в конспекте книги Милля применительно к сущности и функциям денег. Сущность денег, указывает Маркс, заключается прежде всего в том, что в них отчуждается опосредствующая деятельность, человеческий, общественный акт, с помощью которого продукты производства взаимно дополняются (там же, стр. 18). Деньги приобретают свойство материальной вещи вне человека, становятся чужим посредником. Вместо того, чтобы сам человек был посредником по отношению к другому человеку, его воля, деятельность, его отношение к другому человеку выражаются через посредство независимой от него силы.

Понятие отчуждения, термины «отчуждение» и «самоот­чуждение» были традиционными в прежней философской и со­циологической литературе, они занимали значительное место в немецкой классической философии, в особенности у Гегеля. Но неоднозначные формы отчуждения и его снятия носили в гегелевской философии спекулятивный характер, были мисти­фицированы. Они не выражали реальных экономических отно­шений и социальной жизни буржуазного общества. Гегель отождествлял отчуждение с опредмечиванием, с воплощением труда в предметах производства, с преобразующей предметной деятельностью человека.

В «Экономическо-философских рукописях», исходя из пред­посылок политической экономии, из факта частной собствен­ности, Маркс своим анализом процесса материального производ­ства показывает, в отличие от буржуазных экономистов, к каким следствиям ведет господство частной собственности. В силу объективных закономерностей движения частной собственности происходит отделение труда от капитала — накопленного в руках немногих чужого труда, продуктов этого труда. Концентрация капитала с ростом его накопления, по мере роста мощи и размеров производимой продукции сопровождается усилением нищеты лишенных собственности рабочих. Рабочие становятся тем беднее, чем больше богатства они производят. Закрепление труда в некотором предмете, или овеществление труда, есть его опредмечивание. Однако при господстве частной собственности опредмечивание труда неизбежно приводит к отрешению рабочего от радостей жизни, закабалению его предметом его труда. Продукт труда рабочего становится чужим для него продуктом. Опредмечивание труда превращается в отчуждение труда, опредмеченный труд — в отчужденный труд. В этом труде, подчеркивает Маркс, рабочий «чувствует себя не счастливым, а несчастным», не развивает свободно свои физические и духовные силы, а подавляет их, изнуряет

ПРЕДИСЛОВИЕ

IX

свое тело и разрушает свой дух. В процессе труда он принадле­жит не себе, а собственнику капитала. Он сам себе кует цепи (там же, стр. 90, 91).

Открытием отчужденного труда Маркс сделал огромный шаг по сравнению с буржуазной наукой, философией и политэко­ номией.

Отношением рабочего к продукту своего труда, как к пред­ мету чуждому и над ним властвующему, вытекающим отсюда отношением рабочего к акту производства, к своей собственной деятельности, как тоже к чему-то чуждому, порождается отчуж­дение индивидуума от общества, превращение общественной жизни человека в простое условие и элементарное средство под­ держания его физического существования. В мире частной соб­ственности человек располагает ограниченными возможностя­ми самоутверждения как сознательного общественного суще­ ства. В процессе созидания предметного мира, переработки неорганической природы он, по мысли Маркса, как бы уподоб­ляется животному, которое производит лишь то, в чем непосред­ственно нуждается, производит односторонне, сообразно мерке и потребности своего вида. Он лишается стимулов производить по законам красоты и универсальных потребностей. Отнимая у человека предмет его производства, отчужденный труд, указы­вает Маркс, тем самым отнимает у него свойственную его роду подлинно человеческую жизнь (там же, стр. 94).

Наконец, прямым следствием отчуждения человека от про­дукта его труда, его родовой сущности, является отчуждение человека от человека, противостояние одного человека другому.

Маркс четко формулирует еще один весьма важный вывод, отмечает существенную причинно-следственную связь: частная собственность не только решающая причина всякого отчуждения, и прежде всего отчужденного труда, она в то же время «есть продукт, результат, необходимое следствие отчужденного труда, внешнего отношения рабочего к природе и к самому себе» (там же, стр. 97). Следовательно, только упразднением частной собственности можно положить конец отчужденному труду, отчуждению человека от его родовой сущности, взаимному от­чуждению людей, преодолением отчуждения исключаются условия, порождающие частную собственность.

Представляет интерес глубокая мысль Маркса, что «эконо­ мическое отчуждение есть отчуждение действительной жизни»; оно обусловливает и охватывает отчуждение в сфере созна­ния, например религиозное отчуждение, и его устранение, следовательно, является первейшей предпосылкой устранения этой вторичной формы (там же, стр. 117).

X

ПРЕДИСЛОВИЕ

Таким образом в отличие от своих предшественников Маркс не только показал характер отчуждения, его обусловленность факторами конкретно-исторической социальной среды, но вме­ сте с тем, подчеркнув необходимость упразднения частной собственности, назвал реальные пути коренного преобразо­вания общества, ведущие к снятию отчуждения. Отчуждение получило трактовку объективной категории, а теория отчужде­ния в целом предстала как материалистическая теория общест­ венного развития. Это была весьма успешная попытка теорети­чески осмыслить объективную материальную основу и движущие силы истории, показать историческую неизбежность коммуни­ стической формы организации труда и всех общественных отно­шений.

Сама по себе такая попытка означала решительную и бес­компромиссную критику гегелевской концепции исторического процесса, своеобразного телеологизма, предполагающего, что внутренняя связь исторических событий подчинена заранее поставленной цели — осуществлению «абсолютной идеи».

Содержащиеся в «Экономическо-философских рукописях» теоретические обобщения, раскрывающие причины, сущность и результаты отчуждения, представляют собой первый опыт широкого научного анализа капиталистического способа про­изводства, выяснения его действительных внутренних связей и закона его движения, который с необходимостью естественно-исторического закона ведет капитализм к гибели, к замене этого несправедливого общественного строя более высокой и разумной социальной структурой. В противовес исход­ной и по существу главной посылке буржуазных экономи­стов, Марксом отрицалась вечность капитализма, отвергался тезис о соответствии принципа частной собственности изна­чальным требованиям природы человека, его сокровенным интересам. Указав на исторически преходящий характер капитализма, Маркс бросил вызов официальной буржуазной науке, начал великое дело революционного переворота в поли­тической экономии.

Правда, сравнительно скоро для Маркса стало очевидным, что понятие отчуждения является слишком общим, чтобы с его помощью можно было детально исследовать анатомию буржуазного общества, а тем более раскрыть разнообразные связи и отношения, присущие живому и действующему эко­номическому организму. Универсальная теория отчуждения отходит в дальнейшем на задний план. В более поздних произ­ведениях Маркса ей отводится подчиненная роль. Основой и краеугольным камнем экономического учения марксизма ста-

ПРЕДИСЛОВИЕ

XI

новятся теория трудовой стоимости и теория прибавочной стои­мости.

Большой научно-политический интерес представляют стра­ ницы «Экономическо-философских рукописей», посвященные критическому разбору доктрин утопического коммунизма, ком­ мунизма «в его первой форме». Незрелость этого «грубого комму­ низма» заключается в том, что он стремится противопоставить частной собственности «всеобщую» частную собственность, т. е. ратует за уравнение частного владения и за равенство заработной платы. По сути это лишь форма проявления отно­шений частной собственности. Это находящийся под влиянием частной собственности уравнительный, или «деспотический», коммунизм. Он отрицает личность человека, ориентируется на всеобщее нивелирование, на минимум потребностей, у него «определенная ограниченная мера» (там же, стр.114—116).

Утопическим, незрелым воззрениям Маркс противопостав­ляет выдержанное пока еще в философских терминах Фейербаха свое понимание коммунизма: «Коммунизм как положительное упразднение частной собственности — этого самоотчуждения человека — ив силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т. е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму; он есть дейст­ вительное разрешение противоречия между человеком и приро­дой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение» (там же, стр. 116).

Среди глав о доходах наиболее критична в отношении выво­дов буржуазной политэкономии глава «Земельная рента». Маркс считает нелепым утверждение Смита, будто интересы земельного собственника всегда идентичны интересам общества. Напротив, интересы земельного собственника враждебно-про­ тивоположны интересам арендаторов, батраков, промышленных рабочих и даже капиталистов. Вследствие конкуренции инте­ ресы одного земельного собственника отнюдь не идентичны инте­ ресам другого. Вовлечение земельной собственности в торговый оборот имеет своим неизбежным результатом окончательное падение старой земельной аристократии, уничтожение разли­чия между капиталистом и земельным собственником. Маркс

XII

ПРЕДИСЛОВИЕ

отмечает, что в Англии крупное землевладение уже утратило феодальные черты и приобрело предпринимательский характер. И это является необходимым с точки зрения общего истори­ческого прогресса.

Маркс согласен с тезисом буржуазных экономистов о том, что крупная собственность дает определенные экономические выгоды по сравнению с мелкой собственностью. В то же время он показывает, что крупная частная земельная собственность, как и всякая частная собственность, обрекает наемных рабочих на полную нищету. Разрешить противоречия развития богат­ства, возникающие на основе частной собственности, в том числе и в земледелии, можно лишь устранив эту основу, превра­тив частную собственность в общественное достояние. «Ассоциа­ция, в применении к земле, — пишет Маркс, — использует выгоды крупного землевладения в экономическом отношении... Точно так же ассоциация восстанавливает разумным путем, а не посредством крепостничества, барства и нелепой собствен­нической мистики, эмоциональное отношение человека к земле: земля перестает быть объектом торгашества и благодаря сво­бодному труду и свободному наслаждению опять становится подлинным, личным достоянием человека» (там же, стр. 83). Маркс гениально предвосхищает преимущества коммунисти­ческой организации сельского хозяйства, показывает, что в этом преобразовании вместе с пролетариатом кровно заинтересовано все трудовое крестьянство. Это положение явилось факти­чески предпосылкой сделанного позднее Марксом вывода о необходимости прочного союза рабочих и крестьян в клас­совой, политической борьбе.

В «Предисловии» к «Экономическо-философским рукописям» Маркс указывает, что он намерен в своем сочинении заключи­тельную главу посвятить критическому разбору гегелевской диалектики и немецкой философии вообще в противовес так называемым «критическим критикам» — младогегельянцам, которые, вульгаризируя Гегеля, подменяли революционную теорию и революционное действие высокопарной фразеологией, шумливой, оторванной от жизни, от насущных задач эпохи кампанией в прессе.

В этот период Маркс был восторженным поклонником Фейер­баха, .видел в его материализме положительное начало гумани­стической критики буржуазной идеологии, в том числе бур­жуазной политэкономии, философскую основу социализма. В ряде мест «Экономическо-философских рукописей» встре­чаются термины или парафраза отдельных выражений Фейер­баха. Правда, Маркс еще в 1843 г. отмечал, что Фейербах слиш-

ПРЕДИСЛОВИЕ

XIII

ком увлечен природой и упускает из виду политику. Уже с на­чала 40-х гг. для Маркса было характерно критическое вос­приятие взглядов Фейербаха, подчеркивание того, что его гума­низм в теоретическом плане — абстрактен, а на практике по существу не выходит за рамки радикальных буржуазных преобразований, что его концепция рода человеческого неисто­рична, игнорирует классовую дифференциацию общества.

Однако критика Марксом Фейербаха пока еще прямо не выражена. Зато подчеркнутый характер носит похвала Фейер­баху, а положения его материализма используются как исход­ные для критической оценки философии Гегеля, особенно в спе­ циальном разделе, который, видимо, и является наброском упомянутой заключительной главы.

В этом разделе содержится подробный анализ сочинения Гегеля «Феноменология духа», которое Маркс считает «истоком и тайной гегелевской философии» (там же, стр. 155). Имеются ссылки также и на другие его известные труды.

По мнению Маркса, философия Гегеля — великое приобре­тение человечества; ее величие, прежде всего, в развитии за­ конов диалектики, «отрицательности», как движущего и порож­ дающего принципа. Однако Гегель идеалист, его логика спеку­лятивна, рассматриваемые им сущности (богатство, государ­ственная власть и т. д.) — это только мыслительные категории, продукт абстрактного философского мышления.

Истинную сущность человека у Гегеля составляет дух, а ис­ тинная форма духа — это дух мыслящий, логический, спекулятив­ ный, гегелевский человек — это самосознание. Между тем, под­черкивает Маркс, человек — природное, чувственное существо, а это значит, что вне себя он имеет предмет, он часть природы, он сам — природа. Он, кроме того, не просто природное суще­ство, а деятельное «человеческое природное существо», часть рода, общества, продукт общественной жизни и общественных отношений.

Исключительную ценность имеет содержащееся в «Эконо-мическо-философских рукописях» указание Маркса на клас­совую ограниченность Гегеля. Великий философ, говорит Маркс, стоял на точке зрения современной политической эконо­мии, однако он видел «только положительную сторону труда, но не отрицательную» (там же, стр. 159). Это значит, что Гегель был не способен раскрыть диалектику противоречий капитализ­ма и предсказать неизбежность его гибели. Отрицание, упразд­нение предметом самого себя, Гегель не смог распространить на современные ему экономические и политические отношения. Он примирился с данной социальной действительностью и в этом

XlV Предисловие

заключается его, по выражению Маркса, «некритический пози­тивизм» (там же, стр. 157).

«Экономическо-философские рукописи» содержат глубокую характеристику диалектики и всей системы Гегеля с позиций материализма. Они представляют собой солидную основу «пере­ ворачивания» гегелевской диалектики с головы на ноги и выра­ботки материалистического метода, являющегося прямой про­тивоположностью идеалистического метода Гегеля.

В томе, в третьем его разделе, публикуется набросок статьи К. Маркса о книге немецкого вульгарного экономиста Фридриха Листа «Национальная система политической экономии». Эта книга широко рекламировалась буржуазной прессой, но не в силу ее научных достоинств, — такие как раз отсутствовали,— а потому что в теоретической форме она выражала протекцио­ нистские вожделения молодой промышленной буржуазии Гер­мании, жаждавшей высоких барышей, сокрушения конкурен­ции со стороны пока еще более сильных и опытных иност­ранных соперников, стремившейся с помощью государства «привести свое фабричное производство к «английскому» рас­цвету» (там же, стр. 239).

Набросок о Листе — ценная страница истории формирования экономического учения марксизма. Этот документ свидетель­ ствует об исследованиях Маркса в области политэкономии в пе­ риод между «Экономическо-философскими рукописями» и «Не­ мецкой идеологией». Как и другие работы Маркса, он про­ никнут революционной страстью, ненавистью к буржуазии, ее защитникам, филистерству. Резко критически оценивает Маркс претензии Листа на «новое слово» в политэкономии и изобличает его в повторении и прямом искажении чужих мыслей. Он показывает несостоятельность положений Листа о меновой стоимости, о производительных силах и некоторых других категориях. Пророчески звучат слова Маркса об обреченности капитализма: «Завтра силы природы и социальные силы, выз­ванные к жизни промышленностью, разорвут цепи, которыми буржуа отделяет их от человека, превращая их, таким образом, из действительной общественной связи в уродливые оковы общества» (там же, стр. 246).

Второй раздел тома образует группа статей и заметок Энгельса, опубликованных в 1844 г. в чартистской газете «Northern Star ». Находясь в Англии, Энгельс принимал не­ посредственное участие в английском рабочем движении, посе­щал митинги, организуемые чартистами, следил за их прессой. Осенью 1843 г. он установил контакт с редактором « Northern Star » Джорджем Джулианом Гарни, и с 1844 г. началось его

ПРЕДИСЛОВИЕ

XV

систематическое сотрудничество в этой газете, продолжавшееся вплоть_%до революции 1848 года.

Включаемые в Сочинения статьи из « Northern Star» вос­ полняют известный пробел в документах о деятельности моло­дого Энгельса до его встречи с Марксом, в период, когда каж­дый из них, самостоятельно совершив переход от идеализма к материализму, от революционного демократизма к коммунизму, направлял свои усилия на разработку научных основ теории и тактики классовой борьбы пролетариата.

В письме в редакцию « Northern Star», напечатанном в газете в начале мая 1844 г., Энгельс определил основные задачи своего сотрудничества в органе чартистов — освещение на его страницах международных событий, состояния общественного мнения, прежде всего успехов рабочего и демократического движения в европейских странах. Через посредство широко распространенной в то время газеты Энгельс стремился содей­ствовать идейному сближению английских и европейских соци­алистов, приобщению английских чартистов к социалисти­ческим и коммунистическим идеям. Данное письмо является также ценным биографическим документом.

Большая часть публикаций посвящена Германии. В статьях «Пресса и германские деспоты», «Из Германии», «Пивные бунты», «О религиозном ханжестве в Пруссии», печатавшихся под видом корреспонденций из Германии, молодой Энгельс выступает стра­стным обличителем реакционных порядков, господствовавших в германских государствах, в первую очередь в Пруссии, отмечает засилие военщины и многочисленного чиновничества, влияние духовенства на общественную жизнь страны. В статье «Положение в Пруссии» он с едким сарказмом рисует ханжескую фигуру прусского короля Фридриха-Вильгельма IV , устано­вившего в Пруссии полицейско-шпионскую систему правления (см. настоящий том, стр. 185). По содержанию и по форме это произведение перекликается с известной статьей Энгельса «Фридрих-Вильгельм IV, король прусский» (см. настоящее издание, т. 1, стр. 487—495).

Анализируя политическое положение и развитие общест­венного движения в Германии, Энгельс подмечает назревание крупных революционных событий в стране. Об этом свидетель­ствуют, по его мнению, распространение среди прогрессивной интеллигенции республиканских взглядов, студенческие вы­ ступления против реакционных порядков в университетах, вызванные усилением налогового гнета серьезные народные волнения, в частности в Баварии. Энгельс разаблачает согла­шательскую политику либеральной буржуазии, призывавшей

XVI ютдюяомт

прусское правительство встать на путь реформ во избежание революции.

Значительный интерес представляет освещение Энгельсом первого классового выступления немецкого пролетариата — восстания силезских ткачей в июне 1844 года. На это крупное событие в истории рабочего движения Энгельс откликнулся тотчас же двумя статьями: «Новости из Пруссии. — Волнения в Силезии» и «Дальнейшие подробности о волнениях в Силезии», в которых искрил социальные причины и характер восстания, показал его историческое значение. Энгельс увидел в этом вос­стании выражение революционного классового протеста немец­ких рабочих против эксплуататорского строя. Оно явилось неизбежным следствием развития капитализма и присущих ему противоречий. «Становится очевидным, — заключает Энгельс, — что последствия фабричной системы, прогресса машинной тех­ники и т. д. для рабочего класса на континенте совершенно те же самые, что и в Англии: угнетение и изнурительный труд — для большинства, богатство и благополучие — для немногих» (см. настоящий том, стр. 201). Эти ранее неизвестные оценки силезского восстания дают новый материал для понимания процесса формирования взглядов молодого Энгельса на истори­ческую роль рабочего класса, получивших дальнейшее развитие в его книге «Положение рабочего класса в Англии».

В статье «Из Франции», впервые публикуемой на русском языке, Энгельс выделяет как большое событие «серьезную» забастовку шахтеров в Рив-де-Жье (близ Лиона), длившуюся около шести недель. Отмечая, что стачка французских шахтеров по своим целям и формам, в которых она протекала, похожа на стачки английских рабочих, Энгельс усматривает в тождестве условий жизни и труда рабочих разных стран общую социаль­ную причину, толкающую их на борьбу. Интересно, что заба­стовка шахтеров в Рив-де-Жье, значение которой уже в то время отметил Энгельс, в последующих исследованиях дру­гих авторов оценивалась как важная веха в истории фран­цузского рабочего движения 40-х годов XIX века. В этой статье Энгельс касается также восстания 1844 г. в Алжире под руко­водством Абд-эль-Кадира, характеризуя его как национально-освободительное движение против французских завоевателей.

Статья «Новости из Санкт-Петербурга» является первым произведением Энгельса, посвященным России. Выступая в ней с разоблачениями реакционной внутренней и внешней поли­тики царизма, молодой Энгельс сумел уже в 1844 г. подме­тить основную тенденцию социально-экономического развития страны — упадок феодально-крепостнической системы, с особой

ПРЕДИСЛОВИЕ

XVII

силой проявившийся позднее, в период Крымской войны. Статья свидетельствует о том, что Энгельс с самого начала своей революционной деятельности проявлял большой интерес к внут­реннему положению в России.

Ряд статей, публикуемых в третьем разделе тома, дополняет работы Энгельса, написанные им в период пребывания в Бар­мене (с сентября 1844 по апрель 1845 года). Они отражают активную деятельность Энгельса как соратника Маркса по пропаганде коммунизма в Германии и других странах. После некоторого перерыва Энгельс возобновил сотрудничество в га­зете английских социалистов-оуэнистов « New Moral World ». В сентябре 1844 г. он послал в форме письма в редакцию кор­ респонденцию — «Континентальный социализм» об успехах ком­ мунистического движения во Франции и Германии. В кор­респонденции содержатся также важные биографические све­дения о пребывании Энгельса в Париже в конце августа — начале сентября 1844 г., где произошла его встреча с Марксом и были установлены непосредственные связи с деятелями демо­ кратического и социалистического движения Франции и других стран, в частности с прогрессивными представителями русской интеллигенции.

К известным «Эльберфельдским речам» (см. настоящее изда­ ние, т. 2, стр. 532—554) непосредственно примыкает публикуе­ мая в томе статья «Описание возникших в новейшее время и еще существующих коммунистических колоний», содержащая важ­ ные высказывания Энгельса о коммунизме. Статья имела целью опровергнуть распространенные в то время суждения о неосу­ ществимости коммунистических идей и показать преимуще­ ства общественного строя, основанного на коллективной собст­венности, по сравнению с обществом, покоящимся на частной собственности. Энгельс отмечает здесь такие свойственные коммунистическим колониям особенности, как всеобщий и вместе с тем добровольный труд, социальное равенство, обще­ственное всестороннее воспитание детей, благотворные плоды общего ведения хозяйства, применения технических усовер­шенствований. Не разделяя взглядов социалистов-утопистов, допускавших постепенный переход к коммунизму через по­средство коммунистических колоний, видя в этих колониях лишь подтверждение преимуществ коллективной собственности перед частной, а не средство переустройства общества, Энгельс, однако, в этой работе так же, как и в «Эльберфельдских речах», еще не противопоставляет прямо свои воззрения взглядам уто­пистов. Вместе с тем, обращаясь к немецким рабочим, для которых и были составлены эти «Описания», он призывает их

XVIII ПРЕДИСЛОВИЕ

объединить свои усилия, ибо, «когда рабочие объединены между собой, держатся вместе и преследуют одну цель, они бесконечно сильнее богатых» (см. настоящий том, стр. 225). Энгельс считает долгом немецких рабочих использовать опыт других стран, где «рабочие образуют ядро партии, добивающейся общности имущества» (там же). В этих высказываниях, как и в статьях о силезском восстании, прослеживаются формирующиеся у Энгельса важные теоретические выводы об исторической роли рабочего класса, о развертывании его борьбы против капи­тализма как единственном реальном пути к коммунистиче­ской революции, об интернациональном характере этой борьбы.

Об активной'организаторской и публицистической деятель­ности Энгельса в Германии свидетельствует публикуемое в приложениях к тому обращение «К читателям и сотрудникам журнала «Gesellschaftsspiegel»». Это Обращение, написанное Энгельсом совместно с М. Гессом, представляет собой проспект социалистического органа, предназначенного специально для защиты прав трудящихся и для обнародования фактов, изобли­чающих язвы буржуазного общества. Из Обращения видно, что наряду с четко сформулированными задачами социального обследования, исходящими от Энгельса, здесь нашли отражение и сентиментально-филантропические взгляды в духе мелкобур­жуазного «истинного социализма», проповедуемого Гессом. Стремление Энгельса, предполагавшего вначале войти в редак­цию, придать журналу революционно-критическое направление, не увенчалось успехом. Под редакцией Гесса журнал вскоре отошел от ранее намеченной программы, стал публиковать преимущественно статьи «истинных социалистов». Тем не менее при ограниченных возможностях печатать свои произведения в Германии Маркс и Энгельс считали важным использование этого журнала и других органов, находившихся под влиянием «истинных социалистов», для пропаганды своих коммунистиче­ских взглядов и обличения пороков буржуазного общества, используя одновременно эти выступления для критики воззре­ний своих идейных противников.

Маркс и Энгельс продолжали сотрудничать в немецкой прессе и в период пребывания в Брюсселе (Маркс с февраля 1845 по март 1848 г., Энгельс с апреля по август 1846 года). В январском выпуске 1846 г. «Gesellschaftsspiegel» были напеча­таны работа Маркса «Пеше о самоубийстве» и краткий ответ Маркса и Энгельса младогегельянцу Бруно Бауэру в связи с появлением в печати его тенденциозной рецензии на «Святое семейство». В работе «Пеше о самоубийстве» Маркс обличает разложение нравов в буржуазном обществе, его мораль, ис-

ПРЕДИСЛОВИЕ

XIX

пользуя для этого свидетельства одного из представителей этого общества. Отмечая во введении к работе достоинства француз­ской критической литературы — правдивость и яркость описа­ния жизни, широту кругозора, смелость и оригинальность, Маркс особо выделяет критические работы Фурье.

С книгой «Положение рабочего класса в Англии» (см. настоя­щее издание, т. 2, стр. 231—517) непосредственно связана статья Энгельса «Одна из английских забастовок», которая была написана в Брюсселе после выхода книги и в каче­стве дополнительного материала к ней; статья была опублико­вана в другом немецком социалистическом органе — журнале «Das Westphälische Dampfboot» в январе — феврале 1846 года. Наряду с подробным описанием стачки строительных рабочих статья содержит ценные свидетельства Энгельса о своей работе над книгой, о тех задачах, которые он ставил перед собой. Особенно важно было, пишет Энгельс, «доказать полную пра­вомерность этой борьбы пролетариата и противопоставить общим красивым фразам английской буржуазии ее гнусные деяния. Моя книга, от первой до последней страницы — это об­винительный акт против английской буржуазии» (см. настоя­щий том, стр. 270).

Из других работ, относящихся к брюссельскому периоду, в томе публикуются заметки Маркса из записной книжки 1844—1847 гг., в их числе «Набросок плана работы о современ­ном государстве», раскрывающий замысел Маркса написать книгу о Великой французской буржуазной революции конца XVIII века. В том включен важнейший теоретический документ, содержащий, по определению Энгельса, «гениальный зародыш нового мировоззрения» (см. настоящее издание, т. 21, стр. 371),— «Тезисы о Фейербахе» Маркса в двух имеющихся вариантах: первоначальный рукописный текст и текст, отредактированный Энгельсом при публикации его в 1888 г. (в 3 томе настоящего издания был напечатан лишь один, последний вариант). В томе содержатся также три недавно обнаруженных фрагмента из рукописи первого тома «Немецкой идеологии» и рукописные заметки Энгельса «Фейербах», сделанные, по-видимому, в связи с работой над I главой этого же тома.

Представляет интерес впервые публикуемый на русском языке небольшой, но весьма содержательный документ «План «Библиотеки выдающихся иностранных социалистов»», состав­ленный Марксом весной 1845 года. Издание такой «Библиотеки» входило и в намерение Энгельса, о чем он не раз писал Марксу в феврале — марте 1845 г., будучи еще в Бармене. Документ показывает, что намечалось выпустить в Германии целую серию

X X ПРЕДИСЛОВИЕ

лучших произведений выдающихся французских и английских утопистов с целью пробудить у прогрессивных писателей инте­рес к социалистической мысли и к критике буржуазного об­щества.

Вошедшая в том работа Энгельса «Отрывок из Фурье о тор­говле» представляет собой обширные выдержки из произведения великого французского социалиста-утописта «О трех внешних единствах», которые Энгельс снабдил собственным введением и заключением. Работа первоначально предназначалась для публикации в указанной «Библиотеке». Однако это издание осуществить не удалось, и она была напечатана в виде журналь­ной статьи в немецком ежегоднике «Deutsches Bürgerbuch» за 1846 год. В литературном наследии Фурье Энгельс особенно ценил критику буржуазного общества. Приведенные им отрывки остро обличают алчность, надувательство, лицемерие, грязные махинации предпринимательской буржуазии и всего так назы­ваемого респектабельного общества.

Эта работа Энгельса была вместе с тем и первым печатным выступлением против «истинного социализма» — одной из раз­новидностей мелкобуржуазного социализма, получившей в то время широкое распространение в Германии. Во введении и заключении к работе Энгельс подверг резкой критике взгляды «истинных социалистов», охарактеризовав их как эклектическое сочетание идей французских утопистов с идеями Гегеля и Фейербаха, как «теорию наихудшего сорта». Энгельс указывает на пренебрежительное отношение «истинных социалистов» к сочинениям Ш. Фурье, А. Сен-Симона, Р. Оуэна, на полное незнание политической экономии и действительного состояния общества, на опошление ими коммунистического движения (см. настоящий том, стр. 306). Работа Энгельса положила начало той острой идейной борьбе Маркса и Энгельса против «истинных социалистов», которая развернулась в 1846—1847 гг. и полу­чила отражение во втором томе «Немецкой идеологии» и в ряде печатных выступлений Маркса и Энгельса.

Разработку революционной теории Маркс и Энгельс непосред­ственно связывали с задачами соединения ее с рабочим движе­нием, с борьбой за создание пролетарской партии. В предрево­люционные 1847—1848 гг. большой размах приобрела их орга­низаторская и публицистическая деятельность по сплочению пролетарских сил перед лицом надвигавшихся буржуазно-демократических революций в Европе, по налаживанию и укреплению интернациональных связей между участниками социалистического движения разных стран, по выработке общей платформы действий социалистов и прогрессивных де-

ПРЕДИСЛОВИЕ

XXI

мократических кругов в предстоящей борьбе. В ряду многочи­сленных публицистических статей и корреспонденций Маркса и Энгельса, появлявшихся в то время в рабочей и демокра­тической печати, определенное место занимают и их статьи, вошедшие в настоящий том.

Ряд статей: «Банкет сторонников реформы в Лилле. — Речь г-на Ледрю-Роллена», «Движение за реформу во Франции. — Банкет в Дижоне», «Сенсационные разоблачения. — Абд-эль-Кадир. — Внешняя политика Гизо» — написан Энгельсом для «Northern Star» в период его революционной деятельности в Париже (с августа 1846 до конца января 1848 года). В них широко освещается политическое положение в стране, в част­ности, развернувшееся в 1847 — 1848 гг. движение за избира­тельную реформу, организаторами которого были лидеры французской мелкобуржуазной демократии, группировавшейся вокруг газеты «Réforme». Одобряя в основном приведенные в статье «Движение за реформу во Франции. — Банкет в Дижоне» речи на митингах лидеров французских демократов (Ледрю-Роллена, Луи Блана и других), выступавших против конститу­ционной монархии за установление во Франции демократи­ческого республиканского строя, Энгельс вместе с тем не оставил без внимания выдвинутый Луи Бланом тезис об исключитель­ности миссии Франции в мировой истории. Он подверг критике это проявление националистической тенденции, противопоста­вив национальному высокомерию мелкобуржуазных демократов присущий пролетариату интернационализм. С большой прин­ципиальностью и тактом Энгельс опроверг тезис Луи Блана, показал на исторических примерах вклад и других стран (Англии, Германии) в мировую цивилизацию и освободитель­ную борьбу народов. Эта статья свидетельствует о борьбе Энгельса за принципиальную тактику формирующейся проле­тарской партии по отношению к демократическим организациям. В этой и в других статьях о Франции Энгельс показывает ту силу, которую не принимают в расчет буржуазия и ее пра­вительство в своей антинациональной внешней политике. Этой силой, пишет Энгельс, является «благородный, великодушный и мужественный французский народ» (там же, стр. 384).

Публикуемые в томе две корреспонденции Энгельса о чар­тистском движении дополняют его статьи на эту тему, написан­ные в период сотрудничества в газете «Réforme» с октября по январь 1848 года. Они представляют собой сделанный Энгель­сом перевод чартистских документов и речей лидеров чартистов на массовых митингах, организуемых ими в прддержку тре­бований Народной хартии. Публикацией материалов чартистов

XXII ПРЕДИСЛОВИЕ

на страницах «Réforme» Энгельс стремился шире ознакомить французских рабочих с чартистским движением, с самоотвер­женной борьбой чартистов за всеобщее избирательное право, за установление единства действий между рабочими и демократами разных стран. Он приобщал тем самым французских рабочих к идее пролетарского интернационализма, подсказывал необ­ходимость создания самостоятельной классовой организации французских рабочих.

Впервые на русском языке в томе публикуется заметка Маркса «Положение во Франции», напечатанная 16 января 1848 г. в «Deutsche-Brüsseler-Zeitung», а 19 января того же года во французском переводе в «Réforme». В этой лаконичной по форме и глубокой по содержанию заметке определены позиции двух основных классов французского общества в назревающем революционном кризисе и подчеркивается, что единственным классом, способным совершить и довести до конца будущую революцию во Франции, является пролетариат.

Важное место в томе занимают документы, раскрывающие роль Маркса и Энгельса как организаторов и руководителей Союза коммунистов. Здесь публикуются «Проект Коммунисти­ческого символа веры», написанный Энгельсом для обсуждения на первом конгрессе Союза коммунистов (в июне 1847 г.), а также — в приложениях к тому — первый вариант Устава Союза коммунистов, в составлении которого принимал участие Энгельс, Циркулярное письмо первого конгресса Союза ком­мунистов — членам Союза (июнь 1847 г.), Обращение Централь­ного комитета к Союзу коммунистов (сентябрь 1847 г.) и другие. Все эти документы, обнаруженные лишь в 1968 г., позволяют внести существенные уточнения в историю Союза коммунистов, в первую очередь в разработку Марксом и Энгельсом программы и организационных принципов Союза.

«Проект Коммунистического символа веры» отражает пер­вый этап на пути создания «Манифеста Коммунистической пар­тии», является первоначальным вариантом программы Союза коммунистов. В нем сформулированы цели Союза, дано опреде­ление пролетариата как одного из основных классов буржуаз­ного общества, показано его возникновение и формирование как класса, призванного осуществить социалистическую революцию. Энгельс отмечает историческую обусловленность социалистиче­ской революции, закономерность коммунистического преобра­зования общества, намечает пути этого преобразования, опреде­ляет задачи рабочего класса после завоевания им политической власти. Важные мысли содержатся в проекте о судьбе наций в будущем обществе, об отношении коммунистов к религии.

ПРЕДИСЛОВИЕ

XXIII

Этот программный документ составлен в целом на основе принципов научного коммунизма. В то же время Энгельсу пришлось учитывать, что члены Союза не преодолели еще пол­ностью утопических воззрений, и это нашло свое отражение в формулировках первых шести вопросов и ответов. В дальней­шем Энгельс разработал другой более совершенный проект программы — «Принципы коммунизма», которые затем были использованы им и Марксом в «Манифесте Коммунистической партии» (см. настоящее издание, т. 4). В томе публикуются набросок плана III главы и страница из черновой рукописи «Манифеста Коммунистической партии», отражающие работу Маркса над структурой и текстом «Манифеста».

Публикуемые в томе документы Союза коммунистов сви­детельствуют также о том, что Маркс и Энгельс придавали самое серьезное значение организационной структуре форми­рующейся пролетарской партии. Из этих документов видно, что и во время первого конгресса Союза коммунистов и в период подготовки ко второму конгрессу (состоялся в конце ноября — начале декабря 1847 года) они настойчиво добивались устра­нения из проекта Устава остатков сектантства и заговорщи­чества, последовательного проведения принципа демократизма в сочетании с централизмом, неуклонного соблюдения всеми звеньями организации решений ее вышестоящих органов.

В приложениях к тому помимо уже упомянутых документов печатается отчет « Northern Star» о международном митинге в Лондоне 29 ноября 1847 г., посвященном 17-й годовщине польского восстания; две протокольные записи о выступлениях Маркса и Энгельса в лондонском Просветительном обществе немецких рабочих 30 ноября 1847 г., ряд отчетов «Deutsche-Brüsseler-Zeitung»: о речи Маркса на новогоднем вечере Немец­кого рабочего общества в Брюсселе 31 декабря 1847 г., о соб­рании Демократической ассоциации 9 января 1848 г., на кото­ром Маркс выступал с речью о свободе торговли, о праздновании в Брюсселе второй годовщины Краковского восстания 1846 г. и другие материалы. Все эти документы отражают большую практическую революционную деятельность Маркса и Энгельса по руководству международным рабочим движением накануне буржуазно-демократических революций 1848—1849 годов.

• * *

В том включено 44 произведения Маркса и Энгельса. Из них 7 работ ранее были опубликованы в первом издании Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса и в сборнике «Из ранних произведений», выпущенном Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

XXIV

ПРЕДИСЛОВИЕ

в 1956 году. Статья Энгельса «Отрывок из Фурье о торговле» в данном томе печатается в полном виде (во 2 томе настоящего издания были опубликованы из нее лишь введение и заключение).

Впервые на русском языке публикуется 22 произведения Маркса и Энгельса. Из них 2 статьи и 6 рукописных набросков Маркса и 14 статей Энгельса, главным образом из газеты « Nor­ thern Star». Авторство Маркса и Энгельса для вновь включаемых в Сочинения статей было установлено уже после выхода основ­ных томов настоящего издания за соответствующий период.

Около 20 работ публиковались ранее на русском языке в журналах, а также в различных изданиях Института марк­сизма-ленинизма при ЦК КПСС. Теперь они впервые вклю­чаются в собрание Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса.

Все произведения, включенные в том, печатаются в заново проверенных и уточненных переводах. Всякого рода описки, опечатки, неточности, обнаруженные в процессе работы над текстом, исправлены на основании проверки фактических данных. Проверялись также отсылки на цитируемые источники, уточнялась терминология. Если та или иная цитата приводится Марксом и Энгельсом в сокращенном виде или в виде перефраза, то перевод этой цитаты дается в соответствии с их формой цитирования.

Материалы приложений, за исключением обращения «К чи­тателям и сотрудникам журнала «Gesellschaftsspiegel»», вхо­дившего в первое издание Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, и трех ранее напечатанных документов Союза коммунистов, на русском языке публикуются впервые.

Заглавия вошедших в том произведений даны согласно оригиналу. В тех случаях, когда заглавие, отсутствующее в оригинале, дано Институтом марксизма-ленинизма, перед заглавием стоит звездочка. Отдельные редакционные заголовки заключены в квадратные скобки.

Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

K.MAPKC

ЯНВАРЬ —АВГУСТ 1844

[3

* КОНСПЕКТ СТАТЬИ ФРИДРИХА ЭНГЕЛЬСА «НАБРОСКИ К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ»¹

Частная собственность. Ее ближайшее следствие: торговля: как и всякая деятельность — непосредственный источник дохода для торгующего. Ближайшая обусловленная торговлей катего­рия: стоимость. Абстрактная реальная стоимость и меновая стоимость. Сэй определяет реальную стоимость полезностью, Рикардо и Милль * — издержками производства. У англичан конкуренция выражает по отношению к издержкам производ­ства полезность, у Сэя — издержки производства. Стоимость есть отношение издержек производства к полезности. Ближай­шее применение стоимости имеет место при решении вопроса о том, следует ли вообще производить, покрывает ли полез­ ность издержки производства. Практическое применение поня­тия стоимости ограничивается решением вопроса о производ­ стве ² '.' Различие между реальной стоимостью и меновой стоимо­ стью основывается на том, что даваемый в торговле эквивалент не есть эквивалент. Цена — отношение издержек производства в конкуренции. Только то, что может быть монополизировано, имеет цену. Определение земельной ренты, данное Рикардо, неверно, потому что оно предполагает, что падение спроса немедленно отражается на земельной ренте и сразу же забрасы­вается соответствующее количество самой плохой обрабаты­ваемой земли. Это неверно. Это определение упускает' из виду конкуренцию, а определение Смита — плодородие. Процент с земли представляет собой отношение между плодородием почвы и конкуренцией. Стоимость земли следует измерять

• У Энгельса: Мак-Куллох. Ред,

4

К. МАРКС

производительной способностью равных участков при равном труде.

Отделение капитала от труда. Отделение капитала от при­были. Разделение прибыли на собственно прибыль и проценты... Прибыль — гиря, которую капитал кладет на чашу весов при определении издержек производства, остается присущей капиталу, а капитал возвращается обратно к труду. Отделение труда от заработной платы. Значение заработной платы. Зна­чение труда для определения издержек производства. Разрыв между землей и человеком. Человеческий труд, разделенный на труд и капитал.

Написано И. Марксом в первой половине 1844 г.

Впервые опубликовано в Marx — Engels

Gesamtausgabe. Erste Abteilung,

Bd. 3, 193S

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется епервые

[ 5

* КОНСПЕКТ КНИГИ ДЖЕМСА МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ»³

/. О ПРОИЗВОДСТВЕ

[ XVIII] «Дня существования труда необходимо известное количество пищи и всех других предметов, используемых людьми, которые работают» (стр. 8). «Так как вообще люди но могут выполнять большое количество различных операций с такой же скоростью и сноровкой, с какой они, благодаря приобретенному опыту, способны выполнять небольшое коли­чество их, всегда бывает выгодно ограничить, насколько это возможно, количество операций, выполнение которых довернется каждому индиви­дууму» (стр. И).

«Чтобы с наибольшей выгодой обеспечить разделение труда и распре­деление сил людей и машин, в большинстве случаев необходимо вести производство в крупном масштабе, или, иными словами, производить богатства большими массами. Именно эта выгода обусловливает возникно­вение круниых фабрик» (там же).

//. О РАСПРЕДЕЛЕНИИ

1) ОБ АРЕНДНОЙ ПЛАТЕ ЗА ЗЕМЛЮ ИЛИ О ЗЕМЕЛЬНОЙ РЕНТЕ

«Земля имеет различные степени плодородия. Есть тип почвы, кото­рый можно рассматривать как ничего не производящий» (стр. 15). «В ряду степеней плодородия между этим типом почвы и самой плодородной зем­лей располагаются земли промежуточных, переходных степеней плодо­родия» (стр. 16). «Самые плодородные земли не приносят с той же самой легкостью все то, что они способны произвести. Например, участок земли может приносить ежегодно 10 квартеров зерна или в 2 и 3 раза больше. Однако он дает первые 10 квартеров благодаря вложению определенного количества труда, а следующие 10 — благодаря вложению большего количества труда и так далее, причем производство каждого следующего десятка квартеров требует больших издержек, чем производство преды­дущего десятка» (стр. 16—17). «Пока вся совокупность лучших земель не введена в обработку и в ее обработку не вложено определенное коли­чество капитала, весь капитал, применяемый в земледелии, приносит одинаковый продукт. Однако всякий раз, по достижении определенного этапа ни одно дополнительное вложение капитала не может быть произ-

6

К. МАРКС

ведено на той же самой земле без некоторого соответственного уменьшения дополнительного продукта. Поэтому во всякой стране, после того как на земле получено некоторое количество зерна, можно получить большее ко­ личество зерна только с соответственно большими издержками» (стр. [17] — 18). «Когда та часть капитала, которая приносит этот уменьшенный про­дукт, требуется для земледелия, ее можно применить одним из двух спо­собов: либо на земле второй стеиени плодородия, которая впервые вводится в обработку, либо на земле первой степени плодородия, на которой уже применялся весь тот капитал и который может быть применен на ней без уменьшения продукта. Будет ли капитал применен теперь на земле второй степени плодородия или на земле первой степени плодородия — это зави­сит в каждом случае от характера и качества обеих земель. Если тот же самый капитал, будучи применен на лучшей земле, приносит только 8 квартеров, а будучи применен на земле второй степени плодородия, приносит 9 квартеров, то он будет применен на этой последней, и наоборот» (стр. 18—19).

«Пока земля ничего не производит, ее не стоит приобретать. Пока только некоторая часть лучшей земли требуется для введения в обра­ботку, вся та земля, которая не обрабатывается, не производит ничего, т. е. не имеет стоимости. Эта последняя часть земли остается поэтому без собственника, и тот, кто возьмется сделать ее производительной, может превратить ее в свою собств?Ешость. В течение этого времени земля не приносит ренты», т. е. имеет место оплата не производительной силы аемли, а только процента, прибыли капитала, применяемого для рас­пашки этой земли (стр. 19—20). «Однако приходит время, когда ста­новится необходимым прибегнуть к обработке второсортной земли или к применению дополнительного капитала на земле первого сорта», и, если капитал, примененный на второсортной земле, приносит 8 квартеров, а капитал, примененный дополнительно на земле № 1, приносит 10, то тот, кто применяет этот капитал, может платить 2 квартера за получение разрешения возделывать землю № 1: «этот платеж составляет земельную ренту, плату за аренду земли» (стр. 20—21). «Следовательно, земельная рента увеличивается в такой пропорции, в какой уменьшается эффектив­ность последовательно применяемого на земле капитала» (стр. 21). «Если население возросло до такого уровня, при котором возделываются все земли второго сорта и оказывается необходимым прибегнуть к обработке земель третьего сорта, которые производят вместо 8 квартеров только 6» (то же самое происходит при применении дополнительного капитала, при­носящего меньший продукт на лучших землях), то земля № 2 приносит ренту в 2 квартера, а земля № 1 — в 4 квартера (стр. [21]—22). «Следова­тельно, если капитал применяется либо на землях различных степеней пло­дородия, либо последовательными порциями на той же самой земле, то одни части применяемого таким образом капитала дают больший продукт, чем другие. Те части, которые дают меньше всего, дают все, что необ­ходимо для возмещения и вознаграждения капиталиста. Капиталист не получит больше, чем это справедливое вознаграждение, за каждое новое вложение капитала, которое он делает, потому что в этом ему вос­препятствует конкуренция других владельцев капитала. Собственник земли может присвоить себе всю ту часть продукта, которую земля при­носит сверх этого вознаграждения. Таким образом, земельная рента составляет разницу между продуктом, приносимым той частью капитала, которая применяется с наименьшей эффективностью, и тем продуктом, который приносят все другие части капитала, применяемые с большей эффективностью» (стр. [22]—23). Практическому противоречию (см. Сэй и т. д.), состоящему в том, что в цивилизованной стране земельная рента

КОНСПЕКТ ЙНИГИ ДЖ. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 7

выплачивается с каждого участка земли, Сэй противопоставляет то об­стоятельство, что даже на плодородной земле плата за аренду земли, зе­мельная рента, вычисляется из избытка совокупного продукта различных капиталов, применяемых на этой земле, над процентами и прибылями втих капиталов. Но кроме того, арендатор применяет и может применять *акое количество капитала, которое дает ему только обычную прибыль на капитал, но не приносит ничего для уплаты земельной ренты (стр. SU­SI).

[ XIX ] 2) О ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЕ

«.Производство есть результат труда; но труд получает от капитала сырье, которое он обрабатывает, и машины, которые помогают ему в этом, или, строго говоря, труд получает от капитала такие предметы, которые представляют собой сам капитал» (стр. 32). В цивилизованном обществе «рабочий и капиталист суть два разных гица» (стр. 32—33). «Вместо того чтобы дожидаться, пока продукты будут произведены и их стоимость будет реализована, нашли более удобным для рабочих выплачивать им их долю авансом. Заработная плата является той формой, которую нашли подходящей для получения ими их доли.После того как та доля продуктов, которая причитается рабочему, полностью им получена в форме заработ­ной платы, продукты эти принадлежат исключительно капиталисту, так как он фактически купил долю рабочего и уплатил ему за нее авансом» (стр. [33]—34).

§ 1) «В какой пропорции продукты делятся между рабочим и капита­листом», или какая пропорция регулирует уровень заработной платы? (стр. 34). «Определение долей рабочего и капиталиста есть предмет тор­говой сделки, торга между ними. Всякая свободная торговая сделка ре­гулируется конкуренцией, и условия торга меняются в зависимости от изменения соотношения между спросом и предложением» (стр. 34—35). «Предположим, что имеется определенное число капиталистов и определен­ное число рабочих. Пропорция, в какой они делят продукт, допустим, каким-либо образом определена». Если возросло число ^рабочих без увели­чения масса капиталов, то прибавившаяся часть рабочих «должна по­пытаться вытеснить ранее занятую часть. Она может добиться этого только предложением своего труда за более низкое вознаграждение. Уровень заработной платы в этом случае с необходимостью понижается» (стр. 35— 36). «Предположим, наоборот, что число рабочих остается неизменным, а масса капиталов увеличивается. Капиталисты обладают большим коли­чеством средств для применения труда, добавочным капиталом, из кото­рого они хотят извлечь прибыль. Но для этого нужен прирост числа рабочих. Однако все эти рабочие заняты другими хозяевами и, чтобы привлечь их к себе, есть только одно средство: предложить им большую заработную плату. Но эти другие хозяева находятся в таком же положе­нии и предлоя«ат им еще большую заработную плату, чтобы побудить их остаться на прежних рабочих местах. Эта конкуренция неизбежна, и ее необходимым следствием является повышение уровня заработной платы» (стр. 36). Следовательно, рост населения без увеличения массы капиталов обусловливает понижение заработной платы, а противоположный случай — повышение ее. «Если же обе величины увеличиваются, но в различной пропорции, то следствие окажется таким же, как если бы одна величина вовсе не возросла, а другая получила прирост, равный разнице величин их фактического прироста». Например, если население возросло на ²/₈, а масса капиталов на V₈, то следствие будет таким же, как если бы масса капиталов вовсе не увеличилась, а население возросло на ^х/₈*(стр. 36—37). Таким образом, «если соотношение между массой капиталов и населением

8

К. МАРКС

остается неизменным, то остается прежним также и уровень заработной платы; если отношение массы капиталов к населению увеличивается, то уровень заработной платы повышается, тогда как если увеличивается от­ношение населения к массе капиталов, то уровень заработной платы пони­жается» (стр. 37—38). «Исходя из этого закона, легко установить те усло­вия, которые определяют положение основной массы народа в любой стране. Если народ живет сытно и уютно, то, чтобы поддерживать это положе­ние, достаточно содействовать тому, чтобы капиталы возрастали так же быстро, как население, или препятствовать тому, чтобы население уве­личивалось быстрее, чем капиталы. Если положение народа плохое, то его можно улучшить только посредством ускорения роста капиталов или уменьшения численности населения; то есть путем увеличения сущест­вующего соотношения между средствами занятости народа и числом индивидуумов, которые составляют этот народ» (стр. 38). «Если бы капи­талы проявляли естественную тенденцию возрастать быстрее, чем уве­личивается население, то было бы нетрудно поддерживать народ в состоя­нии процветания. Напротив, если население проявляет естественную тен­денцию увеличиваться быстрее, чем масса капиталов, то возникают весьма большие затруднения. В этом случае заработная плата обнаруживает постоянную тенденцию к падению. Падение заработной платы порождает увеличение нищеты парода, ого пороков, его смертности. Какой бы ни ока­залась та пропорция, в которой население проявляет тенденцию увеличи­ваться быстрее, чем капиталы, живущие в этих условиях индивидуумы стали бы умирать в той же самой пропорции, и тогда соотношение между ростом капиталов и увеличением населения оказалось бы прежним, а уро­вень заработной платы перестал бы падать». Нищета основной массы народа почти во всех странах доказывает наличие как естественной тенденции более быстрого возрастания населения, чем капиталов. Вез этого обстоя­тельства такая нищета была бы невозможна. «Всеобщая нищета человече­ского рода является таким фактом, который можно объяснить, только исходя из одной из этих двух предпосылок: либо население проявляет тенденцию возрастать быстрее, чем капиталы, либо капиталам какими-нибудь средствами препятствовали в проявлении той тенденции к росту, которую они имели» (стр. [38]—40).

§ 2) «Естественную тенденцию народонаселения к увеличению можно вывести»:

Во-первых: из физиологической конституции женщины. В минималь­ном случае женщина может рожать каждые два года одного ребенка, по крайней мере будучи в возрасте от 20 до 40 лет. Таким образом, есте­ственное число деторождении для женщины составит десять (стр. [40, 42], 43). Допустим даже, с учетом всех несчастных случаев, бесплодия и т. д,, что одна живущая в достатке супружеская пара может воспитать только пятерых детей (стр. 44). Даже при этом допущении ясно, что «по истече­нии немногих лет население удвоится» (стр. 44).

Во-вторых: этому выводу противопоставляют официальные таблицы народонаселения, особенно рождаемости и смертности (стр. 44). Но что доказывают эти таблицы? — Увеличение народонаселения. Если даже в большинстве стран они показывают народонаселение как находящееся в состоянии застоя, то это ничего не доказывает. Отчасти бедность обус­ловливает преждевременную смертность наибольшей части населения, рожденной в бедности, а отчасти благоразумие препятствует заключению многих браков или превышению некоторого определенного числа дето­рождении в браках (стр. 45—46).

§ 3) Капиталам свойственна тенденция к небольшому увеличению, так как «всякий рост капитала проистекает из сбережений. Всякий капи-

КОНСПЕКТ КНИГИ ДЖ. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 9

тал составляет» часть продукта годового производства. «Чтобы отложить часть этого продукта для употребления ее в качестве капитала, тот, кому она принадлежит, должен воздержаться от ее потребления» (стр. 46—47). Годовой продукт с необходимостью распределяется двояким спосо­бом. «Либо основная масса парода в достатке снабжена всем необходи­мым для поддержания жизни и получения наслаждений, п тогда меньшая часть годового продукта идет па увеличение доходов богатых; либо основ­ная масса народа строго ограничивается удовлетворенном самых необхо­димых потребностей, и тогда, конечно, будет такой класс, доходы кото­рого велики» (стр. 48). В последнем случае класс народа «по в состоянии делать сбережений» (стр. [48 J—49); в то же время «класс богатых, окру­женный массой бедных, по склопоп к бережливости»; у богатых велика «жажда немедленного получения наслаждений; зачем им лишать себя на­слаждений в настоящий момент, чтобы накоплять то, использование чего имеет для них столь малое значение?» (стр. 49). В первом случае пп бедный, ни богатый класс «по имеет серьезных мотивов для бережливости»; среди бедного класса такой мотив отсутствует у большинства, потому что оно не обладает достаточной рассудительностью, чтобы жертвовать настоя­щим ради будущего, отсутствует ou также и у имеющихся в виде исключе­ния рассудительных людей, потому что они понимают, что за отречение от наслаждений в настоящем не получат достаточной компенсации в буду­щем (стр. 50—51).

См. на следующих страницах продолжение этих скучных разглагольствований.

«Тенденция народонаселения к увеличению, будь она значительна или незначительна, во всех случаях проявляется равномерно. В какой бы пропорции оно ни возросло за данное время, в любое другое время оно будет расти в той же самой пропорции, если окажется в столь же благоприятных условиях. Напротив, чем больше увеличиваются капиталы, тем все более затруднительным делается их увеличение, вплоть до того, что оно становится совершенно невозможным» (стр. 55—[56]).

[ XX] Следовательно, «как бы медлрнпо ни происходил рост населе­ния, поскольку рост капиталов происходит още медленнее, заработная плата будет падать до такого уровня, при котором некоторая часть насе­ления будет постоянно умирать от нищеты» (стр. 56—57).

§ 4) «Главными средствами, с помощью которых во власти законода­тельства изменять ход человеческих действий, являются наказания и воз­награждения, но оба средства мало пригодны для того, чтобы сдержать тен­денцию человеческого рода к размножению и увеличению» (стр. 57—[58]).

«В случаях, по подверженных прямому воздействию законодательства, оно иногда может достигнуть значительных результатов путем косвенного воздействия». Если оказывается, что законодательство стимулировало увеличение населения, то «такое пагубное законодательство нуждается в исправлении» (стр. 58—59). «Могущественное влияние народной санкции могло бы быть применено с большой пользой в этом случае так же, как и во многих других. Возможно, будет достаточно всей силы обществен­ного порицания в отношении тех людей, которые своей неосторожно­стью и созданием больших семей ввергают себя в бедность и зависимость, и общественного одобрения в отношении тех, которые гарантированы от нищеты и деградации благодаря их мудрому воздержанию» (стр. 59). «Вос­питание народа, прогресс законодательства, ослабление предрассудков решат эту трудную задачу» (стр. 59). Что касается ускорения роста капи­тала, то у законодательства есть средство — это законы против роскоши и

2 м. и 3., т. 42

10 к. м а р к С

расточительства, оно может поставить умеренность в порядок дня и ква­лифицировать расточительство как недостойный образ действий (стр. 60), Законодательство может воздействовать прямо, изымая определенную часть чистого годового продукта, чтобы превратить ее в капитал. Но как? — Посредством подоходного налога. «Законодательство могло бы применять созданный таким способом капитал двояко: предоставляя его взаймы лицам, которые применят его, или же оставляя за собой его при­менение» (стр. 61). «Простейшим способом было бы предоставление его взаймы тем капиталистам и фабрикантам, которые могли бы дать гарантии его возмещения. Процент от этих ежегодных займов можно было бы таким же способом применять как капитал на следующий год. Каждая ежегод­ная доля образовывала бы таким образом сложный процент, и, осли бы сохранялась разумно высокая ставка этого процента, он удваивался бы за очень короткое время. Если бы оказалось, что заработная плата пони­жается, это значило бы, что настало время повысить подоходный налог. Если бы заработная плата повысилась больше, чем это необходимо, чтобы сделать положение рабочих в меру благополучным, то можно было бы понизить подоходный налог» (стр. 61—62). Как следствие этой опера­ции «возрастание населения сделалось бы быстрым; столь же быстро усиливалась бы необходимость применять капиталы па новых землях все более низкого качества или последовательными порциями на той же самой земле, приносящими каждый раз все меньший продукт» (стр. 62). «В той пропорции, в какой капиталы приносили бы ежегодно все меньший про­дукт, капиталисты получали бы все меньший доход. По истечении неко­торого времени доход с капитала так уменьшился бы, что только собст­венники крупных масс капиталов смогли бы извлекать из него сродства существования; таков был бы последний результат» вышеупомянутой опе^ рации (стр. 62—63). «Предположим, что уровень заработной платы остает­ся тем же самым. Все те индивидуумы, которые живут не трудом, живут на доход с капитала или на земельную ренту. Предположенное положение вещей несет с собой тенденцию к обеднению лиц, живущих на доход с ка­питала», а также к обогащению собственников земли путем последова­тельного повышения земельной ренты. «За исключением собственников земли, все остальное общество, рабочие и капиталисты, оказалось бы Почти одинаково бедно. Всякий раз, когда земли предлагались бы для продажи, чтобы приобрести их приходилось бы уплачивать крупные суммы капитала; таким образом, Каждый мог бы купить лишь весьма ограниченное коли­чество земли» (стр. 63). «В этих условиях продажа земель могла бы про­исходить часто или редко. Если бы она происходила часто, то земли оказывались бы разделенными на весьма малые участки, занятые много­численным населением, ни одна часть которого не находилась бы в на­много лучшем положении, чем рабочие. Если бы наступили стихийные бедствия, в результате которых продукт данного года или нескольких лет оказывался бы значительно ниже обычного уровня, то распространи­лось бы всеобщее и непоправимое бедствие, так как только в такой стране, в которой значительная часть населения получает большие доходы, чем лица, живущие на заработную плату, за счет этих богачей могут быть соз­даны большие резервы для смягчения последствий образовавшегося дефи­цита» (стр. [63]—64). «Человеческая способность к совершенствованию, или способность постоянно переходить от одной ступени науки и счастья к другой, более высокой, зависит, по-видимому, в значительной степени от класса людей, которые являются господами своего времени, т. е. кото­рые достаточно богаты для того, чтобы быть избавленными от всяких забот о средствах к более или менее обеспеченной жизни. Людьми этого класса культивируется и расширяется область науки; они распространяют

КОНСПЕКТ КНИГИ ДЖ. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 11

знания; их дети получают лучшее воспитание и подготовляются для выпол­нения важнейших и деликатнейших функций общества; они становятся за­конодателями, судьями, администраторами, учителями, изобретателями в различных областях, руководителями всех больших и полезных работ, благодаря которым расширяется господство рода человеческого над силами природы» (стр. 65). «Самыми счастливыми людьми являются те, которые обладают средними состояниями». Будучи независимыми, «они с необхо­димостью получают наибольшую сумму наслаждений, приходящихся на весь род человеческий». Поэтому нужно, «чтобы этот класс составлял как можно большую часть общества. Для обеспечения этого отнюдь нельзя допускать, чтобы вследствие усиленного накопления капиталов население возросло до такого уровня, при котором доход с капиталов, применяемых на земле, оказывается очень мал. Доход с капиталов должен быть достаточно велик, чтобы значительная часть общества была в со­стоянии пользоваться теми преимуществами, какие дает досуг». Если пре­вышается необходимая численность населения, то это обстоятельство, «вместо того чтобы увеличивать избыток годового продукта над тем, что необходимо для возмещения израсходованного капитала и поддержания жизни рабочих, ведет к уменьшению фонда изобилия, от которого в столь значительной степени зависит счастье общества» (стр. 67).

3) О ПРИБЫЛИ НА КАПИТАЛ

«При исследовании всего того, что регулирует заработную плату и прибыль, можно исключить из рассмотрения земельную ренту, так как она является следствием, а не причиной уменьшения продукта, который капиталистам и рабочим приходится делить между собой» (стр. 76). «Если какая-нибудь вещь делится между двумя лицами, то очевидно, что то, что регулирует долю одного, регулирует также и долю другого, так как то, что берется у одного, отдается другому» (стр. 76). «Но так как соотно­шение между соответственными долями капиталиста и рабочего зависит от соотношения между численностью населения и массой капиталов, а первой свойственна тенденция возрастать быстрее второй, то активное начало [ XXI] изменения находится на стороне населения и в качестве регулятора можно рассматривать численность населения, а значит зара­ботную плату» (стр. 76—77). «Прибыль — доля капиталистов в совместном продукте труда и капитала — зависит, следовательно, от заработной платы», находится в обратно пропорциональном отношении к ней (стр. 77). «Прибыль зависит не только от той доли, которую получают владельцы того, что они делят, но также и от совокупной стоимости делимого» (там же). «Уменьшение прибыли капитала, применяемого в земледелии, умень­шает прибыль капитала, который применяется в фабричном производстве и во всех других видах промышленности» (стр. 81). «Первое уменьшение неизбежно; но норма прибыли на капитал, применяемый данным спосо­бом, определяет норму прибыли на капиталы, применяемые всяким дру­гим способом, потому что ни один человек не захотел бы продолжать применение своего капитала в земледелии, если бы он мог получить большие выгоды, найдя ему другое применение. Поэтому все прибыли понижаются до уровня прибылей в земледелии» (стр. 81—[82]).

«Через какие ступени приходят к этому результату? Когда появляет­ся спрос на такое дополнительное количество зерна, которое может быть произведено только введением в обработку земель более низкого качества или применением новых порций капитала на той же самой земле, принося­щих меньшие прибыли, земледельцы, разумеется, сомневаются в целесооб-

2*

12 К. M А Р К С

разности применения своего капитала менее производительным способом, чем прежде; но тогда спрос на зерно возрастает без соответственного уве­личения производства этого товара. Как неизбежное следствие этого повы­шается меновая стоимость зерна, и тогда земледелец, производя меньше зерна, чем прежде, сможет извлекать из своего капитала такую же при­быль, как и другие владельцы капиталов. Тем самым не его прибыль дер­жится на первоначальном уровне, а все другие прибыли понижаются до того уровня, на который упала его прибыль. Вследствие увеличения стои­мости зерна оказывается больше и стоимость труда. Ведь рабочий должен потреблять некоторое количество необходимых для жизни предметов, стоят ли они больше или меньше. Если они стоят больше, чем прежде, то его труд стоит больше, хотя количество потребляемых им жизненных средств и других предметов остается точно таким жо. Таким образом, его заработную плату можно рассматривать как повысившуюся, хотя реальное вознаграждение за его труд не увеличилось. Так все капиталисты оказы­ваются вынуждены платить большую заработную плату, а значит их при­были уменьшаются. По той же причине и фермер оказывается в таком же положении. Таким образом, по мере того как возрастает население и ока­зывается необходимым применять капиталы на все менее плодородных землях, прибыли на все капиталы постепенно уменьшаются» (стр. 82— [83, 84]).

111. OB ОБМЕНЕ

§ 1) Обмен основан на наличии излишка продукта собственного про­изводства и потребности в продуктах чужого производства. Агентами обмена «являются перевозчики и купцы» (стр. 85).

§ 2) «Если количества, в которых один продукт обменивается на другой, зависят от соотношения между спросом и предложением», то спрашивается, «от чего зависит ото соотношение» (стр. 89). Это соотноше­ние «зависит в коночном счете от издержек производства» (стр. [91]—92). Эти издержки производства составляет труд. «Таким образом, количество труда определяет то соотношение, в котором продукты обмениваются друг на друга» (стр. 99).

§ 3) Непосредственный труд; капитал: накопленный труд (стр. 100). «Относительно этих обоих видов труда следует заметить: 1) они не всегда оплачиваются в той жо самой пропорции; 2) они не всегда участвуют в той же самой пропорции в производстве всех товаров» (стр. 100—101).

«Оказывается достаточно взять три случая, чтобы пояснить на при­мерах то различные степени, в которых труд и капитал участвуют в про­изводстве; это два крайних случая и один средний: 1) продукты произво­дятся только непосредственным трудом, без участия капитала; 2) продукты производятся наполовину непосредственным трудом, наполовину капита­лом; 3) продукты производятся только капиталом, без участия непосред­ственного труда» (стр. 102—103).

«Если для производства применяются два вида труда и если при повышении цены одного вида цена другого понижается, то меновая стои­мость товара, для производства которого применена большая доля пер­вого вида труда, при повышении цены этого вида труда повысится по от­ношению к меновой стоимости того товара, для производства которого применено меньшое количество этого вида труда. Отношение, в котором происходит это повышение, зависит всякий раз от двух условий: 1) от про­порции, в которой понижается цена одного вида труда при повышении цены другого вида; 2) от соотношения между количеством труда первого вида, примененного для производства первого из рассматриваемых това-

КОНСПЕКТ КНИГИ ДЖ. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 13

ров, и тем количеством труда первого вида, которое применено для про­изводства другого товара» (стр. [103]—104).

Таким образом, первый и единственный вопрос таков: «В какой про­порции прибыль понижается, если заработная плата повышается? Пропор­ция, в ноторой два вида труда участвуют п производстве различных това­ров, зависит от условий каждого особого случая» (стр. 104).

«Мы будем обозначать три вышеуказанных случая под номерами 1, 2, 3. Если бы вое товары производились в условиях случая № 1, — одним трудом, а капитал применялся бы единственно для выплаты заработной платы, — то прибыль на капитал падала бы в точно такой же пропор­ции, в какой повышалась бы заработная плата» (стр. 104). «Предположим, что капитал в 1 000 ф. ст. применяется с прибылью п 10%. В этом случае стоимость продуктов будет равна 1 100 ф. ст., так как эта сумма возместит капитал с его прибылью. Эти продукты можно рассматривать как состоя­щие из 1 100 равных частой, из которых 1 000 принадлежат рабочим, а 100 — капиталисту». Если заработная плата повысится па 5%, то при­быль капиталиста понизится па 5%, так как капиталисту придется теперь платить рабочим 1 050 ф. ст. вместо 1 000, а значит ему останется только 50 ф. ст. вместо 100. «Стоимость его продуктов не повысится, чтобы воз­местить ему потерю [ XXII], потому что мы предположили, что все товары производятся в условиях одного и того же случая; продукты будут, как и прежде, иметь стоимость 1 100 ф. ст., из которых капиталисту останется только 50 ф. ст.

Если производство всех товаров окажется в условиях случая M 2, то прибыль понизится только на половину той величины, на которую повысится заработная плата. Предположим, что применяется капитал в 1 000 ф. ст. для выплаты заработной платы и еще 1 000 ф. ст. в качестве основного капитала, что прибыль составляет, как и прежде, 10% от сово­купной величины расходов; тогда стоимость продуктов составит 1 200 ф. ст., потому что эта сумма возместит затраченный капитал с прибылью в 10%. Предположим, что заработная плата повысилась на 5%. Тогда капита­листу придется выплачивать 1 050 вместо 1 000 ф. ст. заработной платы; ему останется 150 ф. ст. прибыли»; таким образом, на каждые сто единиц своего капитала он понесет уменьшение прибыли только на 2,5%, т. е. на половину той нормы, на которую повысилась заработная плата (5%). «Случай остался бы точно таким же, если бы капитал в 1 000 ф. ст., не рас­ходуемый на заработную плату, предназначался в качестве оборотного капитала к потреблению в процессе производственных операций и после­дующему возмещению. Например, в то же самое время, когда 1 000 ф. ст. расходуются на выплату заработной платы, 500 ф. ст. могли бы быть из­расходованы в качестве основного капитала на машины с длительным сроком службы, а 500 ф. ст. — на покупку сырья и другие издержки. При такой смете расходов стоимость продуктов была бы равна 1 700 ф. ст., сумме капитала, подлежащего возмещению с прибылью в 10%. Из этих 1 700 частей продуктов 1 000 частей составили бы долю рабочих; на долю капиталиста пришлось бы 700 частей, из которых 200 представляли бы прибыль. Если бы заработная плата повысилась на 5%, то из 1 700 частей на долю рабочих пришлось бы 1 050 и 650 на долю капиталиста, который, после того как он возместил свои 500 ф. ст. оборотного капитала, имел бы только 150 ф. ст. прибыли; т. е. он потерпел бы уменьшение своей при­были на 2,5%, как и прежде» (стр. 106—107).

«Если бы производство всех товаров оказалось в условиях случая № 3, то так как здесь не выплачивается заработная плата, ее повышение не может изменить величину прибыли; ясно, что чем больше производ­ство товаров оказывалось бы приближающимся к этому крайнему случаю,

14

К. МАРКС

тем меньше величина прибыли изменялась бы вследствие подобного повы­шения» (стр. 107).

«Если мы предположим (что весьма вероятно), что в действительности имеет место столько же крайних случаев как по одну, так и по другую сторону от середины, то в результате тех взаимных компенсаций, которые произойдут, окажется, что прибыль упадет в точности на половину того, на что повысится заработная плата» (стр. [107]—108),

«Если с повышением заработной платы падают все прибыли, то оче­видно, что стоимость всех товаров, для производства которых применена меньшая доля труда, чем капитала, понизится по отношению к стоимости тех товаров, которые произведены с большей долей труда. Например, если мы примем за определяющий случай № 1, то стоимость всех товаров, кото­рые произведены в условиях этого случая, останется той же самой, а стои­мость всех тех товаров, производство которых подчинено условиям одного из остальных случаев, понизится. Если мы примем за определяющий средний случай № 2, то стоимость всех товаров, которые произведены в условиях этого случая, останется той же самой; стоимость всех тех товаров, условия производства которых приближаются к первому край­нему случаю, повысится, а стоимость всех тех товаров, которые произве­дены в условиях, приближающихся к последнему крайнему случаю, пони­зится. Капиталисты, которые производят товары в условиях случая № 1, понесли дополнительные расходы в 5%; но они обменивают свои продукты на товары, произведенные в условиях других случаев. Если они обмени­вают свои товары на товары, произведенные в условиях случая № 2, в котором капиталисты понесли дополнительные расходы только в 2,5%, то в этих товарах они получают прибавку в 2,5%. Таким образом, приобре­тая товары, произведенные в условиях случая № 2, они получают неко­торую компенсацию и терпят вследствие повышения заработной платы уменьшение своей прибыли только на 2,5%. В этом обмене результат ока­зывается совершенно противоположным по отношению к капиталистам, которые произвели товары в условиях случая № 2. При производство своих товаров они уже понесли расходы с увеличением на 2,5%, а получая в обмен на свои продукты товары, произведенные в условиях случая № 1, они терпят новое уменьшение своей прибыли на 2,5%» (стр. 108— 109). «Таким образом, в целом результат таков, что все те производители, которые посредством либо производства, либо обмена становятся владель­цами товаров, произведенных в условиях случая № 2, терпят убыток в 2,5%; те из них [ XXIII ], которые становятся владельцами товаров, произведенных в случаях с условиями, приближающимися к последнему крайнему случаю, терпят меньший убыток; наконец, если число первых крайних случаев равно числу последних крайних случаев, то убыток в 2,5% терпят все капиталисты в совокупности и что этот убыток составит тот максимум, на который, как можно предполагать, произойдет умень­шение прибыли на практике» (стр. 110). «Исходя из этих принципов, легко рассчитать, как повышение заработной платы влияет на цены различных продуктов. Все продукты обычно сравнимы с деньгами или с драгоценными металлами. Предположим, — что, вероятно, довольно близко к действи­тельности, — деньги производятся в условиях случая № 2, т. е. равными частями труда и капитала; тогда цены всех товаров, произведенных в по­добных условиях, не изменяются вследствие повышения заработной платы; цены товаров, условия производства которых приближаются к первому крайнему случаю, повышаются; цены тех товаров, условия производства которых приближаются к последнему крайнему случаю, понижаются; наконец, на общую массу товаров действует такая компенсация, что цена не испытывает ни повышения, ни понижения» (стр. 110—111),

Конспект книги дж. милля «основы политической экономии» 15

§ 4) Нации заинтересованы во взаимном обмене своими продуктами: а) если этого требует «правильно понимаемое разделение труда»; ß) если товары «могут быть произведены только или все же проще и легче в определенных местах» по тем причинам, что там либо дешевле жизнен­ные средства, либо больше топлива, либо больше воды для приведения в движение машин (стр. 112—113); у) «в общем, если то же самое количество труда в одной стране по сравнению с другой производит один из двух това­ров в большей пропорции, чем другой, то в интересах обоих стран вести обмен друг с другом» (стр. 119).

§ 5) «Выгода, извлекаемая из обмена одного товара на другой, всегда проистекает из полученного, а не из отданного товара. Поэтому и всякая выгода в торговле одной страны с другой проистекает из ввезенных това­ров; страна выгадывает на ввозе и по на чем ином» (стр. 120). «Если человек обладает некоторым промышленным или продовольственным товаром, то он не сможет выгадать на том, что просто избавится от своего товара. Только посредством того, что он избавляется от своего товара, чтобы полу­чить другой товар, оп находит выгоду в получении этого последнего: ведь он мог бы удерживать у себя свой товар, если бы считал, что этот товар имеет большую стоимость, чем тот, на который он его обменял. Тот факт, что он предпочел другой товар своему, является доказательством того, что другой товар имеет для него большую стоимость» (стр. 121). Так же обстоит дело и с нациями. «Выгода каждой нации состоит но просто в избавлении от своего продукта, а в том, что она за пего получает» (стр. 121).

ПОСРЕДНИК

§ 6) «Посредник обмена — это такой предмет, который, чтобы осу­ществить обмен между двумя другими предметами, сначала принимается в обмен на один из этих двух предметов, а затем отдается в обмен на дру­гой» (стр. 125). Золото, серебро, деньги.

§ 7) «Стоимость денег равна тому отношению, в котором деньги обмениваются на другие предметы, или тому количеству денег, которое дается в обмен на определенное количество других вещей» (стр. 128).

Это отношение определяется совокупным количеством всех денег, имеющихся в данной стране (там же). «Если мы предположим, что собраны вместе все товары данной страны, с одной стороны, и все деньги страны, — с другой, то очевидно, что при обмене обеих масс друг на друга стоимость денег», т. е. то количество товаров, которое обменивается на них, «всецело зависит от их собственного количества» (стр. 128—129). «Совершенно так же дело обстоит и в действительности. Совокупная масса товаров данной страны обменивается на совокупную массу денег не сразу: товары обме­ниваются частями, часто очень небольшими, и в различные периоды в те­чение года. Та же самая монета, которая сегодня служила для одного обмена, завтра может служить для другого. Одна часть денег применяется для большого числа обменов, другая — для очень малого, а третья на­копляется и вовсе не служит для обмена. В этом многообразии величин можно найти некоторую среднюю норму, основанную на том числе обменов, для которого применялась бы каждая монета, если бы все они опосредо­вали одинаковое число обменов. Определим эту норму каким-нибудь числом, например 10. Если каждая из монет, имеющихся в стране, послу­жила для 10 покупок, то это то же самое, как если бы совокупное количе­ство монет удесятерилось и каждая монета служила только для одной покупки. В этом случае стоимость всех товаров страны равна удесятерен­ной стоимости всех денег страны, потому «то стоимость каждой монеты

16

К. МАРКС

равна стоимости того количества товаров, на которое ее можно обменять, и потому что каждая монета служит для десяти обменов в год» (стр. 126— 130).

[ XXIV] «Если вместо того, чтобы каждая монета служила для десяти обменов в год, удесятерилась бы совокупная масса денег и каждая монета служила бы только для одного обмена, то очевидно, что всякое увеличе­ние этой массы вызвало бы соответственное уменьшение стоимости каждой из этих монет, взятой в отдельности. Так как мы предположили, что масса товаров, на которую можно обменять все деньги, остается прежней, то стоимость совокупной массы денег после увеличения ее количества не сделалась больше, чем прежде. Если мы предположили, что увеличе­ние массы денег произошло на одну десятую, то стоимость каждой из ее частей, например 1 унции, должна уменьшиться на одну десятую. Если совокупная масса денег составляет 1 000 000 унций и она увеличивается ira одну десятую, то, каково бы пи было уменьшение стоимости целого, это уменьшение должно пропорционально отразиться на каждой пз частей целого; ¹/₁₀ миллиона относится к миллиону, как ¹/₁₀ унции к унции» (стр. 130—131). «Если совокупная масса денег составляет только ¹/₁₀ пред­положенной суммы, а каждая из ее частей служит для 10 покупок в год, то это то же самое, как если бы эта масса была обменена десять раз на одну десятую совокупной массы товаров; но если одна десятая часть пред­положенной суммы, т. е. совокупная масса денег увеличивается в неко­торой пропорции, то это то же самое, как если бы в этой пропорции уве­личилось целое, т. с. предположенная сумма. Таким образом, какова бы ни была степень увеличения или уменьшения совокупной массы денег, если количество остальных вещей остается прежним, то стоимость этой совокупной массы и каждой из ее частей испытывает пропорциональ­ное уменьшение или увеличение. Ясно, что это положение—абсолют­ная истина. Всякий раз, когда стоимость денег испытывает повышение или понижение, а количество товаров, на которое их можно обменять, и скорость обращения остаются прежними, причиной изменения стоимости должно быть пропорциональное уменьшение или увеличение количества денег, и это изменение нельзя приписать действию никакой иной при­чины. Если уменьшается масса товаров, в то время как совокупность денег остается прежней, то это то же самое, как если бы увеличилась совокупная масса денег, и, соответственно, наоборот. Подобные измене­ния являются результатом всякого изменения скорости обращения. Под скоростью обращения понимают число покупок, совершаемых в данное время. Всякое увеличение числа этих покупок оказывает такое же дей­ствие, как и увеличение совокупной массы денег; уменьшение этого числа производит противоположное действие» (стр. 131—132). «Если некоторая часть годового продукта вовсе не была обменена, — как то, что потребляют сами производители, или то, что не обменивается на деньги, — то эту часть продукта нельзя принимать в расчет, потому что то, что не обме­нивается на деньги, находится по отношению к деньгам в таком же поло­жении, как если бы оно вовсе не существовало» (стр. 132—133).

§ 8) Чем же регулируется количество денег? «Изготовление денег может происходить при двоякого рода обстоятельствах. Правительство может или предоставить свободу увеличению или сокращению денег, или же оно само регулирует это количество и делает его по своему усмот­рению большим или меньшим».

В первом случае «оно открывает публике двери монетного двора и всем желающим предоставляет возможность превратить свои слитки в мо­нету. Владельцы слитков могут пожелать этого превращения в деньги только в том случае, если оно отвечает их интересам, т. е. если превра-

конспект книги дж. милля «основы политической экономии» 17

щенные в монету слитки обладают большей стоимостью, чем они имели ее в своей прежней форме. А это бывает лишь тогда, когда деньги имеют исклю­чительную стоимость, и одно и то же количество отчеканенного металла может быть обменено на большее количество других товаров, чем при обмене их на тот же металл, но в виде слитков. Поскольку стоимость денег зависит от их количества, то они имеют большую стоимость, когда их мало». Тогда происходит превращение слитка в монету; но именно бла­годаря этому увеличению восстанавливается прежняя пропорция. Если, следовательно, деньги превышают стоимость слитков, то при свободном течении дел интервенцией частников восстанавливается равновесие путем увеличения количества денег (стр. 134—130). «Если жо количество денег в обращении столь велико, что стоимость денег падает ниже стоимости слитков, то прежняя пропорция восстанавливается точно таким же обра­зом путем немедленного превращения монеты в слитки» (стр. 136).

[ XXV] «Таким образом, если увеличение или уменьшение количества денег происходит свободно, то это количество регулируется стоимостью денежного металла, ибо частные лица заинтересованы в таком увеличении или уменьшении в зависимости от того, превышает ли стоимость денег в форме монеты их стоимость в форме слитка, или наоборот» (стр. 137). «Но если количество денег определяется стоимостью денежного металла, то что же определяет эту стоимость? Золото и серебро суть товары, про­дукты, требующие применения труда и капитала. Поэтому стоимость золота и серебра, как и стоимость всех других продуктов, определяется издержками производства» (там же).

Говоря об этом выравнивании денег и стоимости металла и изображая издержки производства в качестве единственного момента, определяющего стоимость, Милль — как и вообще школа Рикардо — совершает ту ошибку, что формулирует абстрактный закон, не учитывая изменения и постоянного упразднения этого закона, благодаря чему он только и осущест­вляется. Если постоянным законом является, например, то, что издержки производства в конечном счете — или, вернее, при спорадически, случайно устанавливающемся соответствии спроса и предложения — определяют цену (стоимость), то столь же постоянным законом является и то, что такого соот­ветствия нет и что, следовательно, стоимость и издержки про­изводства не находятся в необходимом отношении друг к другу. Спрос и предложение соответствуют друг другу лишь какое-то время, вследствие предшествующих колебаний спроса и пред­ложения, вследствие несоответствия между издержками произ­водства и меновой стоимостью; это колебание и это несоответствие вновь наступают вслед за установившимся на какое-то время соответствием. Это действительное движение, лишь абстракт­ ным, случайным и односторонним моментом которого является указанный закон, превращается новейшими политэкономами ⁴ в акциденцию, в нечто несущественное. Почему? Потому, что при тех строгих и точных формулах, к которым они сводят политическую экономию, основная формула, если бы они

18

К. МАРКС

хотели дать абстрактное выражение указанному движению, должна была бы гласить: закон определяется в политической экономии через свою противоположность, через отсутствие закона; истинный закон политической экномии есть случайность, из движения которой мы, ученые, произвольно фиксируем в форме законов отдельные моменты. —

Очень удачно выражая суть дела в виде одного понятия, Милль характеризует деньги как посредника обмена. Сущность денег заключается прежде всего не в том, что в них отчуждается собственность, а в том, что здесь отчуждается и становится свойством материальной вещи, находящейся вне человека, свойством денег, та опосредствующая деятельность или то опосредствующее движение, тот человеческий, общественный акт, в результате которого продукты человека взаимно вос­полняют друг друга. Отчуждая саму эту опосредствующую деятельность, человек может теперь действовать лишь как потерявший себя, как обесчеловеченный человек; само соотне­ сение вещей, человеческое оперирование ими, становится опе­ рированием некой сущности, находящейся вне человека и над человеком. Вместо того чтобы сам человек был посредником для человека, наличие этого чуждого посредника приводит к тому, что человек рассматривает свою собственную волю, свою дея­тельность, свое отношение к другим — как силу, независимую от него и от них. Таким образом его рабство достигает апогея. Так как посредник есть действительная власть над тем, с чем он меня опосредствует, то ясно, что этот посредник становится действительным богом. Его культ становится самоцелью. Пред­меты, оторванные от этого посредника, утрачивают свою стои­мость. Следовательно, они обладают стоимостью лишь постольку, поскольку они его представляют, между тем как первоначально казалось, что посредник обладает стоимостью лишь постольку, поскольку он их представляет. Это переворачивание первоначаль­ного отношения неизбежно. Этот посредник есть поэтому потеряв­ шая самое себя, отчужденная сущность частной собственности, ставшая для самой себя внешней, отчужденная частная собствен­ ность, отчужденное опосредствование человеческого производства с человеческим производством, отчужденная родовая деятель­ность человека. Все свойства, принадлежащие этой родовой производственной деятельности человека, переносятся поэтому на этого посредника. Следовательно, человек как человек, то есть в отрыве от этого посредника, становится настолько бед­нее, насколько этот посредник становится богаче. —

Христос первоначально является представителем: 1) людей перед богом; 2) бога перед людьми; 3) людей перед человеком,

конспект книги дш. милля «основы политической экономии» 19

Так и деньги, согласно их понятию, первоначально пред­ставляют: 1) частную собственность для частной собственности; 2) общество для частной собственности; 3) частную собственность для общества.

Но Христос есть отчужденный бог и отчужденный человек. Бог значим теперь лишь постольку, поскольку он представляет Христа, человек — лишь постольку, поскольку он представляет Христа ⁵. Точно так же обстоит дело и с деньгами. —

Почему частная собственность неизбежно должна разви­ваться в деньги? Потому, что человек как существо общи­тельное неизбежно должен прийти к обмену [ XXV], а обмен — при наличии частной собственности как своей предпосыл­ ки — неизбежно должен привести к стоимости. Дело в том, что опосредствующее движение человека, совершающего обмен, не является при этой предпосылке движением общественным, человеческим, оно не является человеческим отношением, это абстрактное отношение частной собственности к частной собственности, и это абстрактное отношение есть стоимость. Деньги только и являются действительным существованием стоимости как стоимости. Так как совершающие обмен люди относятся друг к другу не как люди, то и сама вещь утрачивает значение человеческой, личной собственности. Общественное отношение частной собственности к частной собственности яв­ ляется уже таким отношением, в котором частная собственность отчуждена от самой себя. Самостоятельное существование этого отношения — деньги — есть поэтому отчуждение частной собст­венности, абстракция от ее специфической, личной природы. —

Оппозиция новейшей политической экономии по отношению к монетарной системе, système monétaire ⁶, не может поэтому привести к решающей победе первой, несмотря на все ее умни­ чанье, ибо, если грубое политэкономическое суеверие народа и правительств цепко держится за такой чувственный, осязаемый, бросающийся в глаза предмет, как денежный мешок, и поэтому верит в абсолютную стоимость'благородных металлов и обла­дание ими считает единственно реальным богатством и если затем приходит просвещенный, светски образованный полит­эконом и доказывает им, что деньги есть такой же товар, как и всякий другой, и что в силу этого их стоимость, как и стои­ мость любого другого товара, зависит от отношения издержек производства к спросу (конкуренция) и предложению, к коли­ честву или конкуренции других товаров, — то такому политэко­ному справедливо возражают, что действительная стоимость вещей заключается все же в их меновой стоимости, что эта последняя в конечном счете существует в деньгах, а деньги

20

К. МАРКС

существуют в благородных металлах, и что, следовательно, деньги являются истинной стоимостью вещей и поэтому — самой желанной вещью. Больше того, доктрины просвещенного политэконома в конечном счете сами сводятся к этой премуд­рости с той только разницей, что просвещенный политэконом обладает способностью к абстракциям, позволяющей ему рас­ познавать существование денег во всех формах товаров и потому избавляющей его от веры в исключительную стоимость их официального металлического существования. — Металличе­ ское существование денег есть лишь официальное чувственно воспринимаемое выражение той денежной души, которая про­ низывает все звенья производства и все движения буржуазного общества.

Противоположность новейшей политической экономии моне­тарной системе заключается лишь в том, что она денежную сущность ухватывает в ее абстрактности и всеобщности и поэтому возвышается над чувственной формой суеверия, полагающего, что эта сущность существует исключительно в благородных металлах. На место этого грубого суеверия она ставит суеверие утонченное. Но так как обе, в сущности, имеют один и тот же корень, то просвещенная форма суеверия не в состоянии вытес­нить целиком его грубую чувственную форму, ибо критике подвергается не сущность суеверия, а лишь определенная форма этой сущности.

Личностное бытие денег как денег — а не только как внут­реннего, в-себе-сущего, скрытого отношения товаров друг к другу в процессе их обращения или обмена, — это бытие тем больше соответствует сущности денег, чем абстрактнее они сами, чем меньше естественного отношения они имеют к другим товарам, чем в большей степени они выступают как продукт и в то же время как не-продукт человека, чем в мень­ шей степени естественно выросшим является элемент их бытия, чем в большей степени они созданы человеком или, выражаясь языком политэкономии, чем большим является обратное отно­шение их стоимости как денег к меновой стоимости или к денеж­ной стоимости того материала, в котором они существуют. Поэтому бумажные деньги и многочисленные бумажные пред­ ставители денег (такие, как векселя, чеки, долговые обязатель­ ства и т. д.) являются более совершенным бытием денег как денег и необходимым моментом в прогрессирующем развитии денег.

В кредитной системе, законченным выражением которой является банковская система, создается видимость, будто власть этой чуждой материальной силы сломлена, отноше­ние самоотчуждения снято и человек вновь очутился в чело-

Конспект йниги дж\ миЛля «основа политической экономии» 21

веческих отношениях к человеку. Обманутые этой видимостью сен-симонисты рассматривают развитие денег, векселя, бумаж­ные деньги, бумажные представители денег, кредит и банковскую систему как ступени преодоления отрыва человека от вещи, капитала от труда, частной собственности от денег, денег от человека, отрыва человека от человека. Поэтому их идеал — организованная банковская система. Но это лишь видимость преодоления [ XXVI] отчуждения, возврата человека к самому себе и в силу этого к другому человеку; это тем более гнусное и крайнее самоотчуждепие, обесчеловечение, что его элементом является уже не товар, не металл, не бумажные деньги, а моральное бытие, общественное бытие, внутренняя жизнь самого человека, и это тем отвратительнее, что под видимостью доверия человека к человеку здесь скрывается величайшее недоверие и полнейшее отчуждение.

Что составляет сущность кредита? Мы здесь полностью отвлекаемся от содержания кредита, которым опять-таки остаются деньги. Мы отвлекаемся, стало быть, от содержания этого доверия, оказываемого одним человеком другому, когда один человек признает другого тем, что он ссужает ему те или иные стоимости и, — в лучшем случае, если он не требует платы за кредит, то есть не является ростовщиком, — дарит своему ближнему свое доверие, исходящее из предположения, что этот ближний не плут, а «добропорядочный» человек. Под «добро­порядочным» человеком тот, кто дарит свое доверие, разумеет, подобно Шейлоку, «платежеспособного» человека.

Кредит мыслим при наличии двух отношений и при двух различных условиях. Эти два отношения таковы: богатый кре­дитует бедного, которого он считает прилежным и надежным. Этот вид кредита принадлежит к романтической, сентименталь­ной части политической экономии, к ее блужданиям, эксцессам, исключениям, — не к правилу. Но даже если предположить это исключение, если допустить эту романтическую возможность, то для богатого гарантией возвращения осужденных денег служит сама жизнь бедного, его талант и его деятельность; другими словами, все социальные добродетели бедного, все содержание его жизнедеятельности, само его существование служат в глазах богатого залогом возвращения его капитала вместе с обычными процентами. Поэтому смерть бедного рас­сматривается кредитором как наихудшее зло. Это смерть его капитала вкупе с процентами. Подумать только, сколько низости в такой оценке человека в деньгах, заключенной в кредитных отношениях! При этом само собой разумеется, что кредитор имеет, кроме моральных гарантий, еще и гарантию юридического

22

К. МАРКС

принуждения, а также более или менее реальные гарантии в отношении кредитуемого им человека. Если же кредитуемый сам состоятелен, то кредит становится просто-напросто посред­ ником, облегчающим обмен, то есть теми же самыми деньгами, только возведенными в совершенно идеальную форму.

Кредит есть политэкономическое суждение относительно нравственности человека. В кредите вместо металла или бумаги посредником обмена стал сам человек, но не в качестве человека, а как бытие того или иного капитала и процентов. Таким обра­зом то, что опосредствует обмен, действительно возвратилось и обратно переместилось из своей материальной формы в чело­века, но только потому, что сам человек переместил себя вовне и сделался какой-то внешней материальной формой. В кре­дитных отношениях не деньги упразднены человеком, а сам человек превратился в деньги, или деньги обрели в человеке свое тело. Человеческая индивидуальность, человеческая мораль сами стали предметом торговли и тем материалом, в котором существуют деньги. Материей, телом денежной души являются уже не деньги, не бумаги, а мое собственное личное бытие, моя плоть и кровь, моя общественная добродетель и репутация. Кредит вкладывает денежную стоимость уже не в деньги, а в человеческую плоть и в человеческое сердце. Вот до какой степени всякий прогресс и все непоследовательности в рамках ложной системы оказываются величайшим регрессом и вели­чайшей последовательностью гнусности.

В рамках кредитной системы ее отчужденная от человека природа получает двоякого рода подтверждение под видом высшего политэкономического признания человека: 1) Проти­воположность между капиталистом и рабочим, между крупным и мелким капиталистом становится еще большей, поскольку кре­дит дается только тому, кто уже является имущим, и поскольку этот кредит предоставляет богатому новый шанс для накоп­ления. Что же касается бедного, то он все свое существование видит утверждаемым или отрицаемым в произвольном приговоре, выносимом ему богатым, поскольку все существование бедного всецело зависит от этой случайности. 2) Взаимное лицемерие и ханжество доходят до того, что тому, кого лишают кредита, выносят не только простой приговор о его бедности, но также и моральный приговор о том, что он не заслуживает ни доверия, ни признания и, стало быть, является социальным парнем, дурным человеком. Бедный в добавление к своим лишениям полу­чает еще и это унижение: он вынужден обращаться к богатому с унизительной просьбой о кредите. [ XXVII] 3) В результате этого всецело идеального существования денег фалъшивомонет-

КОНСПЕКТ КНИГИ ДЖ. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 23

ничество может теперь осуществляться человеком не на каком-нибудь другом материале, а уже только на своей собственной личности: сам человек вынужден превращать себя в фальшивую монету, выманивать кредит хитростью, ложью и т. д., и эти кредитные отношения — как со стороны того, кто оказывает доверие, так и со стороны того, кто в этом доверии нуждается, — становятся предметом торговли, предметом взаимного обмана и злоупотреблений. Здесь вместе с тем в полном блеске обнару­живается, что основой этого политэкономического доверия является отсутствие доверия: недоверчивое и расчетливое обдумывание — кредитовать или не кредитовать; слежка за тайнами личной жизни и т. д. человека, ищущего кредит; раз­глашение временных неудач этого человека для того, чтобы, вызвав внезапное потрясение его кредита, убрать с дороги соперника и т. д. Целая система банкротств, фиктивных пред­приятий и т. д. ...В государственном кредите положение госу­дарства совершенно такое же, каково, как было показано выше, положение отдельного человека... В игре государственными ценными бумагами обнаруживается, насколько государство превратилось в игрушку спекулянтов и т. д.

4) Кредитная система получает, наконец, свое завершение в банковском деле. Созданное банкирами господство банка в государстве, концентрация имущества в руках банкиров, это­го политэкономического ареопага нации, есть достойное завер­шение денег.

Так как в кредитной системе моральное признание человека, как и доверие к государству и т. д., приняло форму кредита, то тайна, заключенная во лжи морального признания, амораль­ная низость этой моральности, а также ханжество и эгоизм, образующие основу указанного доверия к государству, высту­пают наружу и показывают свою действительную природу.

Обмен — как человеческой деятельностью внутри самого производства, так и человеческими продуктами — равнозначен родовой деятельности и родовому духу, действительным, осо­знанным и истинным бытием которых является общественная деятельность и общественное наслаждение. Так как человеческая сущность является истинной общественной связью людей, то люди в процессе деятельного осуществления своей сущности творят, производят человеческую общественную связь, общест­венную сущность, которая не есть некая абстрактно-всеобщая сила, противостоящая отдельному индивиду, а является сущ­ностью каждого отдельного индивида, его собственной деятель­ ностью, его собственной жизнью, его собственным наслаждением, его собственным богатством. Поэтому указанная истинная

24

К. МАРКС

общественная связь возникает не вследствие рефлексии; она выступает как продукт нужды и эгоизма индивидов, то есть как непосредственный продукт деятельного осуществления инди­видами своего собственного бытия. От человека не зависит, быть или не быть этой общественной связи; но до тех пор, пока человек не признает себя в качестве человека и поэтому не организует мир по-человечески, эта общественная связь высту­пает в форме отчуждения. Ибо субъект этой общественной связи, человек, есть отчужденное от самого себя существо. Люди — не в абстракции, а в качество действительных, живых, особенных индивидов — суть это сообщество. Каковы индивиды, такова и сама эта общественная связь. Поэтому идентичными являются положения, что человек отчужден от самого себя и что общество этого отчужденного человека ость карикатура на его действительную общественную связь, на его истинную родовую жизнь; что ого деятельность оказывается в силу этого мукой, его собственное творение — чуждой ему силой, его богатство — его бедностью, сущностная связь, соединяющая его с другим человеком, — несущественной связью и, напротив, его оторванность от другого человека оказывается его истинным бытием; что его жизнь оказывается принесением в жертву его жизни, осуществление его сущности оказывается недействитель­ностью его жизни, его производство — производством его небытия, его власть над предметом оказывается властью пред­ мета над ним, а сам он, властелин своего творения, оказывается рабом этого творения.

Политическая экономия рассматривает общественную связь людей, или их деятельно осуществляющуюся человеческую сущность, их взаимное дополнение друг друга в родовой жизни, . в истинно человеческой жизни в форме обмена и торговли.

«Общество», — говорит Дестют де Траси, — «это ряд взаимных обменов... Оно как раз и ость это движение взаимной интеграции». «Обще­ство)}, — говорит Адам Смит, — «есть торговое общество. Каждый из его членов является торговцем» ⁷.

Как видно, эту отчужденную форму социального общения политическая экономия фиксирует в качестве существенной и изначальной и в качестве соответствующей человеческому предназначению.

[ XXVIII] Политическая экономия — как и действительное движение — исходит из отношения человека к человеку как отно­шения частного собственника к частному собственнику. Если человек предполагается в качестве частного собственника, то есть, следовательно, в качестве исключительного владельца, который посредством этого исключительного владения утверж-

конспект книги дж. милля «основы политической экономии» 25

дает свою личность и отличает себя от других людей, а вместе с тем и соотносится с ними — частная собственность есть его личное, отличающее его, а потому его существенное бытие, — то утрата, или упразднение, частной собственности есть отчуж­ дение человека и самой частной собственности. Мы остановимся здесь лишь на этом последнем определении. Если я отказываюсь от своей частной собственности в пользу кого-то другого, то она перестает быть моею; она становится независимой от меня, вне моей сферы находящейся вещью, внешней по отношению ко мне вещью. Я отчуждаю, следовательно, мою частную собст­ венность. По отношению к себе я тем самым полагаю ее как отчужденную частную собственность. Но если я просто отчуж­ даю мою частную собственность по отношению к себе, то я пола­гаю ее только в качество отчужденной вещи вообще, я снимаю лишь мое личное отношение к ней, я возвращаю ее во власть стихийных сил природы. Отчужденной частной собственностью вещь становится лишь тогда, когда она перестает быть моей частной собственностью, но переставая от этого быть вообще частной собственностью, то есть тогда, когда она вступает в такое же отношение к какому-нибудь другому человеку вне меня, в каком она находилась ко мне самому, другими сло­вами, — когда она становится частной собственностью какого-нибудь другого человека. Если исключить случаи насилия — как прихожу я к тому, что вынужден отчуждать другому чело­веку мою частную собственность? Политическая экономия пра­ вильно отвечает: в силу нужды, в силу потребности. Другой человек тоже есть частный собственник, но собственник некото­рой другой вещи, в которой я нуждаюсь и без которой я не могу или не хочу обходиться, которая представляется мне предметом потребности, необходимым для совершенствования моего бытия и для осуществления моей сущности.

Той связью, которая соотносит двух частных собственников друг с другом, является специфическая природа предмета, который является материей их частной собственности. Страст­ное желание иметь два предмета, то есть потребность в них, показывает каждому частному собственнику, заставляет его осознать, что кроме частнособственнического отношения к предметам, он находится еще и в другом существенном отно­шении к ним, что он есть не то обособленное существо, за которое он себя принимает, а тотальное существо, потребности которого находятся в отношении внутренней собственности также и к продуктам труда другого человека, ибо потребность в какой-нибудь вещи есть самое очевидное, самое неопровержимое дока­зательство того, что эта вещь принадлежит к моей сущности,

26

К. МАРКС

что ее бытие для меня, собственность на нее является собствен­ностью и своеобразием моей сущности. Таким образом, оба собственника вынуждены отказываться от своей частной собст­венности, но отказываться так, что они одновременно утверж­дают частную собственность, или отказываться от нее в рамках отношений частной собственности. Следовательно, каждый отчуждает часть своей частной собственности другому.

Общественная связь, или общественное отношение, обоих частных собственников оказывается, следовательно, взаимным отчуждением частной собственности, отношением отчуждения с обеих сторон, или отчуждением как отношением обоих частных собственников, в то время как в простой частной собственности отчуждение было еще только односторонним, еще только по отношению к себе.

Обмен, или меновая торговля, есть, стало быть, общественный, родовой акт, общественная связь, социальное общение и интегра­ция людей в рамках частной собственности и потому — внеш­ний, отчужденный родовой акт. Именно поэтому он и выступает как меновая торговля. В силу этого он вместе с тем является также и противоположностью общественному отношению.

Благодаря взаимному отчуждению частной собственности сама частная собственность приобретает определение отчужден­ной частной собственности. Во-первых, потому, что она перестает быть продуктом труда владельца этой собственности, исключи­тельным выражением его личности, ибо он ее отчуждает, так что эта собственность уплывает от владельца, продуктом кото­рого она была, и приобретает личное значение для того, чьим продуктом она не является. Частная собственность утратила личное значение для владельца. Во-вторых, она была соотнесена с другой частной собственностью, была приравнена к ней. Ее место занимает частная собственность на другой предмет, как и она сама заменила частную собственность на другой предмет. С обеих сторон частная собственность выступает, сле­довательно, как представитель частной собственности на другой предмет, как нечто равное некоторому другому продукту, обла­дающему другими натуральными свойствами, и обе стороны соотносятся друг с другом таким образом, что каждая из них представляет бытие другой и обе взаимно относятся друг к другу как заместители самих себя и своего инобытия. Бытие частной собственности как таковой стало поэтому ее бытием в качестве заменителя, эквивалента. Вместо непосредственного единства ее с самой собою она теперь выступает лишь как отноше­ние к некоему другому. Ее бытие в качестве эквивалента уже не есть такое ее бытие, которое составляет ее своеобразие, Она

конспект Книги дж. Милля «основы политической экономии» 27

становится поэтому стоимостью и непосредственно меновой стоимостью. Ее бытие в качестве стоимости есть такое опре­деление [ XXIX ] ее самой, которое отличается от ее непосред­ственного бытия и является внешним для ее специфической сущности, отчужденным определением, некоторым всего лишь относительным бытием.

Как эта стоимость определяется детальнее и как она пре­вращается в цену, следует рассмотреть в другом месте.

Отношение обмена предполагает, что труд становится трудом непосредственно ради заработка. Это отношение отчуж­денного труда достигает своей вершины только в результате того, что 1) с одной стороны, труд ради заработка — и продукт рабочего — не находится ни в каком непосредственном отно­шении к потребности рабочего и к его трудовому предназначению, а определяется, как в том, так и в другом смысле, чуждыми самому рабочему общественными комбинациями; 2) тот, кто покупает продукт, сам ничего не производит, а лишь обменивает то, что произведено другим человеком. В упомянутой выше грубой форме отчужденной частной собственности, в меновой торговле, каждый из обоих частных собственников производит то, к чему его непосредственно побуждает его потребность, его склонность и имеющийся под руками природный материал. Каждый обменивает поэтому только излишек своей продукции. Труд, конечно, был непосредственным источником существо­вания того, кто трудится, но вместе с тем он был и деятельным осуществлением его индивидуального бытия. В результате обмена его труд отчасти становится источником дохода. Цель этого труда и его бытие стали различны. Продукт производит­ся как стоимость, как меновая стоимость, как эквивалент, а не ради его непосредственного личного отношения к произ­водителю. Чем разностороннее становится производство, а это значит — чем разностороннее становятся, с одной- стороны, по­ требности и чем одностороннее, с другой стороны, выполняемые производителем работы, тем в большей степени его труд под­падает под категорию труда ради заработка, пока наконец все значение его труда не сведется к труду ради заработка и пока не станет совершенно случайным и несущественным, нахо­дится ли производитель в отношении непосредственного потреб­ ления и личной потребности к своему продукту и является ли его деятельность, выполнение самого труда, для него самоудовлет­ворением его личности, осуществлением его природных задатков и духовных целей.

В труде ради заработка заключено: 1) отчуждение и слу­ чайность труда по отношению к трудящемуся субъекту;

28

к. МАРИЙ

2) отчуждение и случайность труда по отношению к его предмету;

3) то, что назначение рабочего определяется потребностями
общества, которые, однако, ему чужды, которым он вынужден
подчиняться, в силу эгоистической потребности, в силу нужды
и которые для него имеют значение только источника удовлет­
ворения его непосредственных нужд, как и он сам имеет для
общества значение только раба потребностей общества; 4) то,
что для рабочего сохранение его индивидуального бытия вы­
ступает как цель его деятельности, а его действительная работа
имеет для него значение только средства; так что он живет
только для того, чтобы добывать себе жизненные средства.

Следовательно, чем больше и многообразнее становится могу­ щество общества в рамках частнособственнических отношений, тем эгоистичнее, тем менее общественным, тем более отчуж­денным от своей собственной сущности становится человек.

Подобно тому как взаимный обмен продуктами человеческой деятельности выступает как меновая торговля, как торгашество [Schacher] ⁸, так взаимное дополнение и взаимный обмен самой деятельностью выступают как разделение труда, которое делает из человека в высшей степени абстрактное существо, токарный станок и т. д., превращает его в Духовного и физиче­ского урода.

Как раз единство человеческого труда рассматривается те­перь всего лишь как разделение потому, что общественная сущ­ность получает существование только в форме своей противо­положности, в форме отчуждения. Вместе с цивилизацией растет и разделение труда.

При предпосылке разделения труда продукт, материал частной собственности, все в большей степени приобретает для отдельного человека значение эквивалента, и так как человек обменивает теперь уже не свои излишки, а предмет своего про­изводства, который может быть ему совершенно безразличным, то он уже и не обменивает свой продукт непосредственно на нужную ему вещь. Эквивалент получает свое существование эквивалента в деньгах, которые теперь являются непосредствен­ным результатом труда ради заработка и посредником обмена (см. выше).

В деньгах с их полным безразличием как к природе материала, то есть к специфической материи частной собственности, так и к личности частного собственника обнаруживается всеобъем­ лющее господство отчужденной вещи над человеком. То, что выступало как господство личности над личностью, есть теперь всеобщее господство вещи над личностью, продукта над произ­водителем. Если уже в эквиваленте, в стоимости заключено

конспект книги дж. милля «основы политической экономии» 29

определение отчуждения частной собственности, то в деньгах это отчуждение получает чувственное, даже предметное сущест­вование.

[ XXX] Ясно само собой, что политическая экономия спо­собна понять все это развитие только как некий факт, как порож­дение случайной нужды.

Отделение труда от самого себя равнозначно отделению рабочего от капиталиста, отделению труда от капитала, пер­воначальная форма которого распадается на земельную собст­венность и движимую собственность... Первоначальное опреде­ление частной собственности — монополия; поэтому, когда частная собственность обретает политическую конституцию, эта конституция является конституцией монополии. Завершен­ная монополия есть конкуренция. Для политэконома сущест­вуют раздельно производство, потребление и в качестве посред­ников между ними обмен и распределение. Разделение производ­ства и потребления, деятельности и духа между различными индивидами и в одном и том же индивиде есть отделение труда от его предмета и от самого себя как духа. Распределение есть деятельно осуществляющая себя сила частной собственности. — Отделение труда, капитала и земельной собственности друг от друга, а также отделение одного труда от другого, одного капитала от другого, одной земельной собственности от другой и, наконец, отделение труда от платы за труд, капитала от прибыли, прибыли от процентов, наконец, земельной собственности от земельной ренты — приводит к тому, что самоотчуждение выступает как в форме самоотчуждения, так и в форме взаимного отчуждения.

Предположим теперь случай, когда правительство желает фиксиро­вать увеличение или уменьшение денег. «Если оно стремится удерживать количество денег в размерах, которые обеспечивают свободный ход вещей, то повышается стоимость золота, превращенного в деньги, и поэтому все заинтересованы превращать свои слитки в монету. В этом случае возникает подпольная фабрикация, и правительство вынуждено пресекать ее с по­мощью штрафов. Если правительство желает поддерживать количество денег выше необходимого уровня, то оно понижает их стоимость, и тогда каждый старается переплавить их в слитки, против чего снова единствен­ным средством является наказание. Однако надежда приобрести прибыль побеждает страх перед наказанием» (стр. 137—138).

§ 9) «Если два индивидуума должны друг другу по 100 фунтов стер­лингов, то вместо того, чтобы расплатиться друг с другом, им достаточно прибегнуть к взаимному обмену обязательствами. Точно так же обстоит дело и между нациями. Отсюда векселя, причем они тем более необходимы в такое время, когда недостаточно просвещенная политика запрещала и сурово наказывала вывоз благородных металлов» (стр. 142-, [143—144]).

§ 10) Сокращение непроизводительного потребления благодаря бу­мажным деньгам (стр. 146 и след.).

30

К. МАРКС

§ 11) «Неудобства, с которыми сопряжено применение бумажных денег, таковы: 1) Уклонение лиц, выпускающих бумажные деньги, от исполнения своих обязательств. 2) Подделка. 3) Валютный курс, измене­ние курса» (стр. 149).

§ 12) Благородные металлы являются товарами. «Вывозят же только те товары, которые менее дороги в стране, из которой их отправляют, чем в стране, куда их доставляют, а ввозят только те товары, которые более дороги в стране, куда их доставляют, чем в стране, из которой их отправляют». Таким образом, «от стоимости благородных металлов в дан­ной стране зависит, следует ли их ввозить или вывозить» (стр. 175 и след.).

§ 13) «Стоимость благородных металлов соответствует количеству других вещей, которое дают в обмен на них» (стр. 177). Это отношение различно в разных странах и даже в разных местностях одной и той же страны. «Выражение «жизнь менее дорога» означает, что в определенной местности можно купить жизненные средства на меньшую сумму денег» (стр. 177).

§ 14) Отношение между странами подобно отношению между куп­цами, «они всегда стараются купить как можно дешевле, а продать как можно дороже» (стр. 215).

IV. О ПОТРЕБЛЕНИИ

«Производство, распределение, обмен суть только средства. Никто не производит ради производства». Все это — промежуточные, опосре­дующие операции. «Целью же является потребление» (стр. 237).

§ 1) Потребление бывает: 1) производительным. Оно включает в себя все, что расходуется с целью производства вещей, охватывает и средства существования рабочих; затем в него входят машины, инструменты, здания и животные, необходимые для производственных операций; нако­нец, сырье — «либо то, из которого непосредственно формируют произ­водимый предмет, либо то, из которого его извлекают» (стр. 238—239). «Только вещи, входящие во вторую из этих рубрик, не потребляются пол­ностью в процессе производственных операций» (стр. 239).

2) H епрошводителъное потребление

«Содержание лакеев, всякое потребление, которое совершается не ради продукта, не с целью произвести с помощью одной вещи другую, эквивалентную ей, является непроизводительным» (стр. 240). «Произво­дительное потребление само есть средство, а именно — средство для про­изводства; непроизводительное же потребление является не средством, а целью; наслаждение, доставляемое этим потреблением, является мотивом всех предшествующих ему операций» (стр. 241). Посредством потребления первого рода ничто не утрачивается, а посредством потребления второго рода утрачивается все (там же). «То, что потребляется производительно, всегда есть капитал. Это — особенно замечательное свойство производи­тельного потребления. Все то, что потребляется производительно», есть капитал, и оно остановится капиталом» именно благодаря такому потреб­лению (стр. [241]—242). «Все то, что производительные силы страны создают за год, составляет валовой годовой продукт. Наибольшая часть его пред­назначена для возмещения потребленного капитала. То, что остается от валового продукта после возмещения этого капитала, составляет чистый продукт; он всегда распределяется как прибыль на капитал или как зе­мельная рента» (стр. [242]—243). «Он является тем фондом, из которого обычно происходит всякое добавление к национальному капиталу»

КОНСПЕКТ КНИГИ ДЖ. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 31

(етр. 243). Производительному и непроизводительному потреблению соот­ветствует производительный и непроизводительный труд (стр. 244).

§ 2) «Все, что производится в течение одного года, потребляется в те­чение следующего года» — производительно или непроизводительно (стр. 246).

§ 3) «Потребление расширяется по мере производства, человек про­изводит только потому, что ему это требуется. Если производимый пред­мет представляет собой то, в чем человек нуждается, то он, накопив столько, сколько ему нужно, перестает работать». Если он производит больше, то это происходит потому, что он желает путем обмена получить на это «больше» какой-нибудь другой предмет. Он производит данную вещь из желания иметь другую. Производство этой вещи представляет для него единственное средство получить другую вещь, и он получает ее дешевле, чем если бы он был вынужден производить ее сам. При разделении труда он ограничивает себя производством одной определенной вещи или только части ее; только небольшую часть своего собственного производства при­меняет он для самого себя; все остальное предназначено для того, чтобы покупать другие товары, в которых он нуждается; и если человек ограни­чивает себя производством одной-едипствонной вещи и свой продукт обме­нивает на все другие, то он получает больше от каждой вещи, чем он полу­чал бы, если бы производил ее [ XXXI ] сам. «Если человек производит для самого себя, то обмен не имеет места. Такому человеку не нужно ничего покупать, и он ничего не предлагает для продажи. Оп обладает тем или другим предметом, он его произвел и не намерен избавляться от него. Если в порядке метафоры применять здесь термины «предложение и спрос», то предложение и спрос в этом случае полностью совпадают. Что касается предложения и спроса на предметы торговли, то мы можем оставить совер­шенно в стороне ту часть годового продукта, которую каждый произво­дитель потребляет в той форме, которую он производит или получает» (стр. [249-250], 251).

«Если мы здесь говорим о предложении и спросе, то мы говорим об этом в самом общем виде. Если мы о какой-нибудь определенной стране в определенную эпоху говорим, что ее предложение равно ее спросу, то мы утверждаем это не по отношению к одному или двум товарам: мы хотим сказать, что ее спрос на все товары, взятый в целом, равен всем тем това­рам, которые эта страна может предложить в обмен. Несмотря на это равенство предложения и спроса, взятых в их целом, вполне может слу­читься, что какого-нибудь отдельного товара — или нескольких таких то­варов — было произведено слишком много или слишком мало по отноше­нию к спросу на эти товары» (стр. 251—252). «Для конституирования спроса необходимы две вещи: желание иметь тот или иной товар и обла­дание эквивалентным предметом, который можно дать в обмен на желае­мый товар. Термин «спрос» обозначает желание и средства для купли. Если отсутствует одно из этих условий, купля не может состояться. Обладание эквивалентным предметом является необходимой основой всякого спроса. Человек тщетно желает иметь какие-нибудь предметы, если ему нечего дать для того, чтобы приобрести их. Эквивалентный пред­мет, пускаемый в ход человеком, является орудием спроса. Объем его спроса измеряется стоимостью этого предмета. Спрос и эквивалентный предмет — это такие термины, которые могут заменить друг друга. Мы уже видели, что каждый человек, производящий что-нибудь, стремится к обладанию другими предметами, отличными от того предмета, в про­изводстве которого он участвовал, и это стремление, это желание изме­ряется совокупностью той его продукции, которую он не хочет удержать у себя для своего собственного потребления. Столь же очевидно и то, что

32

К. МАРКС

человек может дать в обмен на другие предметы все то, что он произвел и чего он не хочет потребить сам. Таким образом, желание покупать и средства для купли равны друг другу, или спрос в точности равен тому его совокупному продукту, который не предназначен для собственного потребления производителя» (стр. 252—253).

Милль здесь со своей обычной циничной остротой и ясно­стью анализирует обмен на основе частной собственности.

Человек — такова основная предпосылка частной собствен­ности — производит только ради того, чтобы иметь. Цель про­изводства — обладание. И производство имеет не только такого рода утилитарную цель; оно преследует своекорыстную цель; человек производит лишь ради того, чтобы иметь для себя; предмет его производства есть опредмечивание его непосред­ственной, своекорыстной потребности. Поэтому человек, сам по себе — в диком, варварском состоянии — имеет меру своего производства в объеме той своей непосредственной потребности, содержанием которой непосредственно является сам произво­димый им предмет.

Поэтому человек в этом состоянии производит не больше того, в чем он непосредственно нуждается. Граница его потреб­ности есть и граница его производства. Спрос и предложение поэтому в точности покрывают друг друга. Его производство измеряется его потребностью. В этом случае обмен не имеет места, или он сводится к обмену своего труда на продукт своего труда, и этот обмен есть скрытая форма (зародыш) действитель­ного обмена.

Коль скоро имеет место обмен, имеет место производство сверх той непосредственной границы, которая положена непо­средственной потребностью. Но это избыточное производство не является возвышением над своекорыстной потребностью. На­против, оно есть только средство для того, чтобы удовлетворить такую потребность, которая находит свое опредмечивание не непосредственно в продукте данного производства, а в про­дукте другого человека. Производство становится источником дохода, трудом ради заработка. В то время как при первом отношении мерой производства является потребность, при этом втором отношении производство продукта, или, вернее, облада­ние продуктом, становится мерой того, в какой степени могут быть удовлетворены потребности.

Я производил для себя, а не для тебя, точно так же и ты производил для себя, а не для меня. Результат моего производ­ства сам по себе точно так же не имеет непосредственного отно­шения к тебе, как результат твоего производства не имеет непо­средственного отношения ко мне, Иными словами, наше про-

КОНСПЕКТ КНИГИ Д»К. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 33

изводство не есть производство человека для человека как чело­века, то есть не есть общественное производство. Следовательно, в качестве человека ни один из нас не находится в отношении потребления к продукту другого. Как люди, мы не существуем друг для друга в продуктах, производимых каждым из нас. Поэтому и наш обмен не может быть таким опосредствующим движением, которое подтвердило бы, что мой продукт [ XXXII] есть продукт для тебя, поскольку он является опредмечиванием твоей собственной сущности, твоей потребности. Дело в том, что не человеческая сущность образует связь наших производств друг для друга. Обмен может привести в движение и подтвердить только характер того отношения, которое каждый из нас имеет к своему собственному продукту, а значит и к продукту другого. Каждый из нас видит в своем продукте лишь свою собственную опредмеченную корысть и, следовательно, в продукте другого — иную, независимую от него, чуждую опредмеченную корысть.

Разумеется, как человек, ты имеешь человеческое отношение к моему продукту; ты испытываешь потребность в моем про­дукте; он, стало быть, наличествует для тебя в качестве предмета твоего желания и твоей воли. Но твоя потребность, твое жела­ние, твоя воля есть в отношении моего продукта бессильная потребность, бессильное желание, бессильная воля. Другими словами, твоя человеческая и потому находящаяся в необходи­мом внутреннем отношении к моей человеческой продукции сущность не является твоей властью над этой продукцией, твоей собственностью на нее, ибо не своеобразие, не сила чело­веческой сущности признается в моей продукции. Напротив, твоя потребность, твое желание, твоя воля являются таким связующим началом, которое делает тебя зависимым от меня, так как они ставят тебя в зависимость от моего продукта. Они ни в какой мере не являются таким средством, кото­рое давало бы тебе власть над моим продуктом; наоборот, они представляют собой средство, дающее мне власть над тобой!

Если я произвожу сверх того, что могу сам непосредственно потребить из произведенного мною предмета, то эта моя сверх­продукция утонченным образом рассчитана на твою потреб­ность. Только по видимости я произвожу излишек этого пред­мета. В действительности я произвожу некоторый другой предмет, предмет твоего производства, на который я думаю об­менять свой излишек, и этот обмен я мысленно уже совершил. Поэтому и то общественное отношение, в котором я нахожусь к тебе, мой труд для твоей потребности является всего лишь видимостью, и наше взаимное дополнение друг друга тоже

ы

К. МАРКИ

является всего лишь видимостью, в основе которой лежит вза­имный грабеж. Подоплекой здесь с необходимостью оказывается намерение ограбить, обмануть; в самом деле, так как наш обмен своекорыстен как с моей, так и с твоей стороны и так как каждая корысть стремится превзойти корысть другого человека, то мы неизбежно стремимся обмануть друг друга. Мера власти моего предмета над твоим предметом, которую я допускаю, нуждается, разумеется, в твоем признании, для того чтобы стать действительной властью. Но наше взаимное признание взаимной власти наших предметов есть борьба, а в борьбе побеждает тот, кто обладает большей энергией, силой, прозорли­востью или ловкостью. Если достаточна физическая сила, то-я прямо граблю тебя. Если царство физической силы сломлено, то мы взаимно стараемся пустить друг другу пыль в глаза, и более ловкий надувает менее ловкого. Кто кого обманет — ото для отношения в целом случайность. Идеальное, мысленное надувательство имеет место с обеих сторон, то есть каждый из нас обоих в своем собственном суждении уже обманул другого. Итак, обмен с обеих сторон необходимым образом опосред­ствуется предметом производства и владения каждого из обменивающихся лиц. Идеальным отношением к предметам производства каждого из нас является, конечно, потребность каждого из нас. Но реальным, действительным, истинным, осуществляющимся на деле отношением оказывается только взаимно исключающее владение продуктами каждого из нас. Единственное, что в моих глазах придает твоей потребности в моем предмете стоимостное значение, достоинство, действен­ность, это твой предмет, эквивалент моего предмета. Продукт каждого из нас есть, следовательно, средство, опосредствование, орудие, признанная власть потребностей каждого из нас друг над другом. Твой спрос и находящийся в твоем владении экви­валент — это, стало быть, равнозначные, тождественные для меня термины, и твой спрос имеет действенный характер, а пото­му и смысл лишь в том случае, если он имеет смысл и действенный характер по отношению ко мне. Если тебя рассматривать просто как человека, без этого орудия обмена, то твой спрос есть неудовлетворенное стремление с твоей стороны, а для меня пустая фантазия. Следовательно, в качестве человека ты не находишься ни в каком отношении к моему предмету, так как и я сам не имею к нему никакого человеческого отношения. Но средство есть истинная власть над предметом, и поэтому мы обоюдно рассматриваем наш продукт как силу, дающую каждому власть над другим и господствующую также *и над ним самим, то есть наш собственный продукт встал на дыбы

КОНСПЕКТ КНИГИ ДЖ. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 35

против нас, он кажется нашей собственностью, а на деле его собственностью являемся мы. Мы сами исключены из истинной собственности, так как наша собственность исключает другого человека.

Единственно понятный язык, на котором мы говорим друг с другом, — это наши предметы в их отношениях друг к другу. Человеческого языка мы не поняли бы, и он остался бы недей­ственным; одной стороной он ощущался бы и сознавался бы как просьба, как мольба [ХХХИЦ и потому как унижение и вследствие этого применялся бы с чувством стыда и отвержен­ности, а другой стороной он воспринимался бы и отвергался бы как бесстыдство или сумасбродство. Мы взаимно до такой степени отчуждены от человеческой сущности, что непосред­ственный язык этой сущности представляется нам оскорблением человеческого достоинства, и, наоборот, отчужденный язык вещных стоимостей представляется чем-то таким, что вполне соответствует законному, уверенному в себе и признающему самое себя человеческому достоинству.

Конечно, в твоих глазах твой продукт является орудием, средством для овладения моим продуктом и поэтому для удов­ летворения твоей потребности. Но в моих глазах он есть цель нашего обмена. Наоборот, ты имеешь в моих глазах значение средства и орудия для производства того предмета, который для меня является целью, а ты, в свою очередь, находишься в таком же отношении к моему предмету. Но 1) каждый из нас действительно делает себя тем, чем он является в глазах другого; ты действительно превратил себя в средство, в орудие, в про­изводителя твоего собственного предмета для того, чтобы овла­деть моим предметом; 2) твой собственный предмет есть для тебя лишь чувственная оболочка, скрытая форма моего предмета; ибо твое производство означает, выражает стремление приоб­ рести мой предмет. Следовательно, на деле ты для самого себя стал средством, орудием твоего предмета, рабом которого является твое желание, и ты поработал как раб ради того, чтобы предмет твоего желания никогда вновь не оказал тебе милости. Если это взаимное порабощение нас предметом в на­чале развития и в действительности выступает как отношение господства и рабства, то это есть лишь грубое и откровенное выражение нашего существенного отношения.

Наша взаимная ценность есть для нас стоимость имеющихся у каждого из нас предметов. Следовательно, сам человек у нас представляет для другого человека нечто лишенное ценности.

Предположим, что мы производили бы как люди. В таком случае каждый из нас в процессе своего производства двояким

36

К. МАРКС

образом утверждал бы и самого себя и другого: 1) Я в моем про­ изводстве опредмечивал бы мою индивидуальность, ее свое­образие, и поэтому во время деятельности я наслаждался бы ин­дивидуальным проявлением жизни, а в созерцании от произ­веденного предмета испытывал бы индивидуальную радость от сознания того, что моя личность выступает как предметная, чувственно созерцаемая и потому находящаяся вне всяких сом­нений сила. 2) В твоем пользовании моим продуктом или твоем потреблении его я бы непосредственно испытывал сознание то­ го, что моим трудом удовлетворена человеческая потребность, следовательно, опредмечена человеческая сущность, и что поэто­му создан предмет, соответствующий потребности другого че­ловеческого существа. 3) Я был бы для тебя посредником между тобою и родом и сознавался бы и воспринимался бы тобою как дополнение твоей собственной сущности, как неотъемлемая часть тебя самого, — и тем самым я сознавал бы самого себя утверждаемым в твоем мышлении и в твоей любви. 4) В моем индивидуальном проявлении жизни я непосредственно созда­вал бы твое жизненное проявление, и, следовательно, в моей индивидуальной деятельности я непосредственно утверждал бы и осуществлял бы мою истинную сущность, мою человече­скую, мою общественную сущность.

Наше производство было бы в такой же мере и зеркалом, отражающим нашу сущность.

Таково было бы положение вещей, при котором с твоей сто­роны имело бы место то же самое, что имеет место с моей стороны.

Рассмотрим различные моменты, выступающие в нашем предположении.

Мой труд был бы свободным проявлением жизни и поэтому наслаждением жизнью. При предпосылке частной собственности он является отчуждением жизни, ибо я тружусь для того, чтобы жить, чтобы добывать себе средства к жизни. Мой труд не есть моя жизнь.

Во-вторых: в труде я поэтому утверждал бы мою индивиду­ альную жизнь и, следовательно, собственное своеобразие моей индивидуальности. Труд был бы моей истинной, деятельной собственностью. При предпосылке частной собственности моя индивидуальность отчуждена от меня до такой степени, что эта деятельность мне ненавистна, что она для меня — мука и, скорее, лишь видимость деятельности. Поэтому труд является здесь также лишь вынужденной деятельностью и возлагается на меня под давлением всего лишь внешней случайной нужды, а не в силу внутренней необходимой потребности.

КОНСПЕКТ КНИГИ ДЖ. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 37

Мой труд может проявиться в моем предмете только как то, что он собой представляет. Он не может проявиться как то, чего он по своей сущности собой не представляет. Поэтому он не проявляется теперь только как предметное, чувственно созерцаемое и вследствие этого находящееся вне всяких сомне­ний выражение моей самоутраты и моего бессилия.

3) «Ясно, что каждый человек добавляет к общей массе продуктов, составляющих предложение, совокупность всего того, что он произвел и не намерен потребить сам. В какой бы форме та или иная часть годо­вого продукта ни попала в руки данного человека, если он решает сам ничего и,! нее но потреблять, то он захочет освободиться от всей этой части продукта; поэтому она целиком идет па увеличение предложения. Если же оп сам потребляет часть этого количества продукта, то он хочет освободиться от всего остатка, и весь остаток прибавляется к предложе­нию» (стр. 251)). «Так как, следовательно, спрос каждого человека равен той части годового продукта, или, выражаясь иначе, той части богатства, от которой он хочет освободиться, и так как предложение каждого чело­века представляет собой в точности то же самое, то предложение и спрос каждого индивидуума по необходимости равны. Предложение и спрос находятся в своеобразном соотношении друг с другом. Каждый предла­гаемый, выносимый на рынок, продаваемый товар всегда является л то же время объектом спроса, а товар, являющийся объектом спроса, всегда со­ставляет в то же время часть общей массы продуктов, образующих предло­жение. Каждый товар всегда есть одновременно предмет спроса и пред­ложения. Когда два человека производят обмен, то один из них приходит не для того, чтобы создать только предложение, а другой — не для того, чтобы создать только спрос; объект, предмет его предложения должен до­ставить ему предмет его спроса, и, следовательно, его спрос и его пред­ложение совершенно раины между собой. Но если предложение и спрос каждого индивидуума всегда равны между собой, то это же относится и к предложению и спросу всех индивидуумов нации, вместе взятых. По­этому, как бы велика ни была сумма годового продукта, она никогда не может превысить сумму годового спроса. Вся совокупность ' годового продукта распадается на то или иное число частей, равпое числу индиви­дуумов, между которыми распределен годовой продукт. Вся совокупность спроса равна сумме того, что из всех этих частей их владельцы не удер­живают для своего собственного потребления. Но совокупность всех этих частей как раз и равна всему годовому продукту» (стр. 253—255).

Против этого выдвигают то возражение, что «продовольственные или промышленные товары часто оказываются в слишком большом избытке по отношению к спросу. Мы не оспариваем этот факт, но он не опровергает истинности нашего утверждения» (стр. 255).

«Хотя спрос каждого индивидуума, приходящего на рынок, чтобы совершить обмен, равен его предложению, тем не менее может случиться, что он не встретит здесь покупателя такого рода, какого оп ищет; может ие оказаться никого, кто желает тот предмет, который он хочет обменять. Но ведь совершенно верно и то, что его спрос был равен его предложению, так как он желал получить некоторый предмет в обмен на предлагаемый им; так как деньги сами являются товаром и никто не хочет иметь деньги с иной целью, как для того чтобы израсходовать их на предметы произ­водительного или непроизводительного потребления» (стр. 256). «По­скольку спрос и предложение каждого индивидуума равны между со­бой, то если на рынке наличие какого-нибудь товара или жизненного

38

К. МАРКС

средства оказывается выше спроса, то наличие другого — ниже спроса» (там же). Если индивидуальные предложения и спрос уравниваются, то совокупные предложения и спрос всегда равны. «В этом случае избыток какого-нибудь товара не имеет места, как бы ни был велик годовой продукт. Предположим теперь, что это точное соответствие между спросом и пред­ложением частично нарушено, например, что спрос на зерно остается тем же самым, а предложение сукна значительно увеличилось. Тогда оказы­вается в наличии избыток сукна, потому что спрос на этот товар не уве­личился, но зато с необходимостью возникает соответственный дефицит других товаров, так как произведенное дополнительное количество сукна могло быть произведено только одним путем — путем отвлечения неко­торого капитала от производства каких-нибудь других товаров и вслед­ствие этого уменьшения произведенного количества их. Но если оказы­вается, что количество какого-нибудь товара уменьшается, в то в,ремя как остается налицо спрос на большее количество, то имеет место дефицит этого товара. Поэтому в одной и той же стране один или несколько товаров никогда не могут быть в наличии в количестве, превышающем спрос, без того чтобы один или несколько других товаров не оказались соответст­венно в количество меньшем, чем то, на которое имеется спрос» (стр. 256, 257-258).

«Практические последствия недостатка равновесия между спросом и предложением известны. Цена товара, предлагаемого в избытке, падает, а цена дефицитного товара повышается. Падение цены первого товара вскоре, вследствие уменьшения прибыли, отвлекает часть капитала от этого вида производства. Повышение цены товара, оказавшегося в недо­статке, привлекает часть капитала в эту отрасль производства. Это дви-жеиио имеет место до тех пор, пока не выравняются прибыли, т. е. пока не совпадут спрос и предложение» (стр. 258). «Самым сильным доводом, который можно было бы привести в пользу утверждения, что годовой про­дукт может увеличиваться быстрее, чем потребление, был бы такой слу­чай, когда каждый потреблял бы только предметы первой необходимости и таким образом весь остальной годовой продукт мог бы быть сбережен. Но это невозможный случай, потому что он не совместим, не согласуем с принципами человеческой природы». Тем не менее мы рассмотрим его последствия, чтобы подтвердить наличие равенства между продуктом и спросом на него (стр. 258—259).

«В этом случае часть годового продукта, которая достается каждому индивидууму, — за исключением того, что он потребляет в качестве пред­метов первой необходимости, — была бы употреблена на производство. Весь национальный капитал был бы употреблен на производство сырья и неболь­шого количества общеупотребляемых товаров, потому что это были бы единственные товары, на которые предъявлялся бы спрос. Так как доля каждого индивидуума в годовом продукте за вычетом того, что он мог бы потребить, употреблялась бы на производство, то она расходовалась бы на предметы, служащие для производства сырья и некоторых общеупот­ребляемых товаров. Но эти предметы сами являются именно сырьем и общеупотребляемыми товарами, а поэтому не только спрос каждого инди-виду5^гма целиком заключался бы в этих товарах, но и совокупное пред­ложение также состояло бы из тех же самых товаров. А было доказано, что совокупный спрос равен совокупному предложению, потому что избы­ток годового продукта над потребленной частью сделался объектом спроса и потому что весь этот избыток стал бы объектом предложения. Таким образом, производство никогда не может увеличиваться слишком быстро по отношению к спросу. Производство является причиной и притом един­ственной причиной спроса, Оно создает предложение, только создавая

КОНСПЕКТ КНИГИ ДЖ. МИЛЛЯ «ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» 3d

спрос, и притом создает их обоих в одно и то же время и равными» (стр. 259-260).

4) «Всякое потребление исходит от индивидуумов или правительства.
То, что потребляется правительством, вместо того чтобы бить потребляе­
мым в качестве капитала и возмещаться в виде продукта, только потреб­
ляется и ничегоне производит. Это потребление, однако, является источ­
ником той защиты, под которой имеет место всякое производство. Но
если бы другие вещи не потреблялись способом, отличным от потребления
правительства, то тогда вовсе но было бы продукта».

(То тогда, следовательно, Милль мог бы сказать далее, вовсе не было бы и правительства) (стр. 261— 2G2).

«Государственный доход извлекается из платы за аренду земли, пли из земельной ренты, из прибыли на капитал или из заработной платы» (стр. 262). «В какой пропорции и каким способом государственный доход подлежит извлечению из каждого из этих трех источников» (согласно Скарбеку, процент имеет форму: 1) ссудного процента, 2) земельной ренты, 3) арендной платы как особой формы земельной ренты)? «Это единствен­ный интересующий нас здесь вопрос» (стр. 262). Способ извлечения государ­ственного дохода бывает прямым или косвенным. Мы рассмотрим сначала первый (стр. 262—263).

5) Если государственные расходы покрываются из земельной ренты,
то это «не затрагивает промышленности страны. Обработка земли зависит
от капиталиста, который посвящает себя этому занятию, когда оно при­
носит ему обычную прибыль на его капитал. Для него безразлично,
приходится ли ему уплачивать избыток продукта в форме земельной
ренты собственнику земли или в форме налога правительственному сбор­
щику» (стр. 264). Раньше суверен покрывал основную часть своих обыч­
ных расходов за счет принадлежавших ему земельных владений (доменов),
военные расходы — за счет своих баронов, которым земельные владения
предоставлялись только под этим условием. «Таким образом, в то время
все правительственные расходы, за небольшим исключением, покрыва­
лись за сч£т земельной ренты» (стр. [264]—265). Поэтому покрытие госу­
дарственных расходов за счет земельной ренты сопряжено с большой поль­
зой. «Владельцы капиталов извлекали бы прибыль, рабочие получали бы
заработную плату без какого-либо вычета, каждый индивидуум применял
бы свой капитал наиболее выгодным способом, не будучи вынужденным,
вследствие вредного действия налога, переносить свой капитал из
какой-либо сферы, весьма производительной для нации, в другую, менее
производительную сферу» (стр. 266).

Понятно, что Милль подобно Рикардо протестует против того, чтобы внушить какому-нибудь правительству мысль о том, чтобы сделать земельную ренту единственным источником налогов, так как это было бы пристрастно несправедливым обременением одного особого класса индивидуумов. Но — и это важное и коварное «но» — налог на земельную ренту, с точки зрения политэкономической, является единственным не вредным, следовательно, единственным, с политэкономической точки зрения, справедливым налогом. Единственное опасение, кото­рое выдвигает политическая экономия, скорее заманчивое, чем отпугивающее, состоит в том, что «даже в стране с обычной

40

К. ЙАРКС

плотностью населения и территорией уровень земельной ренты будет превышать потребности правительства». —

«Земельную ренту, как она теперь существует, покупают и продают, на ней базируются надежды торгующих индивидуумов: следовательно, она должна быть исключена из числа частных налогов», или ей, по мень­шей мере, должна быть предоставлена некоторая перспектива на повы­шение. Торгашеские помыслы людей не посмели бы идти дальше этого. «Предположим теперь, что во власти законодательства, посредством исхо­дящего от пего акта и при условии пребывания всех остальных факторов в прежнем состоянии, удвоить размер чистого продукта с земель. В таком случае не было бы правового основания, которое препятствовало бы зако­нодательству воспользоваться ;>тнм, но зато имелось бы очень много основании воспользоваться властью», чтобы «покрывать государственные расходы из этого нового источника и чтобы освободить граждан от всяких иных повинностей па покрытие этих расходов. Такая мера не причинила бы никакой несправедливости земельному собственнику. Его рента в том размере, в каком он ее получал, а по большей части даже в таком раз­мере, в каком он мог рассчитывать получать ее в результате каких-нибудь улучшении в земледелии, осталась бы прежней, а полью для остальных членов общества была бы очень большой» (стр. 268—269).

«Законодательство в действительности обладает предположенной нами властью. Всеми мерами, с помощью которых оно увеличивает числен­ность населения и, следовательно, спрос на жизненные средства, оно увели­чивает чистый земледельческий продукт в действительности так же, как если бы это случалось благодаря некоему чудотворному акту. Если же законодательство делает в действительности постепенно то, что в вообра­жении было бы сделано посредством некоей мгновенной прямой операции, то это но изменяет положения дела» (стр. 269—270). «По мере возраста­ния населения и более или менее производительного применения капи­тала на зомле, все большая доля чистого продукта, приносимого земледе­лием данной страны, входит в состав земельной ренты, тогда как прибыли на капиталы соответственно уменьшаются. Это непрерывное увеличение земельной ренты, проистекающее из условий, создаваемых обществом, а не частным актом земельных собственников, кажется ведет к образованию такого фонда, который в ио меньшей степени пригоден для удовлетворения общегосударственных нужд, чем доход с земли в такой стране, в которой никогда не было частной собственности на землю». И собственник, полу­чатель земельной ренты, который сохраняет за собой свой прежний доход, «не в праве жаловаться, если новый источник дохода, который ему ничего не стоит, обращается в фонд, служащий государству» (стр. 270—271).

6) «Прямой налог на прибыль с капитала иадал бы только на капи­талистов и не мог бы быть переложен ни на какую другую часть общества». Впрочем, «стоимость всех вещей осталась бы прежней» (стр. 272—273).

Печатается по рукописи Перевод с немецкого На русском языке полностью публикуется впервые

Написано К. Марксом в первой половине 1844 г.

Впервые опубликовано в Marx~—Engela

Gesamtausgabe. Erste Abteilung,

Bd. 3, 193B

t 41

* ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА⁹

Написано К. Марксом в апреле— Печатается по рукописи

августе 1844 а. „ „

Перевод с немецкого Впервые полностью опубликовано в Marx — Engels Gesamtausgabe. Erste Abteilung, Bd. 3, 1932

3 M. и Э., т. 42

f 43

[ XXXIX ]¹⁰

ПРЕДИСЛОВИЕ

В «Deutsch-Französische Jahrbücher» я обещал дать критику науки о праве и государстве в виде критики гегелевской филосо­фии права ^п. При обработке материалов для печати оказалось, что совмещение критики, направленной только против спекуля­тивного мышления, с критикой различных предметов самих по себе совершенно нецелесообразно, что оно стесняет ход изложения и затрудняет понимание. Кроме того, обилие и разнородность подлежащих рассмотрению предметов позволили бы втиснуть весь этот материал в одно сочинение только при условии совершенно афористического изложения, а такое афористическое изложение, в свою очередь, создавало бы ви­димость произвольного систематизирования. Вот почему кри­тику права, морали, политики и т. д. я дам в ряде отдельных, следующих друг за другом самостоятельных брошюр, а в заклю­чение попытаюсь осветить в особой работе внутреннюю связь це­лого, взаимоотношение отдельных частей и, наконец, подверг­ну критике спекулятивную обработку всего этого материала^1а. По этим соображениям в предлагаемой работе связь политиче­ской экономии с государством, правом, моралью, гражданской жизнью и т. д. затрагивается лишь постольку, поскольку этих предметов ex professo * касается сама политическая экономия.

Читателя, знакомого с политической экономией, мне незачем уверять в том, что к своим выводам я пришел путем вполне эмпирического анализа, основанного на добросовестном крити­ ческом изучении политической экономии.

♦ — специально, Ред,

3*

44

К. МАРКС

(Невежественному же рецензенту *, который, чтобы скрыть свое полное невежество и скудоумие, оглушает положительного критика такими выражениями, как «утопическая фраза», «совер­шенно чистая, совершенно решительная, совершенно крити­ческая критика», «не только правовое, но общественное, вполне общественное общество», «компактная массовая масса», или «ораторствующие ораторы массовой массы», — этому рецен­зенту ¹³ надлежит еще сперва представить доказательства того, что помимо своих теологических семейных дел он вправе пре­тендовать на участие в обсуждении также и мирских дел.)**

Само собой разумеется, что, кроме французских и англий­ских социалистов, я пользовался трудами также и немецких социалистов ^ы. Однако содержательные и оригинальные немец­кие труды в' этой науке сводятся,—не считая сочинений Вейтлинга, — к статьям Гесса, помещенным в сборнике «Два­дцать один лист» ¹⁵, и к «Наброскам к критике политической экономии» Энгельса, напечатанным в «Deutsch-Französische Jahr­bücher» ¹⁰, где я, в свою очередь, в самой общей форме наметил первые элементы предлагаемой работы ¹⁷.

(Кроме этих писателей, критически занимавшихся поли­тической экономией, положительная критика вообще, а сле­довательно и немецкая положительная критика политической экономии, своим подлинным обоснованием обязана открытиям Фейербаха. Тем не менее, против его «Философии будущего» и напечатанных в «Anekdota» «Тезисов к реформе философии» ¹⁸ — несмотря на то, что эти работы молчаливо используются, — был, можно сказать, составлен настоящий заговор молчания, порож­денный мелочной завистью одних и подлинным гневом других.)

Только от Фейербаха ведет свое начало положительная гуманистическая и натуралистическая критика ¹⁹. Чем меньше шума он поднимает, тем вернее, глубже, шире и прочнее влия­ние его сочинений; после «Феноменол'огии» и «Логики» Гегеля это — единственные сочинения, которые содержат подлинную теоретическую революцию.

Заключительная глава предлагаемого сочинения — крити­ческий разбор гегелевской диалектики и философии вообще — представлялась мне совершенно необходимой в противовес критическому теологу нашего времени потому, что подобная работа еще не проделана. Неосновательность — их неизбежный удел: ведь даже критический теолог остается теологом, т. е. либо он вынужден исходить из определенных предпосылок

* Имеется в виду Б. Бауэр. Ред. ** Абзацы, заключенные в угловые скобки, в рукописи перечеркнуты, Ред,

Первая страница предисловия к «Экономнческо-философским рукописям 1844 года» К. Маркса

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1544 ГОДА

45

философии как какого-то непререкаемого авторитета, либо, если в процессе критики и благодаря чужим открытиям в нем зародились сомнения в правильности этих философских пред­посылок, он трусливо и неоправданно их покидает, от них абстрагируется, причем его раболепие перед этими предпо­сылками и его досада на это раболепие проявляются теперь только в отрицательной, бессознательной и софистической форме.

(Он негативно и бессознательно выражает себя тем, что либо беспрестанно повторяет уверения в чистоте своей собст­венной критики, либо, чтобы отвлечь внимание читателя и свое собственное внимание от необходимой полемики критики с ее материнским лоном — гегелевской диалектикой и немец­ кой философией вообще, — чтобы уйти от необходимости преодоления современной критикой ее собственной ограничен­ности и стихийности, более того, он пытается создать такое впечатление, будто критике приходится иметь дело лишь с некоей ограниченной формой критики вне ее — с критикой, остающейся, скажем, на уровне XVIII века, — и с ограничен­ностью массы. И, наконец, когда делаются открытия относи­ тельно сущности его собственных философских предпосылок — такие, как открытия Фейербаха, — то критический теолог создает видимость, будто сделал эти открытия не кто другой, как он сам. Он создает эту видимость будучи неспособным на такие открытия, швыряя, с одной стороны, результаты этих открытий в виде готовых лозунгов еще находящимся в плену у философии писателям; с другой стороны, он убеждает себя в том, что по своему уровню он даже возвышается над этими открытиями, с таинственным видом, исподтишка, коварно и скептически оперируя против Фейербаховской критики геге­левской диалектики теми элементами этой диалектики, которых он еще не находит в этой критике и которые ему еще не препод­носятся для использования в критически переработанном виде. Сам он не пытается и не в состоянии привести эти элементы в надлежащую связь с критикой, а просто оперирует ими в той форме, которая свойственна гегелевской диалектике. Так, например, он выдвигает категорию опосредствующего доказа­тельства против категории положительной истины, начинающей с самой себя. Ведь теологический критик находит вполне естест­венным, чтобы философы сами сделали все нужное, дабы он мог болтать о чистоте и решительности, о совершенно критической критике, и он мнит себя истинно преодолевшим философию* когда он, например, ощущает, что тот или иной момент Геге­ля отсутствует у Фейербаха, — ибо за пределы ощущения

46 К. M А Р К С

к сознанию теологический критик так и не переходит, несмотря на все свое спиритуалистическое идолослужение «.самосозна­нию» и «духу». >

Теологическая критика, которая в начале движения была действительно прогрессивным моментом, при ближайшем рас­смотрении оказывается в конечном счете не чем иным, как выродившимся в теологическую карикатуру завершением и следствием старой философской и в особенности гегелевской трансцендентности. В другом месте я подробно покажу эту историческую Немезиду, этот небезынтересный суд истории, которая предназначает теперь теологию, искони являвшуюся гнилым участком философии, к тому, чтобы на себе самой про­демонстрировать отрицательный распад философии, т. е. про­цесс ее гнилостного разложения ²⁰.

(А в какой мере, напротив, Фейербаховские открытия отно­сительно сущности философии все еще — по крайней мере для того чтобы доказать их — делали необходимым критиче­ское размежевание с философской диалектикой, читатель уви­дит из самого моего изложения. ) [XL]

...................... ...................................... ____________ t 47

[ПЕРВАЯ РУКОПИСЬ]²¹

ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА

[ I] Заработная плата определяется враждебной борьбой между капиталистом и рабочим. Побеждает непременно капи­талист. Капиталист может дольше жить без рабочего, чем ра­бочий без капиталиста. Объединение капиталистов обычно и эффективно, объединение рабочих запрещено и влечет за собой для них плохие последствия. Кроме того, земельный собствен­ник и денежный капиталист могут присовокупить к своим доходам еще предпринимательскую прибыль, рабочий же к свое­му промысловому заработку не может присовокупить ни земель­ной ренты, ни процентов на капитал. Вот почему так сильна конкуренция среди рабочих. Итак, только для рабочего разъ­ единение между капиталом, земельной собственностью в трудом является неизбежным, существенным и пагубным разъедине­нием. Капитал и земельная собственность могут не оставаться в пределах этой абстракции, труд же рабочего не может выйти за эти пределы.

Итак, для рабочего разъединение между капиталом, земель­ной рентой и трудом смертельно.

Самой низкой и единственно необходимой нормой заработной платы является стоимость существования рабочего во время работы и сверх этого столько, чтобы он мог прокормить семью и чтобы рабочая раса не вымерла. По Смиту, обычная заработная плата есть самый низкий минимум, совместимый с «простой человечностью» ²², т. е. с животным уровнем существования.

Спрос на людей неизбежно регулирует производство людей, как и любого другого товара. Если предложение значительно превышает спрос, то часть рабочих опускается до нищенского уровня или до голодной смерти. Таким образом, существование

48

К. МАРКС

рабочего сводится к условиям существования любого другого товара. Рабочий стал товаром, и счастье для него, если ему удается найти покупателя. Спрос же, от которого зависит жизнь рабочего, зависит от прихоти богачей и капиталистов. Если пред­ ложение количественно превышает спрос, то одна из составных частей цепы (прибыль, земельная рента, заработная плата) вы­плачивается ниже цены; в результате этого соответствующий фактор ценообразования уклоняется от такого применения, и та­ ким путем рыночная цена тяготеет к естественной цене как к не­которому центру. Но, во-первых, рабочему, при значительном разделении труда, труднее всего дать другое направление своему труду, а во-вторых, при подчиненном положении рабо­чего по отношению к капиталисту, ущерб терпит в первую очередь рабочий.

Итак, при тяготении рыночной цены к естественной цене больше всего и безусловно теряет рабочий. И именно способ­ность капиталиста давать своему капиталу другое направление либо лишает куска хлеба рабочего, ограничешюго рамками определенной отрасли труда, либо вынуждает его подчиниться всем требованиям данного капиталиста.

[ II] Случайные и внезапные колебания рыночной цены отражаются на земельной ренте меньш«, чем на той части цены, которая распадается на прибыль и заработную плату; но и на прибыли они отражаются меньше, чем на заработной плате. В большинстве случаев бывает так, что при повышении заработной платы в каком-нибудь одном месте, в другом она остается прежней, а в третьем падает.

При выигрыше капиталиста рабочий не обязательно выиг­рывает, при убытке же капиталиста рабочий обязательно вместе с ним теряет. Так, например, рабочий ничего не выиг­ рывает в тех случаях, когда капиталист — благодаря фабричной или торговой тайне, благодаря монополии или благодаря благоприятному местоположению своего земельного участка — держит рыночную цену выше естественной цены.

Далее: цены на труд гораздо устойчивее, чем цены на сред­ ства к жизни. Зачастую те и другие находятся в обратном отно­ шении друг к другу. В год дороговизны заработная плата падает вследствие сокращения спроса на труд и повышается вследствие роста цен на средства к жизни. Таким образом, одно уравновешивает другое. Во всяком случае некоторая часть рабочих лишается куска хлеба. В годы дешевизны заработная плата повышается вследствие повышения спроса на труд и падает вследствие падения цен на средства к жизни. Таким обра­зом, одно уравновешивается другим.

ЭКОНОМИЧГХКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 49

Другая невыгодная сторона для рабочего:

Разница в ценах на труд рабочих разных профессий гораздо больше, чем разница в прибылях в разных отраслях приложения капитала. В труде обнаруживается все природное, духовное и социальное различие индивидуальной деятельности и по­этому труд вознаграждается различно, тогда как мертвый ка­питал всегда шествует одной и той же поступью и равноду­шен к действительным особенностям индивидуальной деятель­ности.

Вообще следует заметить, что там, где рабочий и капиталист одинаково терпят ущерб, у рабочего страдает самое ого сущест­вование, у капиталиста же — лишь барыши его мертвой мам-моны.

Рабочему приходится бороться пе только за физические средства к жизни, но и за получение работы, т. е. за возмож­ность осуществления своей деятельности, за средства к этому осуществлению своей деятельности.

Возьмем три основных состояния, в которых может нахо­диться общество, и рассмотрим в них положение рабочего.

1) Если богатство общества приходит в упадок, то больше всех страдает рабочий. Ибо, хотя в счастливом состоянии общества рабочий класс не может выиграть столько, сколько выигрывает класс собственников, «ни один класс не страдает так жестоко, как класс рабочих, от упадка общественного благосостояния» ²³.

[ III] 2) Теперь возьмем такое общество, в котором богатство прогрессирует. Это — единственное состояние, благоприятное для рабочего. Здесь среди капиталистов начинается конкурен­ция. Спрос на рабочих превышает их предложение.

Но, во-первых: повышение заработной платы приводит к тому, что рабочие надрываются за работой. Чем больше они хотят заработать, тем большим временем вынуждены они жертвовать и, совершенно отказываясь от какой бы то ни было свободы, рабски трудиться на службе у алчности. Тем самым они сокра­щают продолжительность своей жизни. Это сокращение продол­жительности жизни рабочих является благоприятным обстоя­тельством для рабочего класса в целом, так как благодаря ему непрестанно возникает новый спрос на труд. Этот класс всегда вынужден жертвовать некоторой частью самого себя, чтобы не погибнуть целиком.

Далее: Когда общество находится в процессе прогрессирую­щего обогащения? При росте капиталов и доходов в стране. Но

а) это возможно лишь благодаря накоплению большого количества труда, ибо капитал есть накопленный труд; следо-

50

К. МАРКС

вательно, это возможно лишь благодаря тому, что у рабочего отнимается все больше и больше продуктов его труда, что его собственный труд все в большей и большей степени противостоит ему как чужая собственность, а средства его существования и его деятельности все в большей и большей степени концентри­руются в руках капиталиста;

ß) накопление капитала усиливает разделение труда, а раз­ деление труда увеличивает количество рабочих; и наоборот — увеличение количества рабочих усиливает разделение труда, так же как разделение труда увеличивает накопление капи­талов. По мере развития этого разделения труда, с одной стороны, и накопления капиталов, с другой, рабочий все в большей и большей степени попадает в полную зависимость от работы, и притом от определенной, весьма односторонней, машинообразной работы. Наряду с духовным и физическим принижением его до роли машины, с превращением чело­века в абстрактную деятельность и в желудок, он попадает все в большую и большую зависимость от всех колебаний ры­ночной цены, от применения капиталов и прихоти богачей. Вместе с тем в результате количественного увеличения [ IV ] класса людей, живущих только трудом, усиливается конку­ренция среди рабочих, и, следовательно, снижается их цена. В фабричной системе это положение рабочего достигает своей высшей точки;

f) в обществе, благосостояние которого возрастает, только самые богатые могут жить на проценты со своих денег. Все прочие вынуждены с помощью своего капитала заниматься каким-нибудь промыслом или вкладывать свой капитал в тор­говлю. Благодаря этому растет конкуренция между капитала­ми, концентрация капиталов возрастает, крупные капиталисты разоряют мелких, и некоторая часть бывших капиталистов переходит в класс рабочих, который вследствие такого прироста частично опять претерпевает снижение заработной платы и попадает в еще большую зависимость от немногих крупных капиталистов. С уменьшением количества капиталистов их конкуренция в погоне за рабочими сходит почти на нет; что же касается рабочих, то по мере роста количества рабочих кон­ куренция между ними становится все сильнее, противоестест­ веннее и принудительнее. В силу этого часть рабочей массы опускается до нищенства или до состояния погибающих от голода так же неизбежно, как неизбежно часть средних капи­талистов опускается до положения рабочих.

Итак, даже при наиболее благоприятном для рабочего состоя­ нии общества для рабочего неизбежны надрыв в процессе работы

ЭКОН0МИЧЕСКО-ФИЛ0СОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА

51

и ранняя смерть, принижение рабочего до роли машины, до роли раба капитала, накопление которого противостоит ему как нечто для него опасное, новая конкуренция, голодная смерть или нищенство части рабочих.

[ V] Повышение заработной платы порождает в рабочем
капиталистическую жажду обогащения, но утолить эту жажду
он может лишь путем принесения в жертву своего духа и тела.
Повышение заработной платы имеет предпосылкой и следствием
накопление капитала; поэтому продукт труда противостоит
рабочему как нечто все более и более чуждое. Точно так же
и разделение труда делает рабочего все более и более односторон­
ним и зависимым; оно порождает конкуренцию не только лю­
дей, но и машин. Так как рабочий низведен до роли машины,
то машина может противостоять ему в качестве конкурента.
И, наконец, подобно тому как накопление капитала приводит
к количественному росту промышленности, а следовательно и
рабочих, так благодаря этому накоплению одно и то же коли­
чество труда производит большее количество продукта: полу­
чается перепроизводство и дело кончается либо тем, что зна­
чительная часть рабочих лишается работы, либо тем, что их
заработная плата падает до самого жалкого минимума.

Таковы последствия наиболее благоприятного для рабочего состояния общества — а именно состояния растущего, прогрес­ сирующего богатства.

Но в конце концов это растущее состояние должно когда- нибудь достигнуть своей высшей точки. Каково же тогда будет положение рабочего?

3) «В стране, которая достигла наибольшего благосостояния, и то и другое — и заработная плата и процент на капитал — были бы очень низки. Конкуренция между рабочими в поисках работы была бы столь велика, что заработная плата свелась бы к тому, чего достаточно для со­держания данного количества рабочих, а так как страна к этому времени была бы уже достаточно заселена, то это количество не могло бы увели­чиваться» ²⁴.

Что сверх этого количества, было бы обречено на умирание.

Итак, при движении общества по наклонной плоскости вниз — прогрессирующая нищета рабочего; при прогрессе общественного благосостояния — особый, сложный вид нищеты; в обществе, достигшем наибольшего благосостояния, — постоян­ная нищета.

[ VI] Но так как, по Смиту, общество не бывает счастливо
там/ где большинство страдает, — а между тем даже наиболее
богатое состояние общества ведет к такому страданию большин­
ства, — и так как политическая экономия (вообще общество,

52

К. МАРКС

в котором господствует частный интерес) ведет к этому наиболее богатому состоянию, то выходит, следовательно, что целью политической экономии является несчастье общества.

По поводу отношения между рабочим и капиталистом сле­ дует еще заметить, что повышение заработной платы более чем компенсируется для капиталиста сокращением общего коли­ чества рабочего времени и что повышение заработной платы и увеличение процента на капитал влияют на цену товаров: пер-

" и 9 К

вое — как простои процент, второе — как сложный процент .

Теперь станем целиком на точку зрения политэконома и сопоставим, следуя ему, теоретические и практические притя­зания рабочих.

Политэконом говорит нам, что первоначально и в соот­ветствии с теорией весь продукт труда принадлежит рабочему. Но одновременно с этим он говорит, что в действительности рабочему достается самая малая доля продукта — то, без чего абсолютно нельзя обойтись: лишь столько, сколько необходимо, чтобы он существовал — не как человек, а как рабочий — и плодил не род человеческий, а класс рабов — рабочих.

Политэконом говорит нам, что все покупается на труд и что капитал есть не что иное, как накопленный труд; однако одновре­менно с этим он говорит, что рабочий не только не может купить всего, но вынужден продавать самого себя и свое человеческое достоинство.

В то время как земельная рента бездеятельного землевла­ дельца в большинстве случаев составляет третью часть продукта земли, а прибыль деятельного капиталиста даже вдвое превы­ шает процент с денег, на долю рабочего приходится в лучшем случае столько, что при наличии у него четырех детей двое из них обречены на голодную смерть.

IVII ] ^2в Если, согласно политэкономам, труд есть то единст­венное, посредством чего человек увеличивает стоимость про­ дуктов природы, а работа человека есть его деятельная собст­ венность, то, согласно той же политической экономии, земельный собственник и капиталист, которые в качестве земельного соб­ ственника и капиталиста являются всего лишь привилегирован­ными и праздными богами, всюду одерживают верх над рабочим и диктуют ему законы.

По словам политэкономов, труд есть единственная неизмен­ ная цена вещей; и в то же время нет ничего более подверженного случайностям и ничто другое не претерпевает больших колеба­ний, чем цена на труд.

Разделение труда увеличивает производительную силу труда, богатство и утонченность общества, и в то же время оно низводит

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 53

рабочего до уровня машины. Труд вызывает накопление капи­талов и тем самым рост общественного благосостояния, и в то же время он делает рабочего все более и более зависимым от капи­талиста, усиливает конкуренцию среди рабочих, втягивает рабочего в лихорадочную гонку перепроизводства, за которым наступает такой же спад производства.

Согласно политэкономам, интерес рабочего никогда не про­тивостоит интересу общества, тогда как в действительности общество всегда и непременно противостоит интересу рабочего.

По словам политэкономов, интересы рабочих никогда не про­ тивостоят интересам общества 1) потому, что повышение заработ­ной платы более чем компенсируется сокращением рабочего времени, наряду с прочими выше охарактеризованными послед­ствиями, и 2) потому, что в отношении общества весь валовой продукт есть чистый продукт и только в отношении частных лиц имеет значение выделение чистого продукта.

А что сам труд — не только при нынешних его условиях, но и вообще постольку, поскольку его целью является лишь увеличение богатства, — оказывается вредным, пагубным, это вытекает из собственных рассуждений политэкономов, хотя они этого и не замечают.

В соответствии с теорией, земельная рента и прибыль на капитал суть вычеты из заработной платы. В действительности же заработная плата есть допускаемый землей и капиталом вычет на долю рабочего, уступка продукта труда рабочему, труду.

При упадочном состоянии общества больше всех страдает рабочий. Специфической тяжестью испытываемого им гнета он обязан своему положению как рабочего, но гнетом вообще он обязан данному состоянию общества.

А при прогрессирующем состоянии общества гибель и обни­ щание рабочего есть продукт его труда и произведенного им богатства. Иными словами, нищета вытекает из сущности самого нынешнего труда.

Наиболее богатое состояние общества, этот идеал, который все же приблизительно достигается и который по меньшей мере является целью как политической экономии, так и граждан­ского общества, означает постоянную нищету для рабочих.

Само собой разумеется, что пролетария, т. е. того, кто, не обладая ни капиталом, ни земельной рентой, живет исклю­ чительно трудом, и притом односторонним, абстрактным трудом, политическая экономия рассматривает только как рабочего. В силу этого она может выставить положение, что рабочий,

54

К. МАРКС

точно так же как и всякая лошадь, должен получать столько, чтобы быть в состоянии работать. Она не рассматривает его в безработное для него время, не рассматривает его как человека; это она предоставляет уголовной юстиции, врачам, религии, статистическим таблицам, политике и надзирателю за нищими. Поднимемся теперь над уровнем политической экономии и поищем в изложенных выше, переданных чуть ли не собствен­ными словами политэкономов положениях ответа на два вопроса:

1)         Какой смысл в ходе развития человечества имеет это све­дение большей части человечества к абстрактному труду?

2)    Какие ошибки совершают реформаторы en détail *, кото­рые либо хотят повысить заработную плату и этим улучшить положение рабочего класса, либо (подобно Прудону) усмат­ривают цель социальной революции в уравнении заработной платы?

Труд фигурирует в политической экономии лишь в виде деятельности для заработка.

[ VIII] «Можно утверждать, что занятия, которые требуют специфи­ ческих способностей или более продолжительной предварительной к ним подготовки, в общем стали доходнее; а соответственная заработная плата за механически однообразную деятельность, к которой быстро и легко может приспособиться каждый, при росте конкуренции пала и неизбежно должна была пасть. Но именно этот вид труда — при нынешнем состоянии его организации — наиболее распространен. Таким образом, если рабочий первой категории зарабатывает теперь в 7 раз больше, а рабочий второй категории столько же, сколько 50 лет тому назад, то в среднем оба зара­батывают, конечно, в 4 раза больше прежнего. Однако если в какой-нибудь стране к первой трудовой категории принадлежит только 1 000, ко второй же — миллион людей, то 999 000 человек живут не лучше, чем им жилось 50 лет тому назад, а если одновременно с этим цены на предметы первой необходимости возросли, то им живется хуже прежнего. И с помощью такого рода поверхностных средних исчислений хотят обмануть себя насчет самого многочисленного класса населения. Кроме того, величина заработ­ной платы — это лишь один из моментов при оценке дохода рабочего, так как для измерения этого дохода существенное значение имеет еще обеспе­ченная длительность получения им дохода, а об этом не может быть и речи при анархии так называемой свободной конкуренции с ее постоянными колебаниями и периодами застоя. И, наконец, не следует упускать из виду и разницы в обычной продолжительности рабочего дня тогда и сейчас. За последние 25 лот, т. е. как раз со времени введения сберегающих труд машин в хлопчатобумажной промышленности, рабочий день английских рабочих этой отрасли промышленности увеличился в результате погони предпринимателей за наживой [ IX] до 12—16 часов, а удлинение рабочего дня в одной стране и в одной отрасли промышленности должно было — при всюду еще признаваемом праве неограниченной эксплуатации бедных

• — по мелочам. Ред.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 55

богатыми — в большей или меньшей мере сказаться и в других местах» (Schulz. «Bewegung der Production», p. 65 ²⁷).

«Однако даже если бы утверждение, что средний доход всех классов общества возрос, было настолько же верным, насколько оно в действи­ тельности является ошибочным, то все же могли бы увеличиться различия и относительное отставание одних доходов от других и в результате этого могла бы резче выступить противоположность между богатством и бедно­ стью. Ибо именно в силу того, что вся продукция возрастает, и в меру ее роста растут и потребности, вожделения и притязания, а следовательно может возрастать относительная бедность, в то время как абсолютная бедность уменьшается. Самоед, потребляющий тюлений жир и прогорклую рыбу, не беден, потому что в его замкнутом обществе у всех имеются оди­наковые потребности. Но в прогрессирующем государстве, где за какой- нибудь десяток лет совокупная продукция пропорционально к числен­ности населения увеличилась на одну треть, рабочий, зарабатывающий столько же, как и 10 лет тому назад, не остался на прежнем уровне бла­госостояния, а сделался беднее на одну треть» (ibid., р. 65—66).

Однако политическая экономия видит в рабочем лишь рабо­чее животное, скотину, потребности которой сведены к самым необходимым физическим потребностям.

«Чтобы народ развивался свободнее в духовном отношении, он не дол­жен быть больше рабом своих физических потребностей, крепостным своего тела. Ему необходимо, следовательно, иметь прежде всего досуг для духов­ной деятельности и духовных наслаждений. Прогресс в деле организации труда дает возможность выкроить для этого время. Ведь в наши дни, при новых двигателях и усовершенствованных машинах, один рабочий хлоп­чатобумажной фабрики нередко выполняет работу, для которой раньше требовалось 100 и даже 250—350 рабочих. Аналогичные результаты имеются во всех отраслях производства, потому что к участию в челове­ ческом труде все в большей и большей мере привлекаются внешние силы природы. [ X ] Если затрата времени и человеческой силы, необходимая для удовлетворения некоторого количества материальных потребностей, уменьшилась вдвое, то одновременно с этим, без ущерба для физического благосостояния, в той же мере увеличился досуг для духовной деятель­ности и духовного наслаждения. Но и в отношении распределения добычи, отвоевываемой нами у старого Кроноса даже в его собственнейшей области, по-прежнему все зависит от слепого несправедливого случая. Во Фран­ ции вычислили, что при нынешнем состоянии производства для удовлетво­рения всех материальных запросов общества было бы достаточно, чтобы каждый работоспособный человек работал в среднем пять часов в день... Несмотря на экономию времени, достигаемую совершенствованием машин, продолжительность рабского труда на фабриках для многочисленного населения лишь возросла» (ibid., р. 67—68).

«Переход от сложного ручного труда предполагает разложение его на простые операции. Но на первых порах только часть единообразно по­ вторяемых операций возлагается на машины, другая же часть — на лю­дей. Согласно природе вещей и на основании единодушного опыта можно считать несомненным, что такая постоянно однообразная деятельность столь же вредна для духа, как и для тела. Поэтому при таком сочетании машинной работы с простым разделением труда между большим количе­ством человеческих рук должны выявиться также и все отрицатель­ные стороны этого разделения. В числе прочего показателем пагубно­ сти такого разделения труда служит рост смертности среди фабричных

56

К. МАРКС

рабочих... [ XI] Это огромное различие между работой человека с помощью машины и его работой в качестве машины... не было принято во внимание» (ibid., р. 69).

«Но в будущей жизни народов действующие в машинах слепые силы природы станут нашими рабами и крепостными» (ibid., р. 74).

«На английских прядильных фабриках работает лишь 158 818 мужчин и 196 818 женщин. На каждые 100 рабочих хлопчатобумажных фабрик Ланкастерского графства приходится 103 работницы, а в Шотландии даже 209. На английских льнопрядильных фабриках Лидса на 100 рабочих-мужчин приходилось 147 женщин-работниц; в Данди и на восточном побе­режье Шотландии даже 280. На английских шелкопрядильных фабриках много работниц; на шерстяных фабриках, где требуется большая физи­ческая сила, преобладают мужчины. На североамериканских хлопчато­бумажных фабриках в 1833 г. наряду с 18 593 мужчинами работало не меньше 38 927 женщин. Таким образом, благодаря изменениям в орга­низации труда круг трудовой деятельности женщин расширился... Эко­номически женщина стала самостоятельнее... Мужской и женский пол приблизились друг к другу в социальном отношении» (ibid., р. 71—72).

«На английских прядильнях с паровыми и водяными двигателями в 1835 г. работало 20 558 детей в возрасте 8—12 лет, 35 867 в возрасте 12—13 и, наконец, 108 208 в возрасте 13—18 лет... Правда, дальнейшие успехи механизации, все в большей море освобождающие человека от одно­образных трудовых операций, действуют в направлении к постепенному устранению [ XII ] этого зла. Однако быстрым успехам механизации мешает как раз то обстоятельство, что капиталисты имеют возможность эксплуа­тировать — вплоть до изнашивания — рабочую силу низших классов, даже их детворы, и это для них легче и обходится им дешевле, чем ис­пользование ресурсов механики» (Schulz. «Bewegung der Production », p. 70-71).

«Лорд Брум бросает рабочим клич: «Станьте капиталистами!»... Беда в том, что миллионы людей могут добыть себе скудные средства к жизни лишь путем напряженной работы, разрушающей организм, ка­лечащей человека в нравственном и умственном отношении, и что им приходится считать за счастье получение даже такой, гибельной для них, работы» (ibid., р. 60).

«Итак, чтобы жить, люди, не имеющие собственности, вынуждены прямо или косвенно поступать на службу к собственникам, т. е. ставить себя в зависимость от них» (Pecqueur. «Theorie nouvelle d'économio soc. etc.», p. 409 ²⁸ ).

. «Домашние слуги — на жалованье; у рабочих — заработная плата; у служащих — оклад, или содержание* (ibid., р. 409—410).

«Сдавать внаем свой труд», «ссужать свой труд под проценты», «ра­ботать вместо другого», с одной стороны.

«Сдавать внаем объект труда», «ссужать объект труда под проценты», «заставлять другого работать вместо себя», с другой стороны (ibid., [р. 411]).

[ XIII] «Этот экономический строй обрекает людей на занятия столь отвратительные, на деградацию столь безотрадную и горькую, что быт дикарей по сравнению с этим кажется царской жизнью» (1. с, р. 417—418).

«Продажа собственного тела неимущими во всевозможных ее формах» (р. 421—[422]). Собиратели старого тряпья.

Ч. Лаудон в книге «Разрешение проблемы народонаселения и т. д.», Париж, 1842^г9, исчисляет количество проституток

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 57

в Англии в 60—70 тысяч. Столь же велико количество «женщин сомнительной нравственности» (р. 228).

«Средняя продолжительность жизни этих несчастных бездомных соз­даний с момента их вступления. на путь порока — примерно 6—7 лет. Таким образом, чтобы количество проституток держалось па уровне 60—70 тысяч, в Соединенном королевстве этому гнусному ремеслу еже­годно должны посвящать себя не менее 8—9 тысяч новых женщин, примерно по 24 новых жертвы изо дня в день, или в среднем по одной в час; если та же пропорция имеет место на всем земном шаре, то общее количество этих несчастных должно постоянно держаться на уровне 1,5 миллиона» (ibid., р. 229).

«Нищее народонаселение растет одновременно с ростом его нищеты; на крайней ступени обнищания человеческие существа теснятся в наи­большем количестве, оспаривая друг у друга право страдать... В 1821 г. население Ирландии исчислялось п 6 801 827 человек. В 1831 г. оно воз­росло до 7 7G4 010 человек, т. е. увеличилось па 14% за 10 лет. В Лен­стере, провинции наиболее зажиточной, население увеличилось лишь на 8%, тогда как в Конноте, провинции наиболее нищенской, прирост населения достиг 21% («Extraits des Enquêtes publiées en Angleterre sur l'Irlande». Vienne, 1840)». ( Buret . «De la misère etc.», t. I , p. [36]—37 ³⁰ ).

Политическая экономия рассматривает труд абстрактно, как вещь; «труд есть товар»; если цена высока, значит спрос на товар очень велик; если цена низка, значит предложение очень велико; «цены на труд как на товар должны все больше и больше падать»; к этому вынуждает частью конкуренция между капиталистом и рабочим, частью конкуренция среди рабочих.

«Рабочее население, продающее труд,'силой вещей вынуждено до­вольствоваться самой ничтожной долой продукта... Теория труда-то­вара, разве это не теория замаскированного рабства?» (1. с, р. 43). «Почему же в труде усмотрели лишь меновую стоимость?» (ib., р. 44). «Крупные предприятия покупают преимущественно труд женщин и детей, потому что он обходится дешевле труда мужчин» (1. е.). «Поло­жение рабочего перед лицом того, кто использует его труд, не есть по­ложение свободного продавца... Капиталист всегда волен использовать труд, рабочий же всегда вынужден его продавать. Стоимость труда со­вершенно уничтожается, если он не продается каждое мгновение. Труд не поддается ни накоплению, пи даже сбережению — в отличие от под­линных товаров. [ XIV] Труд — это жизнь, а жизнь, если ее не обме­нивать ежедневно на пищу, чахнет и скоро гибнет. Для того чтобы жизнь человека была товаром, надо, следовательно, допустить рабство» (1. с, р. 49—50).

Таким образом, если труд есть товар, то это — товар с самыми злосчастными свойствами. Но, даже согласно основным поло­ жениям политической экономии, труд не есть товар, так как он не является свободным «результатом свободной рыночной сделки» [1. с, р. 50]. Существующий экономический строй

«понижает одновременно и цену и вознаграждение за труд, он со­вершенствует рабочего и унижает человека» ( I . с, р. 52—53). «Промыш­ленность стала войной, а торговля — игрой» (1. с, р. 62).

58

К. МАРКС

«Одни только машины, перерабатывающие хлопок, выполняют (в Ан­глии) работу 84 000 000 работников ручного труда» [1. е., р. 193, note].

До сих пор промышленность находилась в состоянии завоевательной войны

«она расточала жизнь людей, образующих ее армию, столь же хлад­нокровно, как и великие завоеватели. Целью ее было обладание богат­ством, а не счастье людей» ( Buret. L . с, р. 20). «Эти интересы» (т. е. ин­тересы экономические), «будучи свободно предоставлены самим себе... неизбежно должны столкнуться друг с другом; у них нет иного арбитра, кроме войны, а приговоры, выносимые войной, обрекают одних на пора­жение и смерть, чтобы обеспечить другим победу... Наука ищет порядка и равновесия в столкновении противоположных сил: непрерывная война есть, по ее мнению, единственный способ добиться мира; эта война назы­вается конкуренцией» (1. с, р. 23).

«Чтобы успешно вести промышленную войну, нужны многочисленные армии, которые можно было бы сосредоточить в одном пункте и бро­сить в бой, не считаясь с потерями. Солдаты этой армии выносят воз­лагаемые на них тяготы не из чувства преданности или долга; они делают это лишь для того, чтобы уйти от неизбежно грозящего им голода. Ни привязанности, пи признательности к своим командирам у них нет. Командиры эти но питают к своим подчиненным никаких благожела­тельных чувств; для них они подчиненные — не люди, а лишь орудия производства, которые должны приносить как можно больше дохода с возможно меньшими издержками. Эти скопления рабочих, все более и более теснимые, не имеют даже уверенности -в том, что их всегда будут использовать; промышленность, собравшая их вместе, дает им жить лишь тогда, когда она в них нуждается; а как только она может обойтись без них, она, не задумываясь, предоставляет их собственной участи; и рабочие вынуждены предлагать свою личность и свою силу по той цене, которую им готовы дать. Чем продолжительнее, мучительнее и отвратительнее возлагаемая на них работа, тем хуже она оплачивается; иной раз видишь рабочих, которые, работая с непрерывным напряже­нием по 16 часов в сутки, едва покупают себе этим право не умереть с го­лоду» (1. с, p . [68 J-69).

[ XV] «Мы убеждены — и это наше убеждение разделяют уполномо­ченные по обследованию условий жизни ручных ткачей, — что крупные промышленные 'города растеряли бы в короткий срок свое рабочее на­селение, если бы из соседних деревень не было бы непрерывного притока здоровых людей, свежей крови» (1. с, р. 362).

t 59

ПРИБЫЛЬ НА КАПИТАЛ * 1) КАПИТАЛ

[ I] 1) На чем зиждется капитал, т. е. частная собственность на продукты чужого труда?

«Если даже капитал не восходит к грабежу или мошенничеству, то все же необходима помощь законодательства, чтобы освятить насле­ дование» ( Say . Т. I, р. 136, note ³¹ ).

Как человек становится собственником производительных фондов? Как он становится собственником продуктов, произво­ димых с помощью этих фондов?

На основании положительного права ( Say. Т. II, р. 4).

Что приобретают люди вместе с капиталом, например, с на­следованием крупного состояния?

«Человек, наследующий крупное состояние, непосредственно не при­ обретает тем самым политической власти. Обладание этим состоянием дает ему прямо и непосредственно лишь возможность покупать, распо­ряжаться всем трудом или всем продуктом труда, имеющимся в дан­ное время на рынке» (Smith. T. I , р. 61) [Русский перевод, стр. 38—39].

Итак, капитал есть командная власть над трудом и его про­дуктами. Капиталист обладает этой властью не благодаря своим личным или человеческим свойствам, а лишь как собствен­ник капитала. Его сила есть покупательная сила его капитала, против которой ничто не может устоять.

В дальнейшем мы увидим, во-первых, как капиталист с помощью своего капитала осуществляет свою командную власть над трудом, а затем мы увидим и командную власть капитала над самим капиталистом.

• В оригинале эта категория обозначается равными терминами: Profit des Kapitals, Gewinn der Kapitalien, Gewinn des Kapitals, Gewinn и др. Ред.

60

к. Маркс

Что такое капитал?

«Определенное количество накопленного и отложенного про запас труда» (Smith. Т. II , р. 312) [Русский перевод, стр. 244].

Капитал есть накопленный труд.

2) Фондом [fonds, stock] является любое накопление продук­тов земли и промышленного труда. Фонд именуется капиталом лрннь в том случае, если он приносит своему владельцу доход, или прибыль ( Smith. Т. II, р. 191) ³².

2) ПРИБЫЛЬ НА КАПИТАЛ

«Прибыль на капитал совершенно отлична от заработной плати. Различие между ними проявляется двояким, образом: во-первых, при­быль на капитал определяется всецело стоимостью вложенного капи­тала, хотя труд по надзору и управлению при различных капиталах может быть одинаков. Вдобавок к этому, на крупных фабриках весь этот труд доверен главному приказчику, чей оклад отнюдь не пропор­ционален [II ] тому капиталу, за функционированием которого он сле­дит». Несмотря на то, что в данном случае труд собственника сводится почти к нулю, собственник требует себе прибыли в соответствии с вели­чиной своего капитала (Smith. T. I , р. 97—99) [Русский перевод, стр. 51].

На каком основании капиталист требует соблюдения такой пропорции между прибылью и капиталом?

«Для него по представляло бы интереса использовать рабочих, если бы от продажи их изделий он не ожидал получить больше того, что необходимо для возмещения фондов», авансированных им на за­работную плату; точно так же оп не был бы заинтересован затрачивать больший капитал, а не меньший, если бы его прибыль не была прямо пропорциональна размеру вложенного капитала ([Smith]. Т. I , р. 96—97) [Русский перевод, стр. 51].

Итак, капиталист соотносит прибыль, во-пераых, с заработ­ной платой, а во-вторых, с авансированным сырьем.

Каково же соотношение между прибылью и капиталом?

Если уже трудно определить обычную среднюю норму заработной платы в данном месте и в данное время, то еще труднее определить среднюю прибыль на капитал. Изменения в ценах товаров, с которыми имеет дело капитал, удача или неудача его соперников и клиентов, тысячи других случайностей, которым подвержены товары как при пере­возке, так и на складам, — все это обусловливает ежедневные, чуть ли не ежечасные изменения в прибыли (Smith. Т. I, р. 179—180) [Рус­ский перевод, стр. 80]. При всей невозможности с точностью определить размеры прибылей на капиталы, представление о них можно себе все же составить на основании денежного процента. Если, имея деньги, можно путем их применения получить большую прибыль, то за право пользования ими выплачиваются большие проценты; если же прибыль невелика, то и процент бывает невелик (Smith. T. I , р. 181) [Русский

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 61

перевод, стр. 80]. «Пропорция, обязательно соблюдаемая между обычной нормой процента и нормой чистой прибыли, неизбежно меняется с воз­растанием или падением прибыли. В Великобритании исчисляют в двой­ном размере по сравнению с процентом то, что торговые люди именуют подходящей, умеренной, приемлемой прибылью, все эти выражения оз­начают лишь одно, что это — средняя, обычная прибыль» (Smith. Т. I, р. 198) [Русский перевод, стр. 86].

Какова самая низкая норма прибыли? Какова самая высокая?

«Самая низкая норма обычной прибыли на капитал всегда должна быть несколько выше того, что необходимо для возмещения случайных потерь, которым подвержено любое применение капитала. Этот излишек и есть собственно прибыль, или чистый доход». Точно так же обстоит дело и с самой низкой нормой процента (Smith. T. I , р. 196) [Русский перевод, стр. 85].

[ III ] «Самая высокая обычная норма прибыли может быть такова, что ею поглощается та часть цены большинства товаров, которая должна была бы приходиться на долю земельной ренты, оставляя при этом лишь столько, сколько необходимо для оплаты труда по производству и до­ставке товаров на рынок, причем оплаты по самой низкой цене, при которой труд может быть куплен где-либо и которая едва достаточна для существования рабочего. Пока рабочего используют на работе, его так или иначе надо кормить; земельному собственнику не всегда может перепадать что-то». Пример: в Бенгалии агенты Ост-Индской торговой компании (Smith. Т. I, р. [197]—198) [Русский перевод, стр. 86].

Кроме всех выгод незначительной конкуренции, которые капиталист вправе использовать в данном случае, он может, не нарушая благопристойности, держать рыночную цену выше уровня естественной цены:

Во-первых, с помощью торговой тайны, когда рынок очень удален от тех, кто сбывает на нем свои товары; в этом случае можно держать в тайне имевшее место изменение цен — их повышение выше естествен­ного уровня. Это соблюдение тайны ведет к тому, что другие капиталисты не бросают своих капиталов в данную отрасль.

Затем, с помощью фабричной тайны, дающей возможность капита­листу при меньших издержках производства поставлять свой товар по той же цене или даже дешевле своих конкурентов, получая при этом большую прибыль. — (Обман с помощью соблюдения тайны не безнрав­ственен? Биржевая торговля.) — Далее: там, где производство связано с определенной местностью (например, ценные вина) и никогда-не может удовлетворить эффективный спрос. И наконец: в результате монополий отдельных лиц и компаний. Монопольная цена достигает пределов воз­можного (Smith. T. I , р. 120—124) [Русский перевод, стр. 59—61].

Другие случайные причины, могущие повысить прибыль на капитал:

приобретение новых территорий или появление новых отраслей торговли нередко даже в богатой стране увеличивает прибыль на капи­тал, поскольку это отвлекает часть капиталов из старых' отраслей тор­говли, смягчает конкуренцию, уменьшает количество выбрасываемых на рынок товаров, цены которых в результате этого повышаются; торгующие

62

К. МАРКС

этими товарами могут в таком случае оплачивать денежные ссуды более высокими процентами (Smith. Т. I , р. 190) [Русский перевод, стр. 83—84]. «Чем большей обработке подвергается товар, тем больше возра­стает та часть цепы, которая распадается на заработную плату и при­быль, по сравнению с той ее частью, которая составляет земельную ренту. С развитием обрабатывающей промышленности не только увеличивается последовательный ряд прибылей, но и каждая последующая прибыль становится больше прибыли, полученной на предыдущей стадии, потому что капитал, [ IV] с которого она получается, становится необходимым образом все больше. Капитал, занимающий ткачей, всегда должен быть больше капитала, занимающего прядильщиков, потому что он не только замещает этот последний капитал с ого прибылями, но кроме того выпла­чивает еще заработную плату ткачей, а прибыли всегда должны нахо­диться в определенной пропорции к капиталу» ( t. I , p. 102—103) [Рус­ский перевод, стр. 52—53].

Таким образом, присоединение человеческого труда к про­дукту природы при его обработке и переработке увеличивает не заработную плату, а отчасти количество приносящих прибыль капиталов, отчасти же величину каждого последующего капи­тала по сравнению с предыдущим.

О выгоде, извлекаемой капиталистом из разделения труда, речь будет ниже.

Капиталист выигрывает двояко: во-первых, от разделения труда, во-вторых, вообще от возрастания доли человеческого труда, присоединяемого к продукту природы. Чем больше доля, внесенная в товар человеком, тем больше прибыль от мертвого капитала.

«В одном и том же обществе средняя норма прибылей на капитал гораздо ближе к единому уровню, чем заработная плата различных ви­дов труда» (t . I, p . 228) [Русский перевод, стр. 97]. «При различных при­менениях капитала обычная норма прибыли меняется в зависимости от большей или меньшей обеспеченности возврата капитала. Норма прибыли повышается вместе с риском, хотя и не совсем в точной про­порции» (ibid., [р. 226—227]) [Русский перевод, стр. 96].

Само собой разумеется, что прибыли на капитал возрастают также и в результате уменьшения или удешевления средств обращения (например, бумажные деньги).

3) ГОСПОДСТВО КАПИТАЛА НАД ТРУДОМ И МОТИВЫ КАПИТАЛИСТА

«Единственный мотив, побуждающий владельца капитала поместить свой капитал в земледелие, в промышленность или в какую-либо от­расль оптовой или розничной торговли, это — погоня за прибылью. Ему никогда не приходит в голову исчислять, сколько производитель­ного труда приведет в движение каждый из этих различных способов применения капитала [ V ] или насколько он увеличит стоимость годо-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 63

вого продукта земель и труда в его стране» (Smith. T. II , р. 400—401) [Русский перевод, стр. 275—276].

«Для капиталиста самым полезным применением капитала будет то его применение, которое приносит ему при одинаковой надежности наибольшую прибыль. Это применение не всегда будет самым полезным для общества. Самым полезным является то применение капитала, ко­торое направлено на извлечение пользы из производительных сил при­роды» ( Say . Т. II , р. [130]—131).

«Важнейшие трудовые операции регулируются и направляются по планам и расчетам тех, кто вкладывает капитал. А целью, которую они себе ставят во всех этих планах и операциях, является прибыль. Норма же прибыли не возрастает, как земельная рента и заработная плата, вместо с ростом общественного благосостояния и не падает, как они, вме­сте с упадком общества. Наоборот, эта норма естественным образом низка в богатых странах и высока в бедных; и нигде она не бывает столь высока, как в тех странах, которые наиболее быстро движутся к полному разорению. Следовательно, интерес этого класса не находится в такой связи с общими интересами общества, в какой находятся интересы двух других классов... Особые интересы тех, кто занимается той или иной особой отраслью торговли или промышленности, в некотором отношении всегда отличны от интереса публики, а зачастую даже ему враждебно противоположны. Купец всегда заинтересован в расширении рынка и в ограничении конкуренции продавцов... Это—тот класс людей, чьи интересы никогда не будут точно совпадать с интересами общества, тот класс людей, который вообще заинтересован в обмане публики и ста­рается обложить ее данью» (Smith. T. II , р. 163—165) [Русский перевод, стр. 195].

4) НАКОПЛЕНИЕ КАПИТАЛОВ И КОНКУРЕНЦИЯ СРЕДИ КАПИТАЛИСТОВ

Возрастание капиталов, повышающее заработную плату, имеет тен­денцию уменьшать прибыль капиталистов в результате конкуренции среди капиталистов (Smith. T. I, р. 179) [Русский перевод, стр. 80].

«Если, например, в каком-либо городе капитал, нужный для бака­лейного дела, оказывается поделенным между двумя бакалейщиками, то вследствие конкуренции каждый из них будет продавать дешевле, чем в том случае, когда этот капитал находится в руках одного чело­века; а если капитал поделен между двадцатью лицами, [ VI] то конку­ренция будет том действеннее и будет тем меньше возможности догово­риться им между собой насчет повышения цен на их товары» ( Smith . Т. II, р. 372—373) [Русский перевод, стр. 266].

Так как мы уже знаем, что монопольные цены достигают пределов возможного, так как интерес капиталистов, даже согласно общераспространенной политэкономической точке зре­ния, враждебно противостоит интересу общества и так как повышение прибыли на капитал оказывает на цену товара дей­ствие, аналогичное действию сложных процентов ^2S (Smith. T. I , р. 199—201) [Русский перевод, стр. 87], — то конкуренция есть единственное средство защиты против капиталистов; по словам политэкономов, она благодетельно влияет и на

64

К. МАРКС

повышение заработной платы и на дешевизну товаров в инте­ресах потребляющей публики ³³.

Однако конкуренция возможна лишь потому, qTO капиталы увеличиваются, и притом во многих руках. Появление множества капиталов возможно лишь благодаря многостороннему накоп­лению, так как капитал образуется вообще лишь благодаря накоплению, а многостороннее накопление неизбежно превра­щается в одностороннее. Конкуренция между капиталами уве­личивает накопление капиталов. Накопление, которое при господстве частной собственности является концентрацией ка­питала в руках немногих, есть вообще необходимое следствие, если капиталы предоставлены своему естественному течению; а посредством конкуренции это естественное назначение капита­ла как раз и прокладывает себе подлинно свободный путь.

Мы уже слышали, что прибыль на капитал пропорциональна его размерам. Поэтому даже если на первых порах совершен­но отвлечься от предумышленной конкуренции, крупный капи­тал накопляется, соответственно своей величине, быстрее, чем мелкий [ VI].

[VIIU Итак, уже совершенно независимо от конкуренции, накопление крупного капитала происходит гораздо быстрее, чем накопление мелкого. Но проследим ход вещей дальше.

С ростом капиталов уменьшаются в силу конкуренции при­были на капитал. Следовательно, в первую очередь страдает мелкий капиталист.

Рост капиталов и наличие большого количества капи­талов имеют своей предпосылкой прогрессирующее богатство страны.

«В стране, достигшей очень высокой ступени богатства, обычная норма прибыли столь мала, что процент, который эта прибыль позво­ляет выплачивать, слишком низок, чтобы на пего мог жить кто-либо, кроме самых богатых людей. Поэтому все люди среднего достатка вы­ нуждены сами пускать в ход свой капитал, применяя его в каком-либо деле или участвуя в какой-либо отрасли торговли» (Smith. T. I, р. [196] — 197) [Русский перевод, стр. 86].

Это состояние есть излюбленное состояние для политической экономии.

«Соотношение между суммой капиталов и суммой доходов повсюду определяет соотношение между трудолюбием и праздностью: везде, где преобладают капиталы, там господствует трудолюбие; везде, где пре­обладают доходы, там господствует праздность» (Smith. T. II, р. 325) [Русский перевод, стр. 249].

Как же обстоит дело с применением капитала в этих условиях возросшей конкуренции?

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФсКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА ß5

«С увеличением капиталов количество фондов для процентных ссуд должно все время расти. С увеличением таких фондов денежный про­цент уменьшается, 1) потому что рыночная цена всех вещей падает по мере возрастания их количества и 2) потому что с увеличением капиталов в стране становится все труднее найти выгодное применение новому капиталу. Между различными капиталами возникает конкуренция, при­чем владелец одного капитала прилагает всевозможные усилия, чтобы завладеть делом, которое захвачено другим капиталом. Но в большинстве случаев он не может надеяться на вытеснение этого другого капитала, если не предложит своим клиентам более выгодных условий. Ему при­ходится не только продавать вещь по более низкой цене, но и нередко, чтобы нами случай для продажи, дороже ее покупать. Чем больше фон­дов предназначается для содержания производительного труда, тем силь­нее спрос на труд: рабочие легко находят работу, [ IX] а капиталисты наталкиваются на затруднения в поисках рабочих. Конкуренция капи­талистов вызывает рост заработной платы и падение прибыли» ( Smith . Т. II , р. 358-359) [Русский перевод, стр. 200].

Таким образом, мелкому капиталисту приходится выбирать одно из двух: 1) либо проедать свой капитал, так как он не может уже жить на проценты, и, следовательно, перестать быть капи­талистом; 2) либо самому завести дело, продавать свой товар дешевле и покупать дороже, чем это делает более богатый капиталист, и выплачивать более высокую заработную плату. А так как рыночная цена благодаря уже имеющейся, согласно предположению, сильной конкуренции и без того весьма низка, то мелкий капиталист разоряется. Если, наоборот, крупный капиталист хочет устранить с пути мелкого, то по сравнению с последним на его стороне имеются все те преимущества, которые присущи капиталисту как капиталисту по сравнению с рабочим. Меньшие размеры [нормы] прибыли компенсируются для него большей величиной капитала, и он даже может терпеть времен­ные убытки до тех пор, пока более мелкий капиталист не разо­рится и он не освободится от его конкуренции. Так накопляет он у себя прибыли мелкого капиталиста.

Далее: крупный капиталист закупает всегда дешевле мел­кого, потому что его закупки носят более массовый ха­рактер. Поэтому он может без ущерба для себя продавать дешевле.

Но если падение ссудного процента превращает средних капиталистов из рантье в предпринимателей, то и наоборот: рост количества предпринимательских капиталов и обусловлен­ное этим уменьшение [нормы] прибыли вызывает падение ссуд­ного процента.

«Одновременно с. уменьшением прибыли, которую можно извлечь из применения капитала, уменьшается необходимым образом и та цена, которую можно платить за пользование этим капиталом» (Smith. Т. II, р. 359) [Русский перевод, стр. 260].

66 К. M А Р К С

«Чем больше возрастают богатство, промышленность, народонаселе­ние, тем больше падает ссудный процент, а следовательно и прибыль с капиталов; тем не менее сами капиталы продолжают расти, и притом быстрее прежнего, несмотря на уменьшение прибылей. Крупный ка­ питал, хотя и с малыми прибылями, возрастает, как правило, гораздо быстрее мелкого капитала с большими прибылями. Деньги делают деньги, говорит пословица» ([Smith]. T. I, р. 189) [Русский перевод, стр. 83].

Если же этому крупному капиталу противостоят мелкие капи­талы с малыми прибылями, как это имеет место при предполо­женном нами состоянии сильной конкуренции, то он их целиком и полностью раздавит.

При такой конкуренции необходимым следствием является общее ухудшение качества товаров, фальсификация, подделка, массовое отравление, как это наблюдается в крупных городах.

[ X] Важным обстоятельством в конкуренции крупных и мелких капиталов является, далее, соотношение между основ­ным капиталом и капиталом оборотным.

«Оборотный капитал — это капитал, применяемый при производстве предметов питания, в мануфактуре или в торговле. Этот капитал не при­носит своему владельцу дохода, или прибыли, пока он остается в его владении или пока он сохраняет свою прежнюю форму. Он постоянно выходит из его рук в какой-нибудь одной определенной форме, чтобы вернуться уже в другой форме, и приносит прибыль только благодаря такому обращению, или таким последовательным превращениям. Основ­ной капитал — это тот капитал, который вкладывается в мелиорацию земель, в закупку машин, инструментов, ремесленных орудий и т. п.» (Smith. [Т. II], р. 197—198) [Русский перевод, стр. 205—206].

«Любая экономия в расходах по поддержанию основного капитала означает рост чистой прибыли. Совокупный капитал каждого предпри­нимателя непременно подразделяется на его основной капитал и ка­ питал оборотный. Если общая сумма совокупного капитала остается неизменной, то одна его часть будет тем меньше, чем больше другая. Оборотный капитал расходуется на сырье и заработную плату и при­водит в движение производство. Таким образом, любая экономия по части основного капитала, не уменьшающая производительной силы труда, увеличивает фонд, приводящий в движение производство» ( Smith. Т. II, р. 226) [Русский перевод, стр. 215—216].

Уже с самого начала видно, что отношение основного капи­тала к оборотному для крупного капиталиста складывается гораздо более благоприятно, чем для более мелкого. Очень крупному банкиру требуется основного капитала лишь немно­гим больше, чем очень мелкому: и у того и у другого основной капитал сводится к затратам на банкирскую контору. Орудия производства крупного землевладельца увеличиваются отнюдь не пропорционально размерам его земельной площади. Точно так же и кредит, которым располагает крупный капиталист в отличие от мелкого, представляет собой соответственно большую экономию основного капитала, а именно денег, которые

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 67

ему всегда нужно иметь наготове. И, наконец, понятно само собой, что там, где промышленный труд достиг высокой сту­пени развития, там, следовательно, где почти весь ручной труд стал трудом фабричным, там мелкому капиталисту всего его капитала не хватает уже для одного того, чтобы иметь необхо­димый основной капитал. Известно, что работы в крупном хозяй­стве требуют обычно небольшого числа рабочих рук.

Вообще при накоплении крупных капиталов имеет место также и соответственная концентрация и упрощение основного капитала по сравнению с более мелкими капиталистами. Круп­ный капиталист вводит для себя своего рода [ XI] организацию орудий труда.

«Точно так же и в сфере промышленности каждая мануфактура и каждая фабрика является уже более обширным сочетанием более или менее крупного вещественного богатства с многочисленными и много­ образными интеллектуальными способностями и техническими сноров­ками ради общей цели производства... Там, где законодательство охра­ няет незыблемость крупных масс земельной собственности, избыток растущего населения устремляется к промысловой деятельности, и в ре­зультате получается, как мы это видим в Великобритании, что глав­ ным образом в сфере промышленности скапливаются большие массы пролетариев. Там же, где законодательство допускает непрерывный раздел земли, как это имеет место во Франции, там увеличивается число мелких и задолжавших собственников, которые в процессе дальнейшего дробления земельных участков попадают в класс нуждающихся и не­довольных. Когда, наконец, это дробление и задолженность достигают особенно высокой степени, крупное землевладение вновь поглощает мелкое, подобно тому как крупная промышленность уничтожает мел­ кую; а поскольку опять образуются более или менее крупные комплексы поместий, вся та масса неимущих рабочих, которая не требуется безо­говорочно для обработки земли, опять-таки устремляется в промышлен­ность» (Schulz. «Bewegung der Production», p. [58]—59).

«Свойства товаров одного и того же рода изменяются в результате изменений в способе производства, особенно в результате применения машин. Лишь в результате выключения человеческой силы появилась возможность из одного фунта хлопка стоимостью в 3 шиллинга 8 пенсов получать 350 мотков пряжи длиною в 167 английских или в 36 немецких миль, стоимостью в 25 гиней» (ibid., р. 62).

<<В среднем цены на хлопчатобумажные изделия в Англии за по­следние 45 лет снизились на ^u /i2, и то количество фабриката, за кото­ рое еще в 1814 г. платили 16 шиллингов, теперь стоит, согласно вычис­лениям Маршалла, 1 шиллинг 10 пенсов. Большая дешевизна промыш­ленных продуктов увеличила как потребление внутри страны, так и сбыт на внешнем рынке; в связи с этим в Великобритании численность рабочих хлопчатобумажной промышленности после введения машин не только не уменьшилась, а увеличилась с сорока тысяч до полутора миллионов. [ XII] Что же касается дохода промышленных предпринима­телей и рабочих, то вследствие роста конкуренции среди фабрикантов прибыль их,'в сопоставлении с количеством поставляемой ими продук­ции, необходимым образом уменьшилась. За 1820—1833 годы валовая прибыль фабрикантов в Манчестере на одном куске ситца уменьшилась

68 ' К. M А Р К С

с 4 шиллингов 1^х/₈ пенса до 1 шиллинга 9 пенсов. Но для возмещения этой потери объем производства был увеличен в еще большей- степени. В результате этого в отдельных отраслях промышленности временами наступает перепроизводство; возникают частые банкротства, вследствие которых внутри класса капиталистов и хозяев труда' происходит не­устойчивое колебание и татанио собственности, отбрасывающее некоторую часть экономически разоренных собственников в ряды пролетариата; зачастую при этом внезапно возникает необходимость приостановки или сокращения работы, что всегда очень тяжело отражается на классе на­емных рабочих» (ibid., р. 63).

«Сдавать внаем свой труд — значит положить начало своему раб­ству; сдавать внаем предмет труда — значит утвердить свою свободу... Труд — это человек, в предмете же труда, наоборот, нет ничего от че­ловека» (Pecqueur. «Tliéor. soc. etc.», p. 411—412 ²⁸ ).

«Материальный элемент, который никак не может создать богат­ства без другого элемента, труда, приобретает магическое свойство плодовитости для владельцев материального элемента, как если бы они своими собственными действиями вложили в нее этот второй необхо­димый элемент» (ibid., 1. с). «Если предположить, что ежедневный труд рабочего приносит ему в среднем 400 франков в год и что этой суммы достаточно для каждого взрослого, чтобы жить, удовлетворяя самые необходимые потребности, то выходит, что любой обладатель годового дохода в 2 000 франков в виде процентов, арендной платы, квартирной платы и т. д. косвенно заставляет работать на себя 5 человек; 100 000 фран­ков ренты представляют труд 250 человек, а 1 000 000 франков — труд 2 500 человек» (ibid., р. 412—413), — и, следовательно, 300 000 000 фран­ков (Луи-Филипп) — труд 750 000 рабочих.

«Выработанный людьми закон дал собственникам право пользоваться и злоупотреблять своей собственностью, т. е. делать все, что им угодно, с любыми объектами труда... Закон отнюдь не обязывает их всегда и вовремя предоставлять работу тем, кто не имеет собственности, или вы­плачивать им всегда достаточную заработную плату и т. д.» (1. с, р. 413). «Полная свобода определения характера производства, его количества, его качества, его своевременности, полная свобода потребления богатств, распоряжения объектами всякого труда. Каждый волен обменивать свою вещь, как ему заблагорассудится, учитывая только свой собственный индивидуальный интерес» (1. с, р. 413).

«Конкуренция является лишь выражением произвольного обмена, который в свою очередь есть ближайшее и логическое следствие инди­видуального права пользоваться и злоупотреблять орудиями любого производства. Эти три экономические момента, составляющие по сути дела единое целое — право пользования и злоупотребления, свобода обмена и произвольная конкуренция, — влекут за собой такие послед­ствия: каждый производит, что ему угодно, как ему угодно, когда ему угодно, где ему угодно; производит хорошо или производит плохо, слиш­ком много или недостаточно, слишком рано или слишком поздно, сли­шком дорого или слишком дешево; никто не знает, удастся ли ему про­дать, как он продаст, когда он продаст, где он продаст, кому он продаст. Точно так же обстоит дело и с закупками. [ XIII] Производителю не из­вестны ни потребности, ни ресурсы, ни спрос, ни предложение. Он продает, когда он хочет и когда он может, где ему угодно, кому угодно, по угодной ему цене. Точно так же он и покупает. Во всем этом он всегда является игрушкой случая, рабом закона, продиктованного более силь­ным, тем, кто менее стеснен в своих действиях, тем, кто побогаче... В то время как в одном пункте имеется недостаток богатства, в другом пункте

ЭКОНОМИЧБСКО-ФИЛОСОФСКИБ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 69

наблюдается избыток и расточительство. В то время как один произво­ дитель продает много или очень дорого и с огромной прибылью, другой не продает ничего или продает себе в убыток... Предложение не знает спроса, а спрос не знает предложения. Вы производите, полагаясь на вкус и моду, которые наблюдаются среди потребителей; но когда вы изготовили соответствующий товар, то оказывается, что эта их фантазия уже миновала и их помыслы прикованы теперь к другого рода продукту... Неизбежные следствия всего этого — непрерывность и уни­версальность банкротств; просчеты, внезапное разорение и неожидан­ ное обогащение; торговые кризисы, закрытие предприятий, периодиче­ское переполнение рынка товарами или товарный голод; неустойчи­ вость и падение заработной платы и прибылей; потеря или чудовищное расточение богатств, времени и усилий на арене ожесточенной конку­ренции» (1. с, р. 414—416).

Рикардо в своей книге (земельная рента): нации суть лишь производственные мастерские; человек есть машина для потреб­ления и производства; человеческая жизнь — капитал; экономи­ческие законы слепо управляют миром. Для Рикардо люди — ничто, продукт — все. В 26-й главе французского перевода говорится:

«Человеку, имеющему капитал в 20 000 франков, приносящий ему ежегодно 2 000 франков прибыли, совершенно безразлично, доставляет ли его капитал занятие для 100 или для 1 000 человек... Не таков ли также и реальный интерес целой нации? Если только ее чистый реальный доход, ее рента и прибыль, не изменяется, то не имеет никакого значе­ния, состоит ли эта нация из 10 или из 12 миллионов жителей». «Поис­ тине», говорит г-н де Сисмонди (t. Il, p. 331), «остается только пожелать, чтобы король, оставшись в полном одиночестве на своем острове, пово­рачивая все время рукоятку, заставлял автоматы выполнять всю работу в Англии» ³ⁱ .

«Хозяин, покупающий труд рабочего по цене столь низкой, что ее едва хватает рабочему для удовлетворения самых необходимых потреб­ ностей, не виновен ни в недостаточности заработной платы, ни в чрез­ мерной продолжительности работы: он сам повинуется тому закону, который он навязывает другим... Источником нищеты являются не столько люди, сколько сила вещей» ([Buret]. L. с, р. 82).

«В Англии есть много местностей, где жителям не хватает капита­лов для надлежащего возделывания своих земель. Значительная часть шерсти из южных графств Шотландии должна совершать длинное сухо­путное путешествие по плохим дорогам, чтобы перерабатываться в Йорк­ шире, потому что на месте ее производства отсутствуют капиталы для мануфактуры. В Англии существует много мелких фабричных городов, жителям которых не хватает капитала для перевозки их промышленного продукта на отдаленные рынки, где этот продукт находит спрос и потре­ бителей. Имеющиеся здесь купцы являются [ XIV ] лишь агентами более богатых купцов, проживающих в тех или £ других крупных торговых городах» (Smith. Т. II, р. 382) [Русский перевод, стр. 269]. «Чтобы уве­личить стоимость годового продукта земли и труда, нет, другого способа как: либо увеличить количество производительных рабочих, либо повы­сить производительность труда тех рабочих, которые работали раньше... И в том и в другом случае почти всегда требуется некоторый добавочный капитал» (Smith. Т. II, р. 338) [Русский перевод, стр. 253].

70

К. МАРКС

«Итак, поскольку по самой природе вещей накопление капитала является необходимым предшественником разделения труда, дальней­шее разделение труда может происходить лишь по мере все большего и большего накопления капиталов. Чем больше образуется видов труда, тем больше возрастает количество материалов, которое может быть переработано одним и тем же числом людей; а так как задача каждого рабочего должна все более и более упрощаться, то изобретаются все новые и новые машины, чтобы облегчить и ускорить решение этих за­дач. Поэтому с ростом разделения труда, для того чтобы дать постоян­ное занятие тому же самому числу рабочих, необходимо предварительно накопить такое же количество средств к жизни, что и раньше, и гораздо большее количество сырья, орудий и инструментов, чем это требовалось раньше, при менее развитых условиях. В любой отрасли производства количество рабочих возрастает одновременно с ростом в ней разделения труда, или, вернее, именно это увеличение их количества и создает для них возможность такого рода подразделения на отдельные группы и разряды» ( Smith. Т. II, р. 193—194) [Русский перевод, стр. 203—204].

«Подобно тому как значительный рост производительной силы труда не может иметь место без предварительного накопления капиталов, так и накопление капиталов естественно вызывает этот рост. С помощью своего капитала капиталист стремится произвести возможно большее количество продукта, а иоэтому он старается провести среди своих ра­бочих наиболее целесообразное разделение труда и снабдить их воз­можно лучшими машинами. Его возможности преуспеть в том и другом направлении [ XV] зависят от величины его капитала и от количества лю­дей, которым этот капитал может дать занятие. Поэтому не только ко­личество труда возрастает в стране по мере роста капитала, приводящего его в движение, но кроме того, вследствие этого рода капитала, одно и то же количество труда производит гораздо большее количество продукта» ( Smith. [ L. с], р. 194—195) [Русский перевод, стр. 204].

Отсюда перепроизводство.

«Более широкие комбинации производительных сил... в промышлен­ности и торговле благодаря объединению более многочисленных и бо­лее многообразных сил человека и сил природы для предприятий более крупного масштаба. Там и сям... уже более тесное соединение основ­ных отраслей производства друг с другом. Так, например, крупные фабриканты стараются приобрести также и крупную земельную собст­венность, чтобы получать хотя бы часть требуемого для их промышлен­ных предприятий сырья не из третьих рук; или в связи со своими про­мышленными предприятиями они развертывают торговлю, не только для сбыта своих собственных фабрикатов, но и для закупки продуктов иного рода и для продажи их своим рабочим. В Англии, где отдельные фабриканты имеют иной раз 10—12 тысяч рабочих,., уже нередко встре­чаются такого рода соединения различных отраслей производства под началом одного руководящего лица, такие, так сказать, маленькие государства, или провинции, внутри государства. Так, например, в по­следнее время владельцы рудников под Бирмингемом берут в свои руки весь процесс производства железа, тогда как раньше это производство было распределено между различными предпринимателями и владель­цами. См. статью «Der bergmännische Distrikt bei Birmingham» в жур­нале «Deutsche Vierteljahrs Schrift» № 3, 1838 год. И, наконец, в столь многочисленных ныне крупных акционерных компаниях мы видим об­ширные комбинации денежных сил многих участников с научными и тех-

ЭК0Н0МИЧЕСК0-ФИЛОС0ФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 71

ническими знаниями и навыками других лиц, на которых возлагается самое выполнение работы. Этим путем капиталисты получают возмож­ность использовать свои сбережения более многообразными способами и даже одновременно в сельском хозяйстве, промышленности и торговле, в силу чего их интересы становятся более многосторонними [ XVI], а про­тивоположности между интересами земледелия, промышленности и тор­говли смягчаются и уничтожаются. Но сама эта возросшая возможность разнообразного использования капитала необходимым образом способ­ ствует углублению противоположности между имущими и неимущими классами» (Schulz. L. с, р. 40—41).

Огромная прибыль, извлекаемая домовладельцами из ни­щеты. Квартирная плата находится в обратном отношении к про­мышленной нищете.

Извлекаются проценты и из пороков разоренных пролета­риев (проституция, пьянство, ростовщик).

Накопление капиталов возрастает, а их конкуренция умень­шается, когда капитал и землевладение оказываются в одних руках, а также в том случае, когда капитал благодаря своим крупным размерам становится способным объединять различ­ные отрасли производства.

Безразличное отношение к людям. Двадцать лотерейных билетов Смита ³⁵.

Валовой и чистый доход у Сэя. [ XVI]

72 1

ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА

[ I] Право земельных собственников ведет свое начало от гра­бежа ( Say. Т. I, р. 136, note). Земельные собственники, как и все люди, любят пожинать там, где они не сеяли, и требуют ренту даже за естественные плоды земли ( Smith. Т. I, p. 99) [Русский перевод, стр. 52].

«Можно было бы подумать, что земельная рента есть лишь прибыль на капитал, израсходованный собственником на мелиорацию земли... Бывают случаи, когда земельная рента частично может быть такого рода прибылью... Однако 1) земельный собственник требует ренту даже за неулучшенную землю, а то, что можно рассматривать как процент или прибыль на издержки по мелиорации, в большинстве случаев есть лишь надбавка (добавление) к этой первоначальной ренте; 2) кроме того, такая мелиорация производится не всегда за счет капитала земельных собственников — порой на это расходуются капиталы арендаторов; тем не менее, когда встает вопрос о возобновлении аренды, земельный соб­ственник обычно требует такого увеличения ренты, как если бы вся эта мелиорация была произведена за счет его собственного капитала. 3) Более того, он требует порой ренту даже за то, что вообще никак не может быть улучшено человеком» (Smith. T. I, р. 300—301) [Русский перевод, стр. 120].

В качестве примера, иллюстрирующего последний случай, Смит указывает на солянку (Seekrapp, salicorne)

«— вид морского растения, — дающую после сожжения щелочную соль, которая применяется при изготовлении стекла, мыла и т. д. Растет это растение в Великобритании, преимущественно в Шотландии, в раз­ личных местах, но только на таких скалах, которые расположены ниже уровня морских приливов; два раза в день их покрывают морские волны, и поэтому их продукт не связан с приложением человеческого труда. Тем не менее собственник так"ого земельного участка, где растет этот вид растения, требует себе ренту точно так же, как и с площади, засе­ янной хлебными злаками. Близ Шетландских островов море чрезвы-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 73

чайно богато рыбой. Значительная часть их обитателей [ II ] живет рыб­ной ловлей. Но чтобы можно было пользоваться продуктом моря, необ­ходимо иметь жилище на прилегающих к морю участках суши. Земель­ная рента здесь пропорциональна не тому, что арендатор может извлечь из земли, а тому, что он может получить от земли и моря в совокупности» (Smith. Т. I , р. 301—302) [Русский перевод, стр. 120—121].

«Земельную ренту можно рассматривать как продукт тех сил при­роды, пользование которыми собственник предоставляет арендатору в порядке ссуды. Этот продукт бывает больше или меньше в зависимости от размеров соответствующей силы природы, иными словами, в зависи­мости от степени естественного или искусственно созданного плодоро­дия земли. Это тот продукт природы, который остается за вычетом или после сбалансирования всего того, что можно рассматривать как дело рук человека» (Smith. T. II , р. 377—378) [Русский перевод, стр. 268].

«Земельная рента, рассматриваемая в качество цепы, уплачивае­мой за пользование землей, есть, таким образом, конечно, монополь­ная цена. Она отнюдь не пропорциональна улучшениям, внесенным в землю земельным собственником, или тому, что последний должен за­брать себе, чтобы не быть в убытке, но она соответствует тому, что может дать арендатор без убытка для себя» (Smith. T. I , р. 302) [Русский пере­вод, стр. 121].

«Из трех основных классов класс земельных собственников яв­ляется таким классом, которому ого доход не стоит ни труда, ни забот: доход этот притекает к ному, так сказать, сам собой, без какого-либо умысла или плана со стороны этого класса» (Smith. T. II, р. 161) [Рус­ский перевод, стр. 194].

Мы уже слышали, что величина земельной ренты зависит от степени плодородия почвы.

Другой момент, определяющий ее, это — местоположение.

«Рента изменяется в зависимости от плодородия почвы, каков бы ни был ее продукт, и в зависимости от местоположения земельного участка, каково бы ни было плодородие почвы» (Smith. T. I , р. 306) [Русский перевод, стр. 122].

«Если различные земельные участки, рудники или рыболовные уча­стки обладают одинаковым естественным плодородием, то количество получаемого от их использования продукта будет находиться в зависи­мости от размеров и от более [ III ] или менее умелого применения ка­питалов, расходуемых на их обработку и эксплуатацию. Если же капи­талы одинаковы л одинаково умело применяются, то продукт будет пропорционален естественной производительности этих земель, рудни­ков или рыболовных участков» ([Smith]. Т. II , р. 210) [Русский перевод, стр. 209-210].

Эти положения Смита важны потому, что при одинаковых издержках производства и одинаковых размерах капитала они сводят земельную ренту к большему или меньшему плодо­ родию почвы. Это ясно свидетельствует об извращении понятий в политической экономии, которая превращает плодородие земли в свойство землевладельца.

Однако теперь рассмотрим земельную ренту, как она обра­зуется в действительных отношениях.

4 М. и Э., т. 42

74

К. МАРКС

Размер земельной ренты определяется в результате борьбы между арендатором и земельным собственником. Всюду в поли­ тической экономии мы видим, что основой общественной органи­зации признается враждебная противоположность интересов, борьба, война.

Посмотрим же, каковы отношения между земельным собст­венником и арендатором.

«При определении условий арендного договора земельный собствен­ник стремится по возможности оставить арендатору не больше того, что необходимо для возмещения капитала, расходуемого на семена, оплату труда, рабочий скот и другие орудия производства, и для полу­чения прибыли, обычной для фермерских хозяйств в данном районе. Совершенно очевидно, что это — наименьшая доля, которой может до­вольствоваться арендатор, не терпя убытка, а земельный собственник редко расположен оставлять ему больше. Все, что остается от продукта или его цены сверх этой доли, каков бы ни был этот остаток, собствен­ник старается закрепить за собой в качестве земельной ренты — наи­большей, какую только способен уплатить арендатор при данном состоя­нии земли [ IV ]. Этот излишек всегда можно рассматривать как естест­венную земельную ренту, или как ту ренту, за которую естественным образом сдается в аренду большинство земельных участков» ( Smith . Т. I , р. 299— 300) [Русский перевод, стр. 120].

«Земельные собственники», — говорит Сай, — «осуществляют сво­его рода монополию в отношении арендаторов. Спрос на их товар, землю, может расти безостановочно; но количество их товара простирается лишь до известного пункта... Сделка, заключаемая между земельным собственником и арендатором, всегда насколько возможно выгодна для первого... Кроме выгод, извлекаемых им из природы вещей, он из­влекает еще выгоды из своего положения, из своего более крупного состояния, кредита, престижа; но уже первых выгод достаточно для того, чтобы он всегда имел возможность один воспользоваться всеми благоприятными обстоятельствами, связанными с данным участком земли. Проведение канала или дороги, рост населения и благосо­стояния данного района всегда повышают арендные ставки... Правда, арендатор и сам может улучшать почву за собственный счет; но выгоды из вложенного в мелиорацию капитала он извлекает лишь на протяжении действия арендного договора, с истечением же срока договора весь барыш переходит к земельному собственнику; с этого момента последний извлекает проценты, хотя он и не произвел ни­каких затрат: арендная плата соответственно возрастает» ( Say. Т. II , р. [142]—143).

«Вот почему земельная рента, рассматриваемая как цена, уплачи­ваемая за пользование землей, естественно оказывается наивысшей ценой, какую только способен уплачивать арендатор при данном со­стоянии земельного участка» (Smith. T. I , р. 299) [Русский перевод, стр. 120].

«В силу этого земельная рента за пользование поверхностью земли, составляет в большинстве случаев одну треть совокупного продукта и обычно является величиной постоянной, не зависящей от случайных колебаний [ V] урожая» (Smith. T. I , р. 351) [Русский перевод, стр. 137]. «Эта рента редко бывает меньше одной четверти совокупного продукта» (ibid., t. Il, p. 378) [Русский перевод, стр. 268].

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА

75

Земельная рента может выплачиваться не со всех товаров. Так, например, за камни в некоторых местностях земельной ренты не платят.

«Продукты земли, как правило, доставляются на рынок в таком количестве, чтобы их обычная цена была достаточна для возмещения капитала, затраченного на их транспортировку, и для получения обыч­ной прибыли. Если обычная цена превышает эту норму, то избыток ее идет на земельную ренту. Если же цены хватает лишь на возмещение затрат капитала, товар можно, конечно, доставить на рынок, но на уплату земельной ренты землевладельцу ничего не остается. Будет ли цена более чем достаточной для покрытия всех издержек производства, это зависит от спроса» (Smith. T. I, р. 302—303) [Русский перевод, стр. 121].

«Земельная рента входит в состав цены товаров совершенно дру­гим способом, чем заработная плата и прибыль на капитал. Высокий или низкий уровень заработной платы и прибыли является причиной высокой или низкой цены товаров, а высокий пли низкий уровень земельной ренты является результатом зтой цены» (Smith. T. I , р. 303—[304]) [Русский перевод, стр. 121].

К числу тех продуктов, которые всегда приносят земельную ренту, принадлежат предметы питания.

«Так как люди, как и все животные, размножаются в соответствии с наличием у них средств существования, то на предметы питания всегда имеется больший или меньший спрос. На предметы питания всегда можно будет купить больше или меньше [ VI] труда, и всегда найдутся охотники выполнить какую-нибудь работу, чтобы получить предметы питания. Правда, вследствие того, что иногда за труд приходится выплачивать высокую заработную плату, количество труда, которое можно получить в обмен на определенное количество предметов питания, не всегда рав­няется тому количеству труда, содержание которого может быть обес­печено при наиболее экономном их расходовании. Однако на предметы питания всегда можно приобрести количество труда, достаточное для содержания данного вида труда в соответствии с обычным в данной местности уровнем его существования. Почти при всех возможных си­туациях земля производит больше продуктов питания, чем требуется для прокормления всего труда, участвующего в производстве этой пищи вплоть до доставки ее на рынок. Избытка этой пищи всегда более чем достаточно для того, чтобы возместить с прибылью капитал, приводя­щий этот труд в движение. Таким образом, всегда остается кое-что для выплаты ренты земельному собственнику» (Smith. T. I , р. 305—306) [Русский перевод, стр. 122]. «Земельная рента не только имеет своим первоисточником продукты питания; однако если в дальнейшем и другие продукты земли начинают приносить ренту, этой прибавкой стоимости получатель ренты обязан опять-таки росту производительной силы труда, производящего пищевые продукты, являющемуся результатом прогресса в обработке и улучшении почвы» (Smith. T. I , р. 345) [Русский перевод, стр. 135]. «Итак, пищевые продукты всегда дают возможность уплаты земельной ренты» ( t . I, p . 337) [Русский перевод, стр. 132]. «Численность населения страны соответствует не тому количеству людей, которое данная страна может одеть и разместить в жилищах, а тому количеству, которое она может прокормить своим продуктом» (Smith. T. I, р. 342) [Русский перевод, стр. 134].

4*

76 К. M А Р К С

«Две важнейшие человеческие потребности после питания — это потребности в одежде и в жилище» (с отоплением). В большинстве слу­чаев предметы, служащие для удовлетворения этих потребностей, при­носят земельную ренту, но это бывает не всегда обязательно (ibid., t. I, p. [337]—338) [Русский перевод, стр. 133]. [VI]

[VIII] Посмотрим теперь, как собственник земли эксплуати­
рует все выгоды общества.

1) Земельная рента увеличивается с ростом населения ^эз
(Smith. T. I, р. 335) [Русский перевод, стр. 132].

2)    Мы слышали уже от Сэя, как увеличивается земельная рента с проведением железных дорог и т. д., по мере совершен­ствования, увеличения безопасности и расширения средств сообщения.

3)          «Всякое улучшение в условиях жизни общества имеет тенденцию прямо или косвенно повышать земельную ренту, увеличивать реальное богатство земельного собственника, т. е. его способность покупать чу­ жой труд или его продукт... Прогресс в мелиорации и в ■возделывании почвы ведет к этому прямым иутем. С возрастанием продукта необхо­ димо возрастает и доля земельного собственника в этом продукте... Рост реальных цен на эти виды сырья, например рост цен на скот, тоже ведет прямым путем к увеличению земельной ренты, и притом в еще большей пропорции. Возрастает не только реальная стоимость доли земельного собственника и тем самым его реальная власть над чужим трудом, — с возрастанием реальной стоимости продукта необходимо возрастает также и относительная величина доли земельного собственника в сово­ купном продукте. После возрастания реальной цены на данный продукт производство его не требует большего труда, чем раньше, а потому для возмещения примененного капитала с его обычными прибылями теперь нужна меньшая доля продукта, чем раньше. Таким образом, остающаяся доля продукта, принадлежащая земельному собственнику, будет, по сравнению с совокупным продуктом, теперь гораздо больше, чем раньше» {Smith. T. II, р. 157—159) [Русский перевод, стр. 193].

[ IX] Увеличение спроса на сырье и вытекающее отсюда
повышение его стоимости частично может быть результатом
роста населения и возрастания его потребностей. Но и каждое
новое изобретение, каждое новое применение промышлен­
ностью вовсе не использовавшегося раньше или мало исполь­
зовавшегося сырья увеличивает земельную ренту. Так, напри­
мер, с появлением железных дорог, пароходов и т. д. земельная
рента с каменноугольных копей неимоверно возросла.

Кроме этой выгоды, извлекаемой земельным собственником из промышленности, из открытий, из труда, мы сейчас увидим еще и другую выгоду.

4) «Те способы повышения производительной силы труда, которые
непосредственно ведут к понижению действительной цены промышленных
изделий, косвенно приводят к повышению действительной земельной
ренты. На изделия промышленности земельный собственник меняет именно
ту часть своего сырого продукта, которая остается от его личного по-

8К0Н0МИЧЕСК0-ФИЛ0С0ФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 77

требления, или цену этой части. Все, что уменьшает действительную цену продуктов промышленности, увеличивает действительную цену про­ дуктов сельского хозяйства. Отныне то же количество сырого продукта будет соответствовать уже большему количеству продуктов промыш­ленности, и земельный собственник получает возможность доставлять себе больше удобств, приобретать больше украшений и предметов рос­ коши» (Smith. T. II , р. 159) [Русский перевод, стр. 193].

Но когда Смит на том основании, qTO земельный собственник эксплуатирует все выгоды общества, [ X] заключает (t. II , р. 161) [Русский перевод, стр. 194], что интерес земельного соб­ ственника всегда идентичен интересу общества, то это нелепо. Согласно политической экономии, при господстве частной соб­ственности заинтересованность индивидуума в обществе пря­мо противоположна заинтересованности общества в нем, подо­бно тому как заинтересованность ростовщика в расточителе отнюдь не идентична интересам расточителя.

Мы лишь мимоходом упомянем о страсти земельного собст­ венника к монополии, направленной против земельной соб­ ственности зарубежных страй; отсюда ведут свое начало, напри­мер, хлебные законы. Точно так же мы здесь не будем говорить о средневековом крепостничестве, о рабстве в колониях, о нищете сельскохозяйственных рабочих в Великобритании. Будем при­держиваться положений самой политической экономии.

1)       Земельный собственник заинтересован в благосостоянии общества, гласят положения политической экономии; он заинте­ресован в росте населения, промышленной продукции, в умно­жении потребностей общества, одним словом, в росте его богат­ ства, а этот рост, как мы видели из предыдущего, идентичен росту нищеты и рабства. Связь между растущей квартирной платой и ростом нищеты является примером заинтересованности земельного собственника в обществе, ибо с ростом квартирной платы увеличивается земельная рента — процент на ту землю, на которой стоит дом.

2)       Согласно самим экономистам, интересы земельного собст­ венника находятся во враждебной противоположности интере­сам арендатора, т.е. уже значительной части общества ³⁷.

[ XI] 3) Так как земельный собственник может требовать от арендатора тем больше ренты, чем меньше заработной платы выплачивает арендатор, и так как арендатор тем больше снижает заработную плату, чем больше земельной ренты требует от него собственник земли, то интересы земельного собственника в такой же мере враждебны интересам батраков, в какой интересы владельца, промышленного предприятия враждебны интере­сам его рабочих. Интерес земельного собственника тоже низво­дит заработную плату до минимума.

78

К. МАРКС

4)         Так как реальное снижение цен на продукты промышлен­ ности увеличивает земельную ренту, то землевладелец прямо заинтересован в снижении заработной платы промышленных рабочих, в конкуренции среди капиталистов, в перепроизвод­стве, во всех бедствиях, порождаемых развитием промышлен­ности.

5)         Если, таким образом, интересы земельного собственника далеко не идентичны интересам общества и находятся во враж­дебной противоположности интересам арендаторов, батраков, промышленных рабочих и капиталистов, то, с другой стороны, интересы одного земельного собственника отнюдь не идентич­ ны интересам другого земельного собственника — вследствие конкуренции, которую мы теперь и рассмотрим.

Уже в самом общем виде взаимоотношение между крупной земельной собственностью и мелкой таково же, как взаимоотно­шение между крупным и мелким капиталом. Но к этому присо­единяются еще особые обстоятельства, безусловно вызывающие накопление крупной земельной собственности и поглощение ею молкой.

1XII] 1) Нигде относительное количество рабочих и орудий труда не уменьшается с увеличением размеров предприятия так сильно, как в земледелии. Точно так же нигде возможность всесторонней эксплуатации, экономия на сокращении издержек производства и искусное разделение труда не возрастают — с уве­личением размеров предприятия — так сильно, как в земледе­лии. Как бы мал ни был земельный участок, количество орудий труда, необходимых для его обработки, вроде плуга, пилы и т. д., наталкивается на известную границу, дальше которой оно умень­шаться уже не может, тогда как размеры земельного владения могут уменьшаться значительно ниже этой границы.

2)         Крупный земельный собственник присваивает процент на капитал, вложенный арендатором в дело улучшения почвы. Мелкий земельный собственник вынужден вкладывать в это дело свой собственный капитал. Для него вся эта прибыль, стало быть, отпадает.

3)         Если каждое общественное усовершенствование идет на пользу крупной земельной собственности, то мелкой оно вредит, так как оно всегда требует от нее все большего количества наличных денег.

4)         При рассмотрении этой конкуренции надо остановиться еще на двух важных законах:

а) Рента с земельных участков, возделываемых для производства продуктов питания, регулирует ренту большей части других возделы­ ваемых земель { Smith, Т. I, р. 331) [Русский перевод, стр. 130].

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИБ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 79

Такие средства пропитания, как скот и т. д., может произ­водить в конце концов только крупное земельное владение. Следовательно, оно регулирует ренту с прочих земель и может снижать ее до минимума.

В этих случаях мелкий земельный собственник, который сам работает на своем земельном участке, оказывается по отношению к крупному земельному собственнику в таком же положении, как ремесленник, имеющий собственный инструмент, по отноше­нию к фабриканту. Мелкий земельный собственник становит­ся просто орудием труда. [ XVI] Для мелкого земельного собст­венника земельная рента совершенно исчезает, ему остается в лучшем случае процент на его капитал и его заработная плата; ибо в результате конкуренции земельная рента может снизиться до того, что она будет представлять собой как раз лишь процент на капитал, вложенный не самим землевладель­цем.

ß) Кроме того, мы ужо знаем, что при одинаковом плодоро­дии и одинаково умелой эксплуатации земельных участков, рудников или рыболовных участков продукт пропорционален размерам капитала. Стало быть, победу одерживает крупная земельная собственность. Точно так же при равных капиталах доход пропорционален степени плодородия земли. Следова­тельно, при равных капиталах победа на стороне собственника более плодородных земельных участков.

у) «Относительно какого-нибудь рудника можно вообще говорить богат он или беден в зависимости от того, является ли количество мине­ рала, извлекаемого из него посредством применения определенного количества труда, большим или меньшим, чем то количество минерала, которое при затрате такого же труда можно извлечь из большинства других рудников того же рода» (Smith. T. I, р. 345—346) [Русский пе­ревод, стр. 135]. «Цена продукции наиболее богатой шахты регулирует цену угля для всех других шахт, расположенных по соседству. Земель­ный собственник и предприниматель оба считают — один, что его рента будет выше, другой, что его прибыль возрастет, если они будут прода­вать продукт по цене более низкой, чем их соседи. В этом случае и соседи вынуждены продавать свою продукцию по той же цене, хотя они менее способны это делать и хотя эта цена продолжает понижаться и порой не оставляет им ни ренты, ни прибыли. Некоторые шахты в результате этого совсем забрасываются, другие не приносят уже никакой ренты и в дальнейшем могут эксплуатироваться только самим собственником земли» (Smith. T. I , р. 350) [Русский перевод, стр. 137]. «После открытия перуанских рудников большинство серебряных рудников в Европе было заброшено... То же самое произошло с рудниками Кубы и Сан-Доминго и даже со старыми рудниками в Перу после открытия рудников в Потоси» (t. I, p. 353) [Русский перевод, стр. 138}.

То, что Смит говорит здесь о рудниках, в большей или мень­шей степени применимо к земельной собственности вообще.

80

К. МАРКС

ô) «Следует заметить, что обычная рыночная цена на землю всегда зависит от обычной рыночной нормы процента... Если бы земельная рента упала значительно ниже денежного процента, то никто не стал бы поку­пать земельные участки, что в скором временя вызвало бы снижение рыночных цен на землю. И наоборот, если бы преимущества земельной ренты более чем компенсировали нормальную разницу между уровнем денежного процента и уровнем земельной ренты, то все бросились бы покупать землю, что опять-таки в скором времени восстановило бы ее обычную рыночную цену» ([Smith]. T. II , р. [367]—368) [Русский пере­вод, стр. 263—264].

Из этого взаимоотношения между земельной рентой и денеж­ ным процентом следует, что земельная рента должна неуклонно падать, так что в конце концов на земельную ренту могут жить только самые богатые люди. Следовательно, конкуренция среди земельных собственников, не сдающих своих земель в аренду, непрерывно возрастает. Разорение одной части этих земельных собственников. Новая концентрация крупной земель­ной собственности.

[ XVII ] Эта конкуренция ведет, далее, к тому, что значитель­ная часть земельной собственности попадает в руки капиталистов и капиталисты таким образом становятся вместе с тем и земель­ ными собственниками, точно так же как и вообще менее крупные земельные собственники существуют теперь уже только в каче­ стве капиталистов. Наряду с этим некоторая часть крупных земельных собственников становится в то же время промышлен­никами.

Таким образом, конечным результатом является уничто­ жение различия между капиталистом и земельным собственни­ком, так что в общем и целом остается уже только два класса населения: рабочий класс и класс капиталистов. Это вовлечение земельной собственности в торговый оборот, превращение зе­мельной собственности в товар означает окончательное падение старой аристократии и окончательное утверждение денежной аристократии.

1) Сентиментальные слезы, которые по этому поводу проли­вает романтика ³⁸, нам чужды. Она постоянно смешивает два момента: гнусность, заключающуюся в торгашеских махина­ циях ³⁹ с землей, и то вполне рациональное, в пределах частной собственности необходимое и желательное последствие, которое заключено в торгашеских махинациях с частной собствен­ностью на землю. Во-первых, феодальная земельная собствен­ность уже по самому существу своему есть результат торга­ шеских махинаций с землей, превращение ее в землю, отчуж­денную от человека и вследствие этого противостоящую ему в образе тех или иных немногих крупных господ.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 81

Уже феодальное землевладение заключает в себе господ­ ство земли над людьми как власть какой-то чуждой силы. Кре­постной есть придаток земли. Точно так же и владелец майората, первородный сын, принадлежит земле. Она его наследует. Вообще господство частной собственности начинается с земле­владения; землевладение является ее основой. Но при феодаль­ном землевладении владелец по крайней мере с виду кажется королем земельного владения. Вместе с тем там еще существует видимость более интимного отношения между владельцем и землей, чем узы просто вещественного богатства. Земельный участок индивидуализируется вместе со своим хозяином, имеет его титул, баронский или графский, его привилегии, его юрис­ дикцию, его политическое положение и т. д. Земельный участок является как бы неорганическим телом своего хозяина. Отсюда поговорка nulle terre sans maître *, в которой нашло свое выра­ жение срастание господского величия с земельным владением. Точно так же и господство земельной собственности не выступает здесь непосредственно как господство голого капитала. Те, кто принадлежит к этой земельной собственности, относятся к ней скорее как к своему отечеству. Это — национализм весьма ограниченного характера.

[ XVIII] Точно так же феодальная земельная собственность дает имя своему владельцу, как королевство дает имя своему королю. Его семейная генеалогия, история его дома и т. д. — все это индивидуализирует для него его земельную собствен­ность, превращает ее форменным образом в его дом, персонифи­ цирует ее. Точно так же и те, кто обрабатывает его земельное владение, находятся не в положении наемных поденщиков, а частью сами, как крепостные, являются его собственностью, частью же состоят к нему в отношениях почитания, подданства и определенных повинностей. Позиция землевладельца по отно­шению к ним является поэтому позицией непосредственно поли­ тической и имеет вместе с тем некоторую эмоциональную сторону. Нравы, характер и т. д. меняются от одного земельного участка к другому; они как бы срослись с клочком земли, тогда как позд­нее человека связывает с земельным участком только его коше­лек, а не его характер, не его индивидуальность. И, наконец, феодальный землевладелец не стремится извлекать из своего земельного владения максимально возможную выгоду. На­против, он потребляет то, что там имеется, а заботу о добы­вании новых средств он спокойно предоставляет крепостным и арендаторам. Таково отношение дворянства к. земельному

* — нет земли без господина. Ред.

82

К. МАРКС

владению, окружающее хозяина земли некоторым романтиче­ским ореолом.

Необходимо, чтобы эта видимость исчезла, чтобы земельная собственность, этот корень частной собственности, была целиком вовлечена в движение частной собственности и стала товаром; чтобы господство собственника выступило как чистое господство частной собственности, капитала, вне всякой политической окраски; чтобы взаимоотношение между собственником и работ­ником свелось к экономическому отношению эксплуататора и эксплуатируемого; чтобы всякое персональное взаимоотно­ шение между собственником и его собственностью прекратилось и чтобы эта собственность стала лишь вещественным, материаль­ным богатством; чтобы место почетного брачного союза с землей занял брак по расчету и чтобы земля, точно так же как и чело­век, опустилась на уровень торгашеской стоимости. Необходимо, чтобы то, что составляет корень земельной собственности, — грязное своекорыстие, — выступило также и в своей циничной форме. Необходимо, чтобы неподвижная монополия преврати­лась в подвижную и беспокойную монополию, в конкуренцию, а праздное наслаждение плодами чужого кровавого пота — в активную торговлю ими. И, наконец, необходимо, чтобы в про­цессе этой конкуренции земельная собственность в образе капитала продемонстрировала свое господство как над рабочим классом, так и над самими собственниками, разоряемыми или возносимыми выше согласно за конам движения капитала. Тем са­мым место средневековой поговорки nulle terre sans seigneur * занимает поговорка нового времени l'argent n'a pas de maître **, ярко выражающая господство мертвой материи над людьми.

[ XIX ] 2) Что касается спора о делимости или неделимости земельных владений, то надо заметить следующее:

Раздел земельных владений есть отрицание крупной моно­ полии земельной собственности; он ее устраняет, но лишь посред­ством придания этой монополии всеобщего характера. Основу монополии — частную собственность — раздел земельных вла­дений не устраняет. Он посягает на данную форму существо­вания, а пе на сущность монополии. В результате этого раздел земельных владений становится жертвой законов частной собственности. Дело в том, что раздел земельных владений соот­ветствует движению конкуренции в сфере промышленности. Кроме экономических невыгод от раздела орудий и от распыле­ния труда (надо отличать это от разделения труда: работа здесь

* — нет земли без сеньора. Ред. "* — деньги не имеют господина. Ред,

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 83

не разделяется между многими, а одна и та же работа выпол­няется каждым изолированно, т. е. имеет место многократное повторение одной и той же работы), этот раздел, как и выше­упомянутая конкуренция, опять-таки неизбежно превращается в накопление и концентрацию.

Поэтому там, где имеет место раздел земельных владений, не остается ничего иного, как либо вернуться к монополии в еще более отвратительном виде, либо подвергнуть отрицанию, упразднить самый раздел земельных владений. Но это уже не возврат к феодальному землевладению, а устранение частной собственности иа землю вообще. Первое уничтожение монопо­лии всегда равносильно приданию ей всеобщего характера, расширению рамок ее существования. Устранение монополии, достигшей своей наиболее широкой и всеобъемлющей формы существования, равносильно ее полному уничтожению. Ассо­циация, в применении к земле, использует выгоды крупного землевладения в экономическом отношении и впервые реализует первоначальную тенденцию раздела — равенство. Точно так же ассоциация восстанавливает разумным путем, а не посредством крепостничества, барства и нелепой собственнической мистики, эмоциональное отношение человека к земле: земля перестает быть объектом торгашества и благодаря свободному труду и свободному наслаждению опять становится подлинным, личным достоянием человека. Большое преимущество раздела земельных владений заключается в том, что здесь масса, которая не может больше решиться на крепостную кабалу, гибнет от соб­ственности иначе, чем в промышленности.

Что касается крупного землевладения, то его защитники всегда софистически отождествляли экономические выгоды крупного земледелия с крупной земельной собственностью, как будто не видно, что эти выгоды как раз только с отменой [этой] собственности [ XX ] получают, с одной стороны, наиболь­ ший простор, а с другой стороны, впервые оказываются соци­ально-полезными. Точно так же эти защитники крупной земель­ ной собственности нападали на торгашеский дух мелкого земле­владения, как будто крупное землевладение, даже уже в его феодальной форме, не заключало в себе торгашества в скрытом виде. Не говоря уже о современной английской форме земельной собственности, где феодализм землевладельца переплетается с торгашеским духом и промышленным предпринимательством арендатора.

Подобно тому как крупная земельная собственность может в свою очередь бросить упрек разделу земельных владений в монополии, потому что этот раздел базируется на монополии

84 к. м а р к с

частной собственности, точно так же и раздел земельных владе­ний может бросить крупному землевладению упрек в разделе, потому что и здесь господствует раздел, только в неподвижной, замороженной форме. Вообще частная собственность покоится на разделе. Впрочем подобно тому как раздел земельных вла­дений приводит снова к крупному землевладению капиталисти­ческого типа, так и феодальная земельная собственность, как бы она ни изворачивалась, неизбежно должна подвергнуться разделу или, по крайней мере, попасть в руки капиталистов.

Это происходит потому, что крупная земельная собственность, как это мы видим в Англии, толкает подавляющее большинство населения в объятия промышленности и низводит своих соб­ ственных рабочих на ступень полной нищеты. Таким образом, она порождает и увеличивает могущество своего врага — капитала, промышленности, отбрасывая на его сторону бедноту и всю деятельность в стране. Крупная земельная собственность делает большинство населения страны промышленным и поэтому превращает его в противника крупной земельной собственности. Если промышленность достигла высокой степени могущества, как мы это видим теперь в Англии, то она шаг за шагом выбивает из рук крупной земельной собственности ее монополию по отно­шению к зарубежным странам и вынуждает ее конкурировать с зарубежными землевладельцами. Дело в том, что при господ­ стве промышленности земельная собственность могла обеспе­чивать себе свое феодальное величие только посредством моно­полии по отношению к зарубежным странам, защищая себя таким путем от общих законов торговли, противоречащих ее феодальной сущности. Будучи втянута в орбиту конкуренции, земельная собственность следует законам конкуренции, как и любой другой товар, подчиненный конкуренции. Она в такой же мере теряет устойчивость, то сокращается, то увеличивается, переходит из рук в руки, и никакое законодательство не может уже удержать ее в немногих предопределенных к тому руках [ XXI]. Непосредственным результатом является ее распыление по многим владельцам и во всяком случае — подчинение власти промышленного капитала.

И, наконец, такое крупное землевладение, которое насильст­венно сохраняется и которое рядом с собой породило могучую промышленность, приводит к кризису еще скорее, чем такой раз­ дел земельных владений, при котором промышленность по своей силе остается все еще на втором месте.

Крупное землевладение, как мы это видим в Англии, уже утратило свой феодальный характер и приобрело характер предпринимательский, поскольку оно стремится делать возмож-

экономическо-философские рукописи 1844 года 85

но больше денег. Оно приносит собственнику максимально возможную земельную ренту, а арендатору — максимально воз­можную прибыль на его капитал. В результате этого заработная плата сельскохозяйственных рабочих уже доведена до минимума, а класс арендаторов представляет уже внутри землевладения силу промышленности и капитала. Вследствие конкуренции с заграницей земельная рента в большинстве случаев перестает быть таким доходом, который сам по себе достаточно обеспечи­вал бы землевладельца. Значительная часть земельных собствен­ников вынуждена занять место арендаторов, а эти последние частично опускаются в ряды пролетариата. G другой стороны, многие арендаторы завладевают земельной собственностью; это происходит потому, что крупные собственники, спокойно получающие свои доходы, по большей части предаются расто­чительству и, как правило, непригодны для руководства земле­делием в крупном масштабе: у них обычно нет ни капитала, ни способности эксплуатировать землю. Таким образом, часть их тоже совершенно разоряется. И, наконец, сведенную до мини­мума заработную плату приходится снижать еще больше, чтобы можно было выдержать новую конкуренцию. А это неизбежно ведет к революции.

Земельная собственность должна была развиваться и тем и другим путем, чтобы в том и другом случае прийти к своей неизбежной гибели, подобно тому ка.к промышленность и в форме монополии и в форме конкуренции должна была прийти к разорению, чтобы научиться верить в человека. [ XXI]

86 ]

[ОТЧУЖДЕННЫЙ ТРУД]

[ XXII ] Мы исходили из предпосылок политической экономии. Мы приняли ее язык и ее законы. Мы предположили как данное частную собственность, отделение друг от друга труда, капитала и земли, а также заработной платы, прибыли на капитал и зе­ мельной ренты; далее, разделение труда, конкуренцию, понятие меновой стоимости и т. д. На основе самой политической эконо­мии, пользуясь ее собственными словами, мы показали, что рабо­чий низведен до положения товара, притом самого жалкого, что нищета рабочего находится в прямом * отношении к мощи и размерам его продукции, что необходимым результатом конку­ренции является накопление капитала в руках немногих, т. е. еще более страшное восстановление монополии, и что в конце концов исчезает различие между капиталистом и земель­ным рантье, между хлебопашцем и промышленным рабочим, и все общество неизбежно распадается на два класса — соб­ственников и лишенных собственности рабочих.

Политическая экономия исходит из факта частной собствен­ности. Объяснения ее она нам не дает. Материальный процесс, проделываемый в действительности частной собственностью, она укладывает в общие, абстрактные формулы, которые и приобретают для нее затем значение законов. Эти законы она не осмысливает, т. е. не показывает, как они вытекают из самого существа частной собственности. Политическая экономия не дает нам ключа к пониманию основы и причины отделения труда от капитала и капитала от земли. Так, например, когда она опре­ деляет взаимоотношение между заработной платой и прибылью на капитал, то последней причиной является для нее интерес

* В оригинале описка: обратном. Ред.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 87

капиталистов; иными словами, она предполагает как данное то, что должно быть установлено в результате анализа. Точно так же всюду вклинивается конкуренция. Объяснение для нее ищут во внешних обстоятельствах. При этом политическая эко­номия ничего не говорит нам о том, в какой мере эти внешние, с виду случайные обстоятельства являются лишь выражением некоторого необходимого развития. Мы видели, что самый обмен представляется ей случайным фактом. Единственными маховыми колесами, которые пускает в ход политэконом, являются корыстолюбие и война между корыстолюбцами — кон­куренция.

Именно вследствие непонимания политической экономией взаимосвязи изучаемого ею движения можно было, например, учение о конкуренции противопоставлять учению о монополии, учение о свободе промыслов — учению о корпорации, учение о разделе земельных владений — учению о крупной земельной собственности, ибо конкуренция, свобода промыслов, раздел земельных владений мыслились и изображались только как случайные, преднамеренные, насильственные, а не как необхо­димые, неизбежные, естественные следствия монополии, кор­порации и феодальной собственности.

Итак, нам предстоит теперь осмыслить существенную взаимо­ связь между частной собственностью, корыстолюбием, отделе­ нием друг от друга труда, капитала и земельной собственности, между обменом и конкуренцией, между стоимостью человека и его обесценением, между монополией и конкуренцией и т. д., между всем этим отчуждением и денежной системой.

Мы не последуем примеру политэконома, который, желая что-либо объяснить, переносится в вымышленное им первобытное состояние. Такое первобытное состояние ничего не объясняет. Ссылаясь на первобытное состояние, политэконом только отодви­ гает вопрос в серую туманную даль. Он предполагает в форме факта, события то, что он должен дедуцировать, а именно — необходимое взаимоотношение между двумя вещами, например, между разделением труда и обменом. Таким же образом теолог объясняет происхождение зла грехопадением, т. е. он предпо­ лагает как факт, в форме исторического события, то, что он должен объяснить.

Мы берем отправным пунктом современный экономический факт:

Рабочий становится тем беднее, чем больше богатства он производит, чем больше растут мощь и размеры его продукции ⁴⁰. Рабочий становится тем более дешевым товаром, чем больше товаров он создает. В прямом соответствии с ростом стоимости

88 к. м а р к с

мира вещей растет обесценение человеческого мира. Труд про­изводит не только товары: он производит самого себя и рабочего как товар, притом в той самой пропорции, в которой он про­изводит вообще товары.

Этот факт выражает лишь следующее: предмет, производи­мый трудом, его продукт, противостоит труду как некое чуждое существо, как сила, не зависящая от производителя. Продукт труда есть труд, закрепленный в некотором предмете, овещест­ вленный в нем, это есть опредмечивание труда. Осуществление труда есть его опредмечивание. При тех порядках, которые пред­полагаются политической экономией, ото осуществление труда, ото его претворение в действительность выступает как выклю­ чение рабочего из действительности, опредмечивание выступает как утрата предмета и закабаление предметом, освоение пред­мета — как отчуждение ⁴¹.

Осуществление труда выступает как выключение, из действи­ тельности до такой степени, что рабочий выключается из дейст­ вительности вплоть до голодной смерти. Опредмечивание высту­ пает как утрата предмета до такой степени, что у рабочего отни­ мают самые необходимые предметы, необходимые не только для жизни, но и для работы. Да и сама работа становится таким предметом, овладеть которым он может лишь с величайшим на­пряжением своих сил и с самыми нерегулярными перерывами. Освоение предмета выступает как отчуждение до такой степени, что чем больше предметов рабочий производит, тем меньшим количеством их он может владеть и тем сильнее он подпадает под власть своего продукта, капитала.

Все эти следствия уже заключены в том определении, что рабочий относится к продукту своего труда как к чужому предмету. Ибо при такой предпосылке ясно: чем больше рабочий выматывает себя на работе, тем могущественнее становится чужой для него предметный мир, создаваемый им самим против самого себя, тем беднее становится он сам, его внутренний мир, тем меньшее имущество ему принадлежит. Точно так же обстоит дело и в религии. Чем больше вкладывает человек в бога, тем меньше остается в нем самом ⁴². Рабочий вкладывает в пред­мет свою жизнь, но отныне эта жизнь принадлежит уже не ему, а предмету. Таким образом, чем больше эта его деятельность, тем беспредметнее рабочий. Что отошло в продукт его труда, того уже нет у него самого. Поэтому, чем больше этот продукт, тем меньше он сам. Отчуждение рабочего в его продукте имеет не только то значение, что его труд становится предметом, приобретает внешнее существование, но еще и то значение, что его труд существует вне его, независимо от него, как нечто

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 89

чужое для него, и что этот труд становится противостоящей ему самостоятельной силой; что жизнь, сообщенная им предмету, выступает против него как враждебная и чуждая.

[ XXIII ] Рассмотрим теперь подробнее опредмечивание, про­изводство продукта рабочим, и в этом опредмечивании отчуж­дение, утрату предмета, т.е. произведенного рабочим продукта.

Рабочий ничего не может создать без природы, без внешнего чувственного мира. Это — тот материал, на котором осущест­вляется его труд, в котором развертывается его трудовая дея­тельность, из которого и с помощью которого труд производит свои продукты.

Но подобно тому как природа дает труду средства к жизни в том смысле, что без предметов, к которым труд прилагается, невозможна жизнь труда, так, с другой стороны, природа же доставляет средства к жизни и в более узком смысле, т. е. сред­ства физического существования самого рабочего.

Таким образом, чем больше рабочий с помощью своего труда осваивает, внешний мир, чувственную природу, тем в большей мере лишает он себя средств к жизни в двояком смысле: во-пер­ вых, чувственный внешний мир все больше и больше перестает быть таким предметом, который неотъемлемо принадлежал бы его труду, перестает быть жизненным средством его труда; во-вторых, этот внешний мир все в большей мере перестает давать для него средства к жизни в непосредственном смысле — средства физического существования рабочего.

Итак, рабочий становится рабом своего предмета в двояком отношении: во-первых, он получает предмет для труда, т. е. ра­ боту, и, во-вторых^ он получает средства существования. Только этот предмет дает ему, стало быть, возможность существовать, во- первых, как рабочему и, во-вторых, как физическому субъекту. Венец этого рабства в том, что он уже только в качестве рабо­чего может поддерншвать свое существование как физического субъекта и что он является рабочим уже только в качестве физического субъекта.

(Согласно законам политической экономии, отчуждение рабочего в его предмете выражается в том, что чем больше рабо­чий производит, тем меньше он может потреблять; чем больше ценностей он создает, тем больше сам он обесценивается и лишается достоинства; чем лучше оформлен его продукт, тем более изуродован рабочий; чем культурнее созданная им вещь, тем более похож на варвара он сам; чем могущественнее труд, тем немощнее рабочий; чем замысловатее выполняемая им работа, тем большему умственному опустошению и тем боль­шему закабалению природой подвергается сам рабочий.)

90

К. МАРКС

Политическая экономия замалчивает отчуждение в самом существе труда тем, что она не подвергает рассмотрению непо­средственное отношение между рабочим (трудом) и производи­мым им продуктом. Конечно, труд производит чудесные вещи для богачей, но он же производит обнищание рабочего. Он создает дворцы, но также и трущобы для рабочих. Он творит красоту, но также и уродует рабочего. Он заменяет ручной труд машиной, но при этом отбрасывает часть рабочих назад к варвар­скому труду, а другую часть рабочих превращает в машину. Он производит ум, но также и слабоумие, кретинизм как удел рабочих.

Непосредственное отношение труда к его продуктам есть отношение рабочего к предметам его производства. Отношение имущего к предметам производства и к самому производству есть лишь следствие этого первого отношения и подтверждает его. Эту другую сторону вопроса мы рассмотрим позже.

Итак, когда мы спрашиваем, какова сущность трудовых отношений, то мы спрашиваем об отношении рабочего к произ­водству.

До сих пор мы рассматривали отчуждение рабочего лишь с одной стороны, а именно со стороны его отношения к про­дуктам своего труда. Но отчуждение проявляется не только в конечном результате, но и в самом акте производства, в самой производственной деятельности. Мог ли бы рабочий противостоять продукту своей деятельности как чему-то чуждо­му, если бы он не отчуждался от себя в самом акте производ­ства? Ведь продукт есть лишь итог деятельности, производства. Следовательно, если продукт труда есть отчуждение, то и само производство должно быть деятельным отчуждением, отчужде­нием деятельности, деятельностью отчуждения. В отчуждении предмета труда только подытоживается отчуждение в деятель­ности самого труда.

В чем же заключается отчуждение труда?

Во-первых, в том, что труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физи­ческую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую при­роду и разрушает свои духовные силы. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это — принудительный труд: Это не удовлетворение потребности в

ЭКономичесКО-философские рукописи 1844 года 01

ТРУД6> ä только средство для удовлетворения всяких других по­требностей, но не потребности в труде. Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физиче­ское или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы. Внешний труд, труд, в процессе которого человек себя отчуж­дает, есть принесение себя в жертву, самоистязание. И, наконец, внешний характер труда проявляется для рабочего в том, что этот труд принадлежит не ему, а другому, и сам он в процессе труда принадлежит не себе, а другому. Подобно тому как в рели­гии самодеятельность человеческой фантазии, человеческого мозга и человеческого сердца воздействует на индивидуума независимо от него самого, т. е. в качестве какой-то чужой дея­ тельности, божественной или дьявольской, так и деятельность рабочего не есть его самодеятельность⁴³. Она принадлежит другому, она есть утрата рабочим самого себя.

В результате получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при вы­полнении своих животных функций — при еде, питье, в поло­вом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т. д., — а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превра­щается в то, что присуще животному.

Правда, еда, питье, половой акт и т. д. тоже суть подлин­ но человеческие функции. Но в абстракции, отрывающей их от круга прочей человеческой деятельности и превращающей их в последние и единственные конечные цели, они носят живот­ ный характер.

Мы рассмотрели акт отчуждения практической человечес­ кой деятельности, труда, с двух сторон. Во-первых, отношение рабочего к продукту труда, как к предмету чуждому и над ним властвующему. Это отношение есть вместе с тем отношение к чувственному внешнему миру, к предметам природы, как к миру чуждому, ему враждебно противостоящему. Во-вторых, отношение труда к акту производства в самом процессе труда. Это отношение есть отношение рабочего к его собственной дея­ тельности, как к чему-то чуждому, ему не принадлежащему. Деятельность выступает здесь как страдание, сила — как бес­ силие, зачатие — как оскопление, собственная физическая и духовная энергия рабочего, его личная жизнь (ибо что такое жизнь, если она не есть деятельность?) — как повернутая против него самого, от него не зависящая, ему не принадлежащая деятельность. Это есть самоотчуждение, тогда как выше речь шла об отчужденна вещи.

92

К. МАРКС

[ XXIV] Теперь нам предстоит на основании двух данных определений отчужденного труда вывести еще третье его опре­деление.

Человек есть существо родовое, не только в том смысле, что и практически и теоретически он делает своим предметом род — как свой собственный, так и прочих вещей, но и в том смысле — и это есть лишь другое выражение того же самого, — что он относится к самому себе как к наличному живому роду, относится к самому себе как к существу универсальному и по­тому свободному ⁴⁴.

Родовая жизнь как у человека, так и у животного физически состоит в том, что человек (как и животное) живет неорганиче­ской природой, и чем универсальнее человек по сравнению с животным, тем универсальнее сфера той неорганической природы, которой он живет. Подобно тому как в теоретическом отношении растения, животные, камни, воздух,, свет и т. д. являются частью человеческого сознания, отчасти в качестве объектов естествознания, отчасти в качестве объектов искус­ства, являются его духовной неорганической природой, духов­ной пищей, которую он предварительно должен приготовить, чтобы ее можно было вкусить и переварить, — так и в практи­ческом отношении они составляют часть человеческой жизни и человеческой деятельности. Физически человек живет только этими продуктами природы, будь то в форме пищи, отопле­ния, одежды, жилища и т. д. Практически универсальность человека проявляется именно в той универсальности, кото­рая всю природу превращает в его неорганическое тело, посколь­ку она служит, во-первых, непосредственным жизненным сред­ ством для человека, а во-вторых, материей, предметом и орудием его жизнедеятельности. Природа есть неорганическое тело человека, а именно — природа в той мере, в какой сама она не есть человеческое тело. Человек живет природой. Это значит, что природа есть его тело, с которым человек должен оста­ваться в процессе постоянного общения, чтобы не умереть. Что физическая и духовная жизнь человека неразрывно свя­зана с природой, означает не что иное, как то, что природа неразрывно связана с самой собой, ибо человек есть часть природы.

Отчужденный труд человека, отчуждая от него 1) природу, 2) его самого, его собственную деятельную функцию, его жизне­деятельность, тем самым отчуждает от человека род: он превра­щает для человека родовую жизнь в средство для поддержания индивидуальной жизни. Во-первых, он отчуждает родовую жизнь и индивидуальную жизнь, а во-вторых, делает индиви-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 93

дуальную жизнь, взятую в ее абстрактной форме, целью родовой жизни, тоже в ее абстрактной и отчужденной форме ⁴⁵.

Дело в том, что, во-первых, сам труд, сама жизнедеятель­ ность, сама производственная жизнь оказываются для человека лишь средством для удовлетворения одной его потребности, потребности в сохранении физического существования. А произ­водственная жизнь и есть родовая жизнь. Это есть жизнь, по­рождающая жизнь. В характере жизнедеятельности заключается весь характер данного вида, его родовой характер, а свободная сознательная деятельность как раз и составляет родовой харак­тер человека. Сама жизнь оказывается лишь средством к жизни.

Животное непосредственно тождественно со своей жизне­деятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятель­ности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самое свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания. Его жизнедеятельность — сознательная. Это не есть такая определенность, с которой он непосредственно сливается воедино. Сознательная жизнедеятельность непосредственно от­личает человека от животной жизнедеятельности. Именно лишь в силу этого он есть родовое существо. Или можно сказать еще так: он есть сознательное существо, т. е. его собственная жизнь является для него предметом именно лишь потому, что он есть родовое существо. Только в силу этого его деятельность есть свободная деятельность. Отчужденный труд переворачивает это отношение таким образом, что человек именно потому, что он есть существо сознательное, превращает свою жизнедея­ тельность, свою сущность только лишь в средство для поддер­жания своего существования.

Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного — родового существа, т. е. такого существа, которое относится к роду как к своей собственной сущности, или к самому себе как к родовому существу. Животное, правда, тоже производит. Оно строит себе гнездо или жилище, как это делают пчела, бобр, муравей и т. д. Но животное производит лишь то, в чем непосредственно нуждается оно само или его детеныш; оно производит односторонне, тогда как человек про­изводит универсально; оно производит лишь под властью непо­ средственной физической потребности, между тем как человек производит даже будучи свободен от физической потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее; животное производит только самого себя, тогда как человек* воспроизводит всю природу; продукт жи­вотного непосредственным образом связан с его физическим

94 к. м а р к с

организмом, тогда как человек свободно противостоит своему продукту. Животное строит только сообразно мерке и потребно­ сти того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить по меркам любого вида и всюду он умеет прилагать к предмету присущую мерку; в силу этого человек строит также и по законам красоты.

Поэтому именно в переработке предметного мира человек впервые действительно утверждает себя как родовое существо. Это производство есть его деятельная родовая жизнь. Благо­даря этому производству природа оказывается его произве­дением и его действительностью. Предмет труда есть поэтому опредмечивание родовой жизни человека: человек удваивает себя уже не только интеллектуально, как это имеет место в сознании, но и реально, деятельно, и созерцает самого себя в созданном им мире. Поэтому отчужденный труд, отнимая у человека пред­мет его производства, тем самым отнимает у него его родовую жизнь, его действительную родовую предметность, а то преиму­щество, которое человек имеет перед животным, превращает для него в нечто отрицательное, поскольку у человека отби­рают его неорганическое тело, природу.

Подобным же образом отчужденный труд, принижая само­деятельность, свободную деятельность до степени простого сред­ ства, тем самым превращает родовую жизнь человека в средство для поддержания его физического существования.

Присущее человеку сознание его родовой сущности видоиз­меняется, стало быть, вследствие отчуждения так, что родовая жизнь становится для него средством.

Таким образом, отчуждение труда приводит к следующим результатам:

3)         Родовая сущность человека — как природа, так и его духовное родовое достояние — превращается в чуждую ему сущ­ность, в средство для поддержания его индивидуального суще­ствования. Отчужденный труд отчуждает от человека его соб­ственное тело, как и природу вне его, как и его духовную сущ­ность, его человеческую сущность.

4)         Непосредственным следствием того, что человек отчуж­ден от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от своей родовой сущности, является отчуждение человека от чело­ века. Когда человек противостоит самому себе, то ему противо­стоит другай человек. То, что можно сказать об отношении человека.к своему труду, к продукту своего труда и к самому себе, то же можно сказать и об отношении человека к дру­ гому человеку, а также к труду и к предмету*груда другого чело­века.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 95

Вообще положение о том, что от человека отчуждена его родовая сущность, означает, что один человек отчужден от другого и каждый из них отчужден от человеческой сущности.

Отчуждение человека, вообще любое отношение, в котором человек находится к самому себе, реализуется, выявляется лишь в отношениях человека к другим людям.

Следовательно, в условиях отчужденного труда каждый человек рассматривает другого, руководствуясь масштабом и отношением, в котором находится он сам как рабочий.

[ XXV] Мы исходили из экономического факта — отчужде­ния рабочего и его продукции. Мы сформулировали понятие этого факта: отчужденный труд. Это понятие мы подвергли анализу. Мы анализировали, стало быть, лишь экономический факт.

Теперь посмотрим, как это понятие отчужденного труда вы­ражено и представлено в реальной действительности.

Если продукт труда мне чужд, если он противостоит мне в качестве чуждой силы, кому же в таком случае он принадле­жит?

Если моя собственная деятельность принадлежит не мне, а есть деятельность чуждая, вынужденная, кому же принадле­жит она в таком случае?

Некоторому иному, чем я, существу.

Что же это за существо?

Не боги ли? Правда, на первых порах главная производствен­ная деятельность, например строительство храмов и т. д. в Египте, в Индии, в Мексике, шла по линии служения богам, и самый продукт принадлежал богам. Однако боги никогда не были одни хозяевами труда. Не была хозяином и природа. Да и каким противоречием было бы такое положение, при ко­тором чем больше человек благодаря своему труду подчиняет себе природу и чем больше чудеса богов становятся излишними благодаря чудесам промышленности, тем больше человек дол­жен был бы в угоду этим силам отказываться от радости, достав­ляемой производством, и от наслаждения продуктом!

Чуждым существом, которому принадлежит труд и продукт труда, существом, на службе которого оказывается труд и для наслаждения которого создается продукт труда, таким суще­ством может быть лишь сам человек.

Если продукт труда не принадлежит рабочему, если он про­тивостоит ему как чуждая сила, то это возможно лишь в резуль­тате того, что продукт принадлежит другому человеку, не ра­бочему. Если деятельность рабочего для него самого является мукой, то кому-то другому она должна доставлять наслаждение

96

К. МАРКС

и жизнерадостность. Не боги и не природа, а только сам че­ ловек может быть этой чуждой силой, властвующей над чело­веком.

Необходимо еще принять во внимание выставленное выше положение о том, что отношение человека к самому себе ста­ новится для него предметным, действительным лишь через посредство его отношения к другому человеку. Следовательно, если человек относится к продукту своего труда, к своему опред- меченному труду, как к предмету чуждому, враждебному, могущественному, от него не зависящему, то он относится к нему так, что хозяином этого предмета является другой, чуж­ дый ему, враждебный, могущественный, от него не зависящий человек. Если он относится к своей собственной деятель­ности как к деятельности подневольной, то он относится к ней как к деятельности, находящейся па службе другому человеку, ему подвластной, подчиненной его принуждению и игу.

Всякое самоотчуждение человека от себя и от природы про­является в том отношении к другим, отличным от него людям, в которое он ставит самого себя и природу. Вот почему религиоз­ное самоотчуждение с необходимостью проявляется в отношении мирянина к священнослужителю или — так как здесь дело касается интеллектуального мира — также к некоему посред­нику и т. д. В практическом действительном мире самоотчужде­ние может проявляться только через посредство практического действительного отношения к другим людям. То средство, при помощи которого совершается отчуждение, само есть практическое средство. Таким образом, посредством отчужден­ного труда человек порождает не только свое отношение к пред­мету и акту производства как к чуждым и враждебным ему си­лам, — он порождает также и то отношение, в котором другие люди находятся к его производству и к его продукту, а равно и то отношение, в котором сам он находится к этим другим лю­дям. Подобно тому как он свою собственную производственную деятельность превращает в свое выключение из действительно­ сти, в кару для себя, а его собственный продукт им утрачивается, становится продуктом, ему не принадлежащим, точно так же он порождает власть того, кто не производит, над производством и над продуктом. Отчуждая от себя свою собственную деятель­ность, он позволяет другому человеку присваивать деятель­ность, ему не присущую.

До сих пор мы рассматривали это отношение только со сто­ роны рабочего; позднее мы рассмотрим его также и со стороны не-рабочего.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 97

Итак, посредством отчужденного труда рабочий порождает отношение к этому труду некоего человека, чуждого труду и стоящего вне труда. Отношение рабочего к труду порождает отношение к тому же труду капиталиста, или как бы там иначе ни называли хозяина труда. Стало быть, частная собственность есть продукт, результат, необходимое следствие отчужденного труда, внешнего отношения рабочего к природе и к самому себе.

Таким образом, к частной собственности мы приходим по­ средством анализа понятия отчужденного труда, т. е. отчуж­денного человека, отчужденной жизни.

Правда, понятие отчужденного труда (отчужденной жизни) мы получили, исходя из политической экономии, как резуль­ тат движения частной собственности. Но анализ этого понятия показывает, что, хотя частная собственность и выступает как основа и причина отчужденного труда, в действительности она, наоборот, оказывается его следствием, подобно тому как боги первоначально являются не причиной, а следствием заблуждения человеческого рассудка. Позднее это отношение превращается в отношение взаимодействия.

Только на последней, кульминационной стадии развития частной собственности вновь обнаруживается эта ее тайна: частная собственность оказывается, с одной стороны, продук­том отчужденного труда, а с другой стороны, средством его отчуждения, реализацией этого отчуждения.

Это развитие сразу же проливает свет на различные до сих пор не разрешенные коллизии.

1) Политическая экономия исходит из труда как подлинной души производства, и тем не менее труду она не дает ничего, а частной собственности отдает все. Прудон сделал из этого противоречия выводы в пользу труда, против частной собствен­ности. Но мы видим, что это очевидное противоречие есть про­тиворечие отчужденного труда с самим собой и что полити­ческая экономия сформулировала лишь законы отчужденного труда.

Поэтому мы видим также, что заработная плата идентична частной собственности, ибо заработная плата, где продукт, предмет труда оплачивает самый труд, есть лишь необходимое следствие отчуждения труда: ведь в заработной плате и самый труд выступает не как самоцель, а как слуга заработка. Позд­нее мы подробно остановимся на этом, а сейчас сделаем еще только несколько [ XXVI ] выводов.

Насильственное повышение заработной платы (не говоря уже о всех прочих трудностях, не говоря уже о том, что такое новы-

98 к. м а р к с

шение как аномалию можно было бы сохранять тоже только насильственно) было бы, как это вытекает из вышеизложенного, не более чем лучшей оплатой раба и не завоевало бы ни рабочему, ни труду их человеческого назначения и достоинства.

Даже равенство заработной плати, как его требует Прудон, имело бы лишь тот результат, что оно превратило бы отношение нынешнего рабочего к его труду в отношение всех людей к труду. В этом случае общество мыслилось бы как абстрактный капи­талист *⁶.

Заработная плата есть непосредственное следствие отчуж­денного труда, а отчужденный труд есть непосредственная причина частной собственности. Поэтому с падением одной сто­роны должна пасть и другая.

2) Из отношения отчужденного труда к частной собственно­ сти вытекает далее, что эмансипация общества от частной соб­ственности и т. д., от кабалы, выливается в политическую форму эмансипации рабочих, причем дело здесь не только в их эманси­пации, ибо их эмансипация заключает в себе общечеловеческую эмансипацию; и это потому, что кабала человечества в целом заключается в отношении рабочего к производству и все ка­бальные отношения суть лишь видоизменения и следствия этого отношения.

Как из понятия отчужденного труда мы получили путем анализа понятие частной собственности, точно так же можно с помощью этих двух факторов развить все экономические категории, причем в каждой из категорий, например торговле [Schacher], конкуренции, капитале, деньгах, мы найдем лишь то или иное определенное и развернутое выражение этих первых основ.

Однако прежде чем рассматривать это становление, мы по­пытаемся разрешить еще две задачи:

1)        Определить всеобщую сущность частной собственности, как результата отчужденного труда, й ее отношении к истинно человеческой и социальной собственности.

2)        Мы приняли, как факт, отчуждение труда, и этот факт мы подвергли анализу. Спрашивается теперь, как дошел чело­ век до отчуждения своего труда? Как обосновано это отчужде­ние в сущности человеческого развития? Для разрешения этой задачи многое нами уже получено, поскольку вопрос о проис­хождении частной собственности сведен нами к вопросу об отношении отчужденного труда к ходу развития человечества. Ведь когда говорят о частной собственности, то думают, что имеют дело с некоей вещью вне человека. А когда говорят о труде, то имеют дело непосредственно с самим человеком.

ЭКОИОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИБ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 99

Эта новая постановка вопроса уже включает в себя его разре­шение.

. К пункту 1: Всеобщая сущность частной собственности и ее отношение к истинно человеческой собственности.

Отчужденный труд распался у нас на две составные части, которые взаимно обусловливают друг друга, или являются лишь различными выражениями одного и того же отношения: при­ своение, освоение, выступает как отчуждение, а отчуждение выступает как присвоение, как подлинное приобретение прав гражданства.

Мы рассмотрели одну сторону, отчужденный труд в его от­ношении к самому рабочему, т. о. отношение отчужденного труда к самому себе. В качестве продукта или необходимого результата этого отношения мы нашли отношение собственно­ сти не-рабочего к рабочему и к труду. Частная собственность, как материальное, резюмированное выражение отчужденного труда, охватывает оба эти отношения: отношение рабочего к труду, к продукту своего труда и к не-рабочему и отношение не-рабочего к рабочему и к продукту его труда.

Мы видели, что для рабочего, который посредством труда осваивает природу, это освоение ее оказывается отчуждением, самодеятельность — деятельностью для кого-то другого и как бы деятельностью кого-то другого, жизненный процесс ока­зывается принесением жизни в жертву, производство предмета — утратой предмета, переходящего к чужой власти, к чужому человеку. Теперь рассмотрим отношение этого чуждого труду и рабочему человека к рабочему, к труду и к предмету труда.

Прежде всего необходимо заметить, что все то, что у рабочего выступает как деятельность отчуждения, у не-рабочего вы­ступает как состояние отчуждения.

Во-вторых, реальное, практическое отношение рабочего в процессе производства и его отношение к продукту (как ду­ шевное состояние) у противостоящего ему не-рабочего выступает как теоретическое отношение.

[ XXVII] В-третьих, не-рабочий делает против рабочего все то, что рабочий делает против самого себя, но этот не-ра­бочий не делает против самого себя того, что он делает против рабочего.

Рассмотрим подробнее эти три отношения. [ XXVII]

100 ]

[ВТОРАЯ РУКОПИСЬ]

[ОТНОШЕНИЯ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ]

[........ ] [XL] образует проценты на его капитал⁴⁷. Таким об­
разом, в лице рабочего субъективно существует то, что капитал
есть полностью потерявший себя человек, подобно тому как
в лице капитала объективно существует то, что труд есть чело­
век, потерявший самого себя. Но рабочий имеет несчастье быть
живым и потому испытывающим нужду капиталом, который
в тот момент, когда он не работает, теряет свои проценты,
а тем самым и свое существование. В качестве капитала стои­
мость рабочего возрастает в зависимости от спроса и предложе­
ния, да и физически его существование, его жизнь рассматри­
вались и рассматриваются как предложение товара, как это
происходит с любым другим товаром. Рабочий производит ка­
питал, капитал производит рабочего, следовательно, рабочий
производит самого себя, и продуктом всего этого движения
является человек как рабочий, как товар. Человек есть уже
только рабочий, и в качестве рабочего он обладает лишь теми
человеческими свойствами, которые нужны чужому для него
капиталу. А так как капитал и рабочий друг другу чужды и
потому находятся в безразличных, внешних и случайных взаи­
моотношениях, то эта отчужденность должна выступать также
и реально. Поэтому, как только капиталу вздумается — в силу
необходимости или произвола — перестать существовать для
рабочего, сам рабочий перестает существовать для себя: у него
нет работы, а потому нет и заработной платы, и так как он
обладает существованием не как человек, а как рабочий, то его
преспокойно можно похоронить, дать ему умереть с голоду
и т. д. Рабочий только тогда существует как рабочий, когда

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИБ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 101

он является для себя капиталом, и он только тогда является капиталом, когда для него имеется налицо какой-нибудь капитал. Существование капитала есть его существование, его жизнь, подобно тому как оно определяет содержание его жизни безраз­личным для него способом. Поэтому политическая экономия не знает незанятого рабочего, не знает человека труда, поскольку он оказывается вне этой сферы трудовых отношений. Плут, мошенник, нищий, безработный; умирающий с голоду, нищен­ствующий и совершающий преступления человек труда, все это — фигуры, существующие не для политической экономии, а только для других глаз, для глаз врача, судьи, могильщика, надзирателя за бедными и т. д.; это призраки, витающие вне сферы политической экономии. Вот почему потребности рабочего превращаются для нее только в потребность содержать его во время работы, и притом лишь постольку, поскольку это необходимо для того, чтобы рабочее поколение не вымерло. В силу этого заработная плата имеет совершенно тот же смысл, как и содержание, сохранение в исправности любого другого производительного инструмента, как потребление капитала вообще, которое необходимо для воспроизводства капитала вместе с процентами, или как смазочное масло, применяемое для колес, чтобы поддерживать их движение. Вот почему заработная плата принадлежит к числу необходимых издержек капитала и капиталиста и не должна выходить за рамки этой необходимости. Поэтому вполне последовательным был образ действий английских фабрикантов, которые до нового закона о бедных, введенного в 1834 г.⁴⁸, вычитали из заработной платы рабочего те общественные благотворительные пособия, которые рабочий получал за счет налога в пользу бедных, и рассматри­вали их как составную часть заработной платы.

Производство производит человека не только в качестве товара, не только человека-товар, человека с определением то­вара, оно производит его, сообразно этому определению, как существо и духовно и физически обесчеловеченное. — Амораль­ность, вырождение, отупение и рабочих и капиталистов. — Продукт этого производства есть товар, обладающий сознанием и самостоятельной деятельностью,., человек-товар... Крупный шаг вперед, сделанный Рикардо, Миллем и т. д. по сравнению со Смитом и Сэем, заключается в том, что вопрос о бытии че­ловека — большей или меньшей человеческой производитель­ности этого товара — они объявили безразличным и даже вред­ным. С их точки зрения подлинной целью производства является не то, сколько рабочих капитал содержит, а то, сколько про­центов он приносит, этой целью является сумма ежегодных

102 К. M A F К С

сбережений. Точно так же крупным и последовательным шагом вперед со стороны новейшей [XLI] английской политической экономии* было то, что, возведя труд в единственный принцип политической экономии, она вместе с тем с полной ясностью вскрыла обратную пропорциональность между заработной пла­той и процентами на капитал, показав, что капиталист, как правило, может повысить свой доход только путем снижения заработной платы, и наоборот. Не обсчитывание потребителя, а обоюдное обсчитывание капиталиста и рабочего есть нормаль­ ное взаимоотношение. Отношение частной собственности со­держит в себе в скрытом виде отношение частной собственности как труда и ее отношение как капитала, а также отношение обоих этих выражений друг к другу. Производство человече­ской деятельности как труда, т. е. деятельности совершенно чуждой себе, человеку и природе, и потому совершенно чуждой сознанию и жизненному проявлению, абстрактное существо­вание человека исключительно лишь как человека труда, кото­ рый поэтому ежедневно может скатиться из своего заполненного ничто в абсолютное ничто, в свое общественное и потому дей­ ствительное небытие. Как и, с другой стороны, производство предмета человеческой деятельности как капитала, где стерта всякая природная и общественная определенность предмета и где частная собственность утратила свои природные и обще­ственные качества (стало быть, утратила все политические и социальные иллюзии и не имеет даже видимости человеческих отношений), один и тот же капитал в самых разнообразных формах природного и общественного бытия остается одним и тем же, совершенно безразличным к своему действительному содержанию — эта противоположность труда и капитала, бу­дучи доведена до крайности, неизбежно становится высшим пунктом, высшей ступенью и гибелью всего отношения.

Поэтому опять-таки большим достижением новейшей англий­ской политической экономии является то, что она определила земельную ренту как разницу между процентами с самой плохой обрабатываемой земли и самой хорошей, вскрыла романтиче­ские представления земельного собственника — его мнимую социальную важность и мнимую идентичность его интересов и интересов общества, как это еще утверждает, следуя за физио­кратами, Адам Смит⁹⁷; она предвосхитила и подготовила то реальное движение, которое превратит земельного собственника в самого обыкновенного, прозаического капиталиста, и тем самым упростит и заострит противоположность и вместе с тем ускорит ее уничтожение. Земля как земля, земельная рента как земельная рента тем самым утратили свое сослоеное отличие и превратились

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЁ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 103

в ничего не говорящие или, лучше сказать, говорящие только языком денег капитал и проценты. Различие между капиталом и землей, между прибылью и земельной рентой, между ними обоими и заработной платой, между промышленностью и земле­ делием, между недвижимой и движимой частной собственностью есть различие все еще историческое, а не заложенное в самой сущности вещи. Это различие представляет собой исторически фиксированный момент образования и возникновения противо­положности между капиталом и трудом. В промышленности и т. д. в противоположность недвижимой земельной собствен­ности выражены лишь способ возникновения и та противопо­ложность по отношению к земледелию, в которой развивалась промышленность. В качестве особого вида труда, в качестве существенного, важного, объемлющего всю жизнь различия это различие существует лишь до тех пор, пока промышленность (городская жизнь) формируется в противовес землевладению (феодальной дворянской жизни) и носит еще в самой себе фео­дальный характер своего антипода и форме монополии, цеха, гильдии, корпорации и т. д., когда труд еще имеет по видимости общественное значение, значение действительной общности, когда он еще не дошел до безразличного отношения к своему содержанию и до полной обособленности, т. е. до абстракции от всякого другого бытия, а следовательно, и до получившего свободу действий капитала.

[XLII] Но необходимым развитием труда является получив­шая свободу действий и в качестве таковой самостоятельно конституирующаяся промышленность и получивший свободу дей­ ствий капитал. Власть промышленности над противостоящим ей землевладением сказывается тотчас же в возникновении земледелия как подлинно промышленной деятельности, тогда как раньше землевладелец предоставлял главную работу земле и рабу этой земли, при посредстве которого земля возделывалась. С превращением раба в свободного рабочего, т. е. в наемника, землевладелец, по сути дела, превратился в промышленника, в капиталиста, и это превращение происходит на первых порах через посредствующее звено — арендатора. Но арендатор есть представитель земельного собственника, его раскрывшаяся тайна; только благодаря арендатору земельный собственник обладает экономическим бытием, существует как частный соб­ственник, ибо земельная рента с его земли получается лишь благодаря конкуренции арендаторов. Таким образом, в лице арендатора землевладелец в сущности уже превратился в обык­новенного капиталиста. И это превращение должно совершить­ся также и в действительности: занимающийся земледелием

104 i Маркс

капиталист, арендатор, должен стать земельным собственником, или наоборот. Промышленные махинации арендатора суть про­ мышленные махинации земельного собственника, потому что бытие первого обусловливает бытие второго.

Но вот они вспоминают о своем противоположном возникнове­ нии, о своем происхождении, и тогда получается, что земельный собственник видит в капиталисте своего зазнавшегося, полу­чившего свободу действий и обогатившегося вчерашнего раба и усматривает с его стороны угрозу себе как капиталисту, а капиталист видит в земельном собственнике праздного, же­стокого и эгоистичного вчерашнего сеньора; он знает, что зе­мельный собственник наносит ему, как капиталисту, ущерб, хотя и обязан промышленности всем своим теперешним обще­ственным значением, своим имуществом и своим наслаждением; капиталист видит в земельной собственности нечто прямо про­ тивоположное свободной промышленности и свободному, не за­ висящему от какого бы то пи было природного определения капиталу. Это подчеркивание противоположности между капи­ талом и земельной собственностью носит в высшей степени ожесточенный характер, и обе стороны говорят друг другу правду. Стоит только почитать нападки недвижимой собствен­ности на движимую и наоборот, чтобы составить себе наглядное представление о гнусности как той, так и другой. Земель­ный собственник щеголяет дворянским происхождением своей собственности, своим феодальным прошлым, своими реминис­ценциями, поэтическими воспоминаниями, своей экзальтиро­ванностью, своим политическим значением и т. д., а если он выражается на языке политической экономии, то он говорит: производительно только земледелие. Вместе с тем он изобра­ жает своего противника хитрым мошенником, маклером-надува- телем, продажным корыстолюбцем; мятежным, бессердечным и бездушным, чуждым общественному духу, запросто торгующим интересами общества спекулянтом, ростовщиком, сводником, холопом, ловким льстецом, расчетливым денежным плутом, порождающим, вскармливающим, раздувающим конкуренцию и, следовательно, пауперизм и преступления, вызывающим распад всех социальных уз; бесчестным, беспринципным, без поэзии, субстанции, не имеющим ничего за душой (см. среди других физиократа Бергасса, которого бичевал уже Камилль Демулен в своем журнале « Revolutions de France et de Brabant »; см. фон Финке, Ланцицолле, Галлера, Лео *, Козегартена,

* Ссылаясь на г-на Лео, напыщенный старогегельянский теолог Функе рас­сказывает со слезами на глазах, как при отмене крепостничества один раб отказался не быть больше дворянской собственностью. См. также «Патриотические фантазии»

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 105

а также Сисмонди). Движимая собственность в свою очередь козыряет чудесами промышленности и движения, она — детище новейшего времени и его законнорожденная дочь; она выска­зывает сожаление по поводу своего противника как не пони­мающего своей сущности (и это — совершенно верно) тупицы, который на место морального капитала и свободного труда хочет водворить грубое антиморальное насилие и крепостни­чество. Она изображает его Дон-Кихотом, который под маской прямоты, честности, служения общественному интересу, по­стоянства прячет неспособность к движению, своекорыстную жажду наслаждений, себялюбие, узость интересов, злонаме­ренность; она объявляет его продувным монополистом; его реминисценции, его поэзию, его экзальтированность она заглу­шает историческим и саркастическим перечислением гнусно­стей, жестокостей, мотовства, проституции, бесчестия, анархии, мятежей, питомниками которых были романтические замки.

[XLIII] Это она, мол, добыла народу политическую сво­боду, она разбила оковы гражданского общества, связала во­едино миры, создала гуманную торговлю, чистую мораль, галантную образованность; па место грубых потребностей она породила в народе цивилизованные потребности и дала средства для их удовлетворения, тогда как земельный собственник, этот праздный и только мешающий делу хлебный ростовщик, удорожает для народа самые необходимые средства к жизни, тем самым вынуждая капиталиста повышать заработную плату без возможности увеличения производительной силы; тем самым земельный собственник препятствует росту годового дохода нации, препятствует накоплению капиталов и, следо­вательно, сокращает возможность предоставления народу ра­боты, а стране богатства; в конечном счете земельный собствен­ник совершенно уничтожает эту возможность, ведет дело к все­ общему упадку и ростовщически эксплуатирует все выгоды современной цивилизации, ничего для нее не делая и даже не отказываясь от своих феодальных предрассудков. И, наконец, пусть взглянет он только на своего арендатора — он, для ко­ торого землевладение и сама земля существуют лишь в качестве дарованного ему источпика денег, — и пусть скажет, не яв­ляется ли он лицемерным, начиненным фантазиями, хитрым плутом, который в глубине своего сердца и в действительности уже давным-давно принадлежит свободной промышленности и

Юстуса Мёзера, которые отличаются тем, что они пи на минуту не выходят за пределы ограниченного, мещанского, «доморощенного», обычного горизонта добропорядочного филистера и тем не менее представляют собой чистейшей воды фантазии. Это противо­речие и сделало их столь привлекательными для немецкого духа.

5 М. и Э., т. 42

106

К. МАРКС

милой торговле, как бы он этому ни противился и сколько бы он ни болтал об исторических воспоминаниях, о нравственных и политических целях. Все, что он действительно приводит в свою пользу, справедливо лишь в применении к земледельцу (капиталисту и батраку), а ведь земельный собственник им ско­рее враг; он аргументирует, следовательно, против самого себя. Без капитала, — указывают представители этого последнего,— земельная собственность есть мертвая, лишенная ценности материя. Цивилизирующая победа капитала заключается, мол, как раз в том, что вместо мертвой вещи он открыл и вызвал к жизни человеческий труд как источник богатства (см. Поля Луи Курье, Сен-Симона, Ганиля, Рикардо, Милля, Мак-Кул лоха, Деспота де Траси и Мишеля Шевалье).

Из действительного хода развития (вставить сюда) с необ­ходимостью вытекает победа капиталиста, т. е. развитой част­ной собственности над неразвитой, половинчатой частной собст­венностью, т. е. над земельным собственником, подобно тому как уже и вообще движение должно одержать победу над непо­движностью, открытая, сознающая себя подлость — над подло­стью скрытой и бессознательной, стяжательство — над жа­ждой наслаждений, откровенно безудержный, изворотливый эгоизм просвещения — над местным, осмотрительным, просто­ватым, ленивым и фантастическим эгоизмом суеверия, деньги — над иными формами частной собственности.

Те государства, которые почуяли опасность завершенной свободной промышленности, завершенной чистой морали и завершенной человеколюбивой торговли, пытаются — но со­вершенно безрезультатно — задержать капитализацию земель­ной собственности.

Земельная собственность, в отличие от капитала, есть такая частная собственность, такой капитал, который еще обременен местными и политическими предрассудками, такой капитал, который еще не вполне пришел к самому себе из своей перепле­тенности с окружающим миром, капитал еще незавершенный. В процессе своего всемирного развития он должен достичь своего абстрактного, т. е. чистого выражения.

Отношение частной собственности — это труд, капитал и их взаимоотношение. Движение, которое должны проделать члены этого отношения, таково:

Во-первых — непосредственное или опосредствованное един­ство обоих.

Вначале капитал и труд еще объединены; затем они хотя и разъединены и отчуждены, но обоюдно поднимают и стиму­лируют друг друга как положительные условия.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1854 ГОДА 107

[Во-вторых] — противоположность обоих по отношению друг к другу. Они исключают друг друга; рабочий видит в ка­питалисте (и обратно) свое собственное небытие; каждый из них стремится отнять у другого его существование.

[В-третьих]'— противоположность каждого по отношению к самому себе. Капитал = накопленному труду = труду. В ка­честве такового он распадается на самого себя и на свои проценты, а последние в свою очередь распадаются на про­центы и прибыль. Полное принесение капиталиста в жертву. Он скатывается в рабочий класс, подобно тому как рабочий — однако лить в виде исключения — становится капиталистом. Труд как момент капитала, как его издержки. Следовательно, заработная плата — жертва, приносимая капиталом.

Труд распадается на самого себя и заработную плату. Сам рабочий есть капитал, товар.

Враждебная взаимная противоположность. [XLIII]

5*

108 ]

[ТРЕТЬЯ РУКОПИСЬ]

[СУЩНОСТЬ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ В ОТРАЖЕНИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ]

К стр. XXXVI ^е9. — Субъективная сущность частной .соб­ ственности, частная собственность как обособленная деятель­ность, как субъект, как личность, это — труд. Вполне понятно, стало быть, что только ту политическую экономию, которая признала своим принципом труд (Адам Смит), т. е. кото­ рая уже перестала видеть в частной собственности всего лишь некое состояние вне человека, только эту политическую эконо­мию следует рассматривать как продукт действительной энер­гии и действительного движения частной собственности, как продукт современной промышленности; (она есть отложившееся в сознании самостоятельное движение частной собственности, современная промышленность как самость); а с другой стороны, именно она ускорила и прославила энергию и развитие этой промышленности, превратила их в силу сознания. Вот почему идолопоклонниками, фетишистами, католиками кажутся этой просвещенной политической экономии, раскрывшей — в рамках частной собственности — субъективную сущность богатства, приверженцы монетарной и меркантилистской системы ⁵⁰, усма­ тривающие в частной собственности некоторую только предмет­ ную сущность для человека. Поэтому Энгельс был совершенно прав, назвав Адама Смита Лютером политической экономии ⁸¹. Подобно тому как Лютер признал религию, веру сущностью внешнего мира и на этом основании восстал против католиче­ского язычества, как он отменил внешнюю религиозность, превратив религиозность во внутреннюю сущность человека, как он отверг находящихся вне мирянина попов потому, что он пересадил попа в сердце мирянина, — подобно этому отвер-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 109

гается находящееся вне человека и не зависящее от него, — т. е. подлежащее сохранению и утверждению лишь внешним способом, — богатство; иными словами, отвергается эта его внешняя, бессмысленная предметность, поскольку частная соб­ственность воплощается в самом человеке и сам человек при­знается ее сущностью, но именно в силу этого сам человек бе­рется в аспекте частной собственности, как у Лютера он берется в аспекте религии. Таким образом, под видом признания чело­века политическая экономия, принципом которой является труд, оказывается, скорее, лишь последовательным проведением отрицания человека, поскольку сам человек не находится уже в отношении внешнего напряжения к внешней сущности частной собственности, а стал сам этой напряженной сущностью част­ной собственности. То, что раньше было внешним по отноше­нию к человеку бытием, реальным его отчуждением, стало лишь актом отчуждения. Поэтому если вышеупомянутая политиче­ская экономия начинает с видимости признания человека, его самостоятельности, самодеятельности и т. д. и, перенося част­ ную собственность в самую сущность человека, не может больше связывать себя местными, национальными и прочими опреде­ лениями частной собственности как вне человека существующей сущности и, стало быть, развивает космополитическую, все­общую, ломающую любые пределы, любые узы энергию, чтобы водвориться на их место в качестве единственной политики, единственной всеобщности, единственного предела и единствен­ной связи, — то в процессе дальнейшего развития политическая экономия должна отбросить это лицемерие и выступить во всем своем цинизме. Она так и поступает: не обращая внимания на все бросающиеся в глаза противоречия, в которые запутывает ее эта теория, она гораздо одностороннее и потому резче и по­следовательнее развивает положение о труде как единственной сущности богатства, выявляет, в противоположность указан­ной первоначальной концепции, враждебный человеку характер вытекающих из этого учения выводов и, наконец, наносит смер­ тельный удар последней индивидуальной, природной, независимо от движения труда существующей форме частной собственности и источника богатства — земельной ренте, этому ставшему уже вполне экономическим и потому неспособному сопротивляться политической экономии выражению феодальной собственно­сти. (Школа Рикардо.) Цинизм политической экономии растет не только относительно от Смита через Сэя к Рикардо, Миллю и т. д., поскольку перед взором последних те результаты, к ко­торым приводит промышленность, выступают в более развитом и более противоречивом виде, но и положительно экономисты

но

К. МАРКС

всегда, и притом сознательно, идут по пути отчуждения от чело­века дальше своих предшественников, однако только потому, что их наука становится более последовательной и более истинной. Так как они превращают в субъект частную собственность в ее деятельной форме, т. е. объявляют сущность в одно и то же время человека как такового и человека как некое изуродован­ное существо [Unwesen], то противоречие, имеющееся в самой действительности, вполне соответствует той противоречивой сущности, которую они признали в качестве принципа. Разор­ ванная [ II ] действительность промышленности не только не опровергает, но, наоборот, подтверждает их внутренне разор­ванный принцип. Ведь их принцип и является принципом этой разорванности.

Физиократическое учение д-ра Кенэ образует переход от меркантилистской системы к Адаму Смиту. Физиократия непо­ средственно представляет собой экономическое разложение фео­дальной собственности, но именно поэтому она столь же непо­ средственно является и экономическим преобразованием, -вос­становлением этой феодальной собственности, и только язык ее при этом становится уже не феодальным, а экономическим. Все богатство заключается в земле и земледелии (агрикультуре). Земля еще не есть капитал, это еще некоторая особая форма его существования, имеющая силу и значение в своей природ­ной особенности и вследствие этой ее природной особенности. Но все же земля есть некоторый всеобщий природный элемент, тогда как меркантилистская система признает только благород­ный металл как бытие богатства. Таким образом, у физиократов предмет богатства, его материя, сразу же достиг наивысшей всеобщности в рамках природы (поскольку он, в качестве части природы, все еще является непосредственно предметом богат­ства). А для человека земля существует только благодаря труду, земледелию. Следовательно, субъективная сущность богатства уже переносится в труд. Но вместе с тем земледелие объявляется единственно Производительным трудом. Таким образом, труд еще не мыслится в его всеобщности и абстрактности, он еще при­ вязан к некоторому особому элементу природы как к своей мате­рии, а потому и признается еще только в некоторой особой, определяемой природой, форме существования. Вследствие этого он является только некоторым определенным, особым отчужде­нием человека, подобно тому как и его продукт мыслится еще только как некоторое определенное богатство, обязанное своим происхождением в большей мере природе, чем самому труду. Земля признается здесь еще как не зависящее от человека при­родное бытие, еще не как капитал, т. е. не как момент самого

ЭКОЙСШИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА Hi

труда. Скорее, наоборот, труд фигурирует как ее момент. Но так как фетишизм прежнего внешнего, существующего только как предмет, богатства сведен здесь к некоторому весьма простому элементу природы, а сущность богатства уже призна­ на — хотя только частично, на особый манер — в его субъек­ тивном существовании, то необходимый дальнейший шаг вперед заключается в том, что познается всеобщая сущность богатства и что поэтому в принцип возводится труд в его полнейшей абсо­лютности, т. е. абстракции. Физиократам возражают, что в эко­ номическом, т. е. в единственно правомерном, отношении земле­делие ничем не отличается от любой другой отрасли производства и что, следовательно, сущностью богатства является не какой-либо определенный труд, не какое-либо особое проявление труда, связанное с каким-нибудь особым элементом, а труд вообще.

Объявляя сущностью богатства труд, физиократическая теория том самым отрицает особое, внешнее, только предметное богатство. Но для физиократов труд есть субъективная сущность только земельной собственности (физиократы отправляются от того вида собственности, который исторически выступает как господствующий и общепризнанный); у них только земельная собственность становится отчужденным человеком. Физиократы уничтожают ее феодальный характер, объявляя, что сущность земельной собственности заключается в производстве (земле­делии); но они отрицательно относятся к миру промышлен­ности и признают феодализм, поскольку они объявляют земле­делие единственным производством.

Вполне понятно, что когда теперь предметом рассмотрения становится субъективная сущность промышленности, консти­туирующейся в противоположении к земельной собственности, т. е. конституирующейся как промышленность, то эта сущность включает в себя и ту свою противоположность. Ибо подобно тому как промышленность охватывает снятую земельную соб­ ственность, так и субъективная сущность промышленности охватывает вместе с тем и субъективную сущность земельной собственности.

Подобно тому как земельная собственность является первой формой частной собственности, а промышленность на первых порах выступает против нее в истории только как особый вид собственности — или, лучше сказать, является вольноотпущен­ ным рабом земельной собственности, — точно так же этот процесс повторяется при попытках науки ухватить субъективную сущ­ность частной собственности, т. е. труд, и труд на первых порах выступает только как земледельческий труд, но затем получает признание как труд вообще.

112

К. МАРКС

[ III] Всякое богатство стало промышленным богатством, богатством труда, и промышленность есть не что иное, как за­вершенный труд, а фабричная система есть развернутая сущ­ность промышленности, т. е. труда, точно так же как промыш­ленный капитал есть завершенная объективная форма частной собственности.

Итак, мы видим, что только теперь частная собственность может завершить свое господство над человеком и стать всемир­но-исторической силой в своей наиболее всеобщей форме.

[ 113

[КОММУНИЗМ]

[ I] К стр. XXXIX . — Однако противоположность между отсутствием собственности и собственностью является еще безразличной противоположностью; она еще не берется в ее деятельном соотношении, в ее внутреннем взаимоотношении и еще не мыслится как противоречие⁵², пока ее не понимают как противоположность между трудом и капиталом. Эта противо­положность может выражаться в первой форме и без наличия развитого движения частной собственности (в Древнем Риме, в Турции и т. д.). В таком виде эта противоположность еще не выступает как обусловленная самой частной собственно­стью. Но труд, субъективная сущность частной собственности, как нечто исключающее собственность, и капитал, объективиро­ванный труд, как нечто исключающее труд, — такова частная собственность как развитая до степени противоречия форма указанной противоположности, а потому как энергичная, по­буждающая к разрешению этого противоречия.

К той же странице. — Снятие самоотчуждения проходит тот же путь, что и самоотчуждение. Вначале частная собствен­ность рассматривается только со своей объективной стороны,— но труд все же мыслится как ее сущность. Ее формой существова­ния является поэтому капитал, подлежащий уничтожению «как таковой» (Прудон). Или же особый характер труда — труд нивелированный, раздробленный и поэтому несвободный — мыслится как источник пагубности частной собственности и ее отчужденного от человека существования; Фурье, который, подобно физиократам, опять-таки считает земледельческий труд

114 К. M А Р К С

по меньшей мере наилучшим видом труда ^б3, тогда как по Сен-Симону, наоборот, суть дела заключается в промышленном труде как таковом, и он в соответствии с этим домогается без­раздельного господства промышленников и улучшения положе­ния рабочих⁵⁴. И, наконец, коммунизм есть положительное выражение упразднения частной собственности; на первых порах он выступает как всеобщая частная собственность ⁶⁵. Беря отношение частной собственности в его всеобщности, коммунизм 1) в его первой форме является лишь обобщением и заверше­нием этого отношения ⁵⁶. Как таковой он имеет двоякий вид: во-первых, господство вещественной собственности над ним так велико, что он стремится уничтожить все то, чем, на началах частной собственности, не могут обладать все; он хочет на­ сильственно абстрагироваться от таланта и т. д. Непосредствен­ное физическое обладание представляется ему единственной целью жизни и существования; категория рабочего не отменяется, а распространяется на вс^х людей; отношение частной собствен­ности остается отношением всего общества к миру вещей; нако­нец, это движение, стремящееся противопоставить частной собст­венности всеобщую частную собственность, выражается в совер­шенно животной форме, когда оно противопоставляет браку (являющемуся, действительно, некоторой формой исключи­тельной частной собственности) общность жен, где, следова­тельно, женщина становится общественной и всеобщей соб­ственностью. Можно сказать, что эта идея общности жен выдает тайну этого еще совершенно грубого и неосмысленного комму­низма. Подобно тому как женщина переходит тут от брака ко всеобщей проституции *, так и весь мир богатства, т. е. предметной сущности человека, переходит от исключительного брака с частным собственником к универсальной проституции со всем обществом. Этот коммунизм, отрицающий повсюду личность человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием. Всеобщая и конституирующаяся как власть зависть представляет собой ту скрытую форму, которую принимает стяжательство и в ко­торой оно себя лишь иным способом удовлетворяет. Всякая частная собственность как таковая ощущает — по крайней мере по отношению к более богатой частной собственности — зависть и жажду нивелирования, так что эти последние составляют

• Проституция является лишь некоторым особым выражением всеобщего прости­ туирования -рабочего/ а так как это проституирование представляет собой такое от­ношение, в которое попадает не только проституируемый, но и проституирующий, причем гнусность последнего еще гораздо больше, то и капиталист а т. д. подпа­дает под эту категорию,

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 115

даже сущность конкуренции. Грубый коммунизм есть лишь завершение этой зависти и этого нивелирования, исходящее из представления о некоем минимуме. У него — определенная ограниченная мера. Что такое упразднение частной собствен­ности отнюдь не является подлинным освоением ее, видно как раз из абстрактного отрицания всего мира культуры и цивили­зации, из возврата к неестественной [ IV ] простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже и не дорос еще до нее⁸⁷.

Для такого рода коммунизма общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общин­ ным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом. Обе сто­роны взаимоотношения подняты на ступень представляемой всеобщности: труд — как предназначение каждого, а капи­тал— как признанная всеобщность и сила всего общества.

В отношении к женщине, как к добыче и служанке обществен­ного сладострастия, выражена та бесконечная деградация, в которой человек оказывается по отношению к самому себе, ибо тайна этого отношения находит свое недвусмысленное, ре­ шительное, открытое, явное выражение в отношении мужчины к женщине и в том, как мыслится непосредственное, естествен­ ное родовое отношение. Непосредственным, естественным, необ­ ходимым отношением человека к человеку является отношение мужчины к женщине. В этом естественном родовом отношении отношение человека к природе непосредственно заключено его отношение к человеку, а его отношение к человеку есть непосредственным образом его отношение к природе, его соб­ственное природное предназначение. Таким образом, в этом отношении проявляется в чувственном виде, в виде наглядного факта то, насколько стала для человека природой человеческая сущность, или насколько природа стала человеческой сущно­ стью человека. На основании этого отношения можно, следо­вательно, судить о ступени общей культуры человека. Из характера этого отношения видно, в какой мере человек стал для себя родовым существом, стал для себя человеком и мыслит себя таковым. Отношение мужчины к женщине есть естествен-нейшее отношение человека к человеку. Поэтому в нем обнару­ живается, в какой мере естественное поведение человека стало человеческим, или в какой мере человеческая сущность стала для него естественной сущностью, в какой мере его человеческая природа стала для него природой. Из характера этого отношения явствует также, в какой мере потребность человека стала че­ловеческой потребностью, т. е. в какой мере другой «еловек

116

ft . МАРКС

в качестве человека стал для него потребностью, в какой мере сам он, в своем индивидуальнейшем бытии, является вместе с тем общественным существом.

Таким образом, первое положительное упразднение частной собственности, грубый коммунизм, есть только форма прояв­ления гнусности частной собственности, желающей утвердить себя в качестве положительной общности.

2)         Коммунизм а) еще политического характера, демокра­тический или деспотический; ß) с упразднением государства, но в то же время еще незавершенный и все еще находящийся под влиянием частной собственности, т. е. отчуждения че­ловека. И в той и в другой форме коммунизм уже мыслит себя как реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения; но так как он еще не уяснил себе положительной сущности частной собствен­ ности и не постиг еще человеческой природы потребности, то он тоже еще находится в плену у частной собственности и зара­жен ею. Правда, он постиг понятие частной собственности,- но не уяснил еще себе ее сущность.

3)         Коммунизм как положительное упразднение частной соб­ ственности — этого самоотчуждения человека — ив силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего раз­ вития, возвращение человека к самому себе как человеку об­щественному, т. е. человечному. Такой коммунизм, как завершен­ный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гума­ низм, = натурализму; он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и чело­веком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение ^м,

[ VI Поэтому все движение истории есть, с одной стороны, действительный акт порождения этого коммунизма — роды его эмпирического бытия, — а с другой стороны, оно является для мыслящего сознания постигаемым и познаваемым движением его становления. Вышеуказанный же, еще незавершенный ком­мунизм ищет для себя исторического доказательства в отдельных противостоящих частной собственности исторических образо­ваниях, ищет доказательства в существующем, вырывая от­ дельные моменты движения (особенно любят гарцевать на этом коньке Кабе, Вильгардель и др.) и фиксируя их в доказатель­ство своей исторической чистокровности; но этим он только

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1S44 ГОДА 117

доказывает, что несравненно большая часть исторического движения противоречит его утверждениям и что если он когда- либо существовал, то именно это его прошлое бытие опровергает его претензию на сущность.

Нетрудно усмотреть необходимость того, что все револю­ционное движение находит себе как эмпирическую, так и теоре­тическую основу в движении частной собственности, в эконо­ мике.

Эта материальная, непосредственно чувственная частпая соб­ ственность является материальным, чувственным выражением отчужденной человеческой жизни. Ее движение — производство и потребление — есть чувственное проявление движения всего предшествующего производства, т. о. оно представляет собой осуществление или действительность человека. Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т. д. суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону. Поэтому положительное упразднение частной собственности, как утверждение человеческой жизни, есть положительное упра­зднение всякого отчуждения, т. е. возвращение человека из ре­ лигии, семьи, государства и т. д. к своему человеческому, т. е. общественному бытию. Религиозное отчуждение как таковое происходит лишь в сфере сознания, в сфере внутреннего мира человека, но экономическое отчуждение есть отчуждение дей­ствительной жизни, — его упразднение охватывает поэтому обе стороны. Понятно, что если у различных народов это дви­ жение начинается либо в одной, либо в другой из этих областей, то это зависит от того, протекает ли подлинная приананная жизнь данного народа преимущественно в сфере сознания или же в сфере внешнего мира, является ли она больше идеальной или же реальной жизнью. Коммунизм сразу же начинает с ате­изма (Оуэн) ⁵⁹, атеизм же на первых порах далеко еще не есть коммунизм; ведь и тот атеизм, с которого начинает коммунизм, есть еще преимущественно абстракция. Поэтому филантропия атеизма первоначально есть лишь философская, абстрактная филантропия, тогда как филантропия коммунизма сразу же яв­ляется реальной и нацелена непосредственно на действие.

Мы видели, как при предположении положительного уп­ разднения частной собственности человек производит человека — самого себя и другого человека; как предмет, являющийся непосредственным продуктом деятельности его индивидуально­ сти, вместе с тем оказывается его собственным бытием для дру­гого человека, бытием этого другого человека и бытием послед­него для первого. Но точно таким же образом и материал труда и человек как субъект являются и результатом и исходным

118

К. МАРКС

пунктом движения (в том, что они должны служить этим исход­ ным пунктом, в этом и заключается историческая необходи­мость частной собственности). Таким образом, общественный характер присущ всему движению; как само общество произ­водит человека как человека, так и он производит общество. Деятельность и пользование ее плодами, как по своему содер­ жанию, так и по способу существования, носят общественный характер: общественная деятельность и общественное пользо­вание. Человеческая сущность природы существует только для общественного человека; ибо только в обществе природа является для человека звеном, связывающим человека с человеком, бытием его для другого и бытием другого для него, жизненным элемен­том человеческой действительности; только в обществе природа выступает как основа его собственного человеческого бытия. Только в обществе его природное бытие является для него его человеческим бытием и природа становится для негр человеком. Таким образом, общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуще­ ствленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы.

[ VI] Общественная деятельность и общественное пользова­ние существуют отнюдь не только в форме непосредственно коллективной деятельности и непосредственно коллективного пользования, хотя коллективная деятельность и коллектив­ное пользование, т. е. такая деятельность и такое пользование, которые проявляются и утверждают себя непосредственно в действительном общении с другими людьми, окажутся налицо всюду, где вышеуказанное непосредственное выражение обще­ственности обосновано в самом содержании этой деятельности или этого пользования и соответствует его природе.

Но даже и тогда, когда я.занимаюсь научной и т. п. деятель­ностью, — деятельностью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с другими, — даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как человек. Мне не только дан, в качестве обществен­ного продукта, материал для моей деятельности — даже и сам язык, на котором работает мыслитель, — но и мое собственное бытие есть общественная деятельность; а потому и то, что я делаю из моей особы, я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное существо.

Мое всеобщее сознание есть лишь теоретическая форма того, живой формой чего является реальная коллективность, обще­ственная сущность, но в наши дни всеобщее сознание представ­ ляет собой абстракцию от действительной жизни и в качестве

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 119

такой абстракции враждебно противостоит ей. Поэтому и дея­тельность моего всеобщего сознания как таковая является моим теоретическим бытием как общественного существа.

Прежде всего следует избегать того, чтобы снова противопо­ ставлять «общество», как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни — даже если оно и не выступает в непосредственной форме кол­ лективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, — является проявлением и утверждением общественной жизни. Индивидуальная и родовая жизнь человека не являются чем-то различным, хотя по необходимости способ существования индивидуальной жизни бывает либо более особенным, либо более всеобщим проявлением родовой жизни, а родовая жизнь бывает либо более особенной, либо всеобщей индивидуальной жизнью.

Как родовое сознание, человек утверждает свою реальную общественную жизнь и только повторяет в мышлении свое реальное бытие, как и наоборот, родовое бытие утверждает себя в родовом сознании и в своей всеобщности существует для себя как мыслящее существо.

Поэтому, если человек есть некоторый особенный индивид и именно его особенность делает из него индивида и действи­тельное индивидуальное общественное существо, то он в такой же мере есть также и тотальность, идеальная тотальность, субъективное для-себя-бытие мыслимого и ощущаемого обще­ства, подобно тому как и в действительности он существует, с одной стороны, как созерцание общественного бытия и дей­ствительное пользование им, а с другой стороны — как тоталь­ность человеческого проявления жизни.

Таким образом, хотя мышление и бытие и отличны друг от друга, но в то же время они находятся в единстве друг с другом.

Смерть кажется жестокой победой рода над определенным индивидом и как будто противоречит их единству; но определен-¹ ный индивид есть лишь некое определенное родовое существо и как таковое смертен.

4) Подобно тому как частная собственность является лишь чувственным выражением того, что человек становится в одно и то же время предметным для себя и вместе с тем чужим для самого себя и бесчеловечным предметом, что его проявление жизни оказывается его отчуждением от жизни, его приобщение к действительности — выключением его из действительности, чужой для него действительностью, — точно так же и положи­ тельное упразднение частной собственности, т. е. чувственное присвоение человеком и для человека человеческой сущности

120

К. МАРКС

и человеческой жизни, предметного человека и человеческих произведений, надо понимать не только в смысле непосредствен­ного, одностороннего пользования вещью, не только в смысле владения, обладания. Человек присваивает себе свою всесто­роннюю сущность всесторонним образом, следовательно, как целостный человек. Каждое из его человеческих отношений к миру — зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мышление, созерцание, ощущение, желание, деятельность, любовь, словом, все органы его индивидуальности, равно как и те органы, кото­рые непосредственно по своей форме есть общественные органы, [ VII] являются в своем предметном отношении, или в своем отношении к предмету, присвоением последнего. Присвоение человеческой действительности *, ее отношение к предмету, это — осуществление на деле человеческой действительности, человеческая действенность и человеческое страдание, потому что страдание, понимаемое в человеческом смысле, есть само­потребление человека.

Частная собственность сделала нас столь глупыми и одно­сторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, т. е. когда он существует для нас как капитал или когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и т. д., — одним словом, когда мы его потребляем, — хотя сама же частная собственность все эти виды непосредственного осуществления владения в свою очередь рассматривает лишь как средство к жизни, а та жизнь, для которой они служат средством, есть жизнь частной собственности — труд и капитализирование.

Поэтому на место всех физических и духовных чувств стало простое отчуждение всех этих чувств — чувство обладания. Вот до какой абсолютной бедности должно было быть доведено чело­веческое существо, чтобы оно могло породить из себя свое внутреннее богатство. (Ö категории обладания см. статью Гесса в ебо.рнике «Двадцать один лист»^в0.)

•Поэтому уничтожение частной собственности означает пол­ную эмансипацию всех человеческих чувств и свойств; но оно является этой эмансипацией именно потому, что чувства и свойства эти стали человеческими как в субъективном, так и в объективном смысле. Глаз стал человеческим глазом точно так же, как его объект стал общественным, человеческим объектом, созданным человеком для человека. Поэтому чувства непосред­ственно в своей практике стали теоретиками. Они имеют от-

• Поэтому человеческая действительность столь те многообразна, как много­образны опр»деления человеческой сущности в человеческая деятелтостъ.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 121

ношение к вещи ради вещи, но сама эта вещь есть предметное человеческое отношение к самой себе и к человеку *, и наоборот. Вследствие этого потребность и пользование вещью утратили свою эгоистическую природу, а природа утратила свою голую полезность, так как польза стала человеческой пользой.

Точно так же чувства и наслаждения других людей стали моим собственным достоянием. Поэтому, кроме этих непосред­ственных органов, образуются общественные органы, в форме общества. Так, например, деятельность в непосредственном об­щении с другими и т. д. стала органом проявления моей жизни и одним из способов усвоения человеческой жизни.

Ясно, что человеческий глаз воспринимает и наслаждает­ся иначе, чем грубый нечеловеческий глаз, человеческое ухо — иначе, чем грубое, неразвитое ухо, и т. д.

Мы видели, что человек не теряет самого себя в своем пред­мете лишь в том случае, если этот предмет становится для него человеческим предметом, или опредмсченным человеком. Это возможно лишь тогда, когда этот предмет становится для него общественным предметом, сам он становится для себя обще­ственным существом, а общество становится для него сущностью в данном предмете.

Поэтому, с одной стороны, по мере того как предметная действительность повсюду в обществе становится для челове­ка действительностью человеческих сущностных сил, человече­ской действительностью и, следовательно, действительностью его собственных сущностных сил, все предметы становятся для него опредмечиванием самого себя, утверждением и осуществле­нием его индивидуальности, его предметами, а это значит, что предметом становится он сам. То, как они становятся для него его предметами, зависит от природы предмета и от природы соответствующей ей сущностной силы; ибо именно определенность этого отношения создает особый, действительный способ ут­верждения. Глазом предмет воспринимается иначе, чем ухом, и предмет глаза — иной, чем предмет уха. Своеобразие каждой сущностной силы — это как раз ее своеобразная сущность, следовательно и своеобразный способ ее опредмечивания, ее предметно-действительного, живого бытия. Поэтому не только в мышлении, [ VIII] но и всеми чувствами человек утверждает себя в предметном мире.

С другой стороны, со стороны субъективной: только музыка пробуждает музыкальное чувство человека; для немузыкаль-

* Я могу на практике относиться к вещи по-человечески только тогда, когда вещь по-человечески относится к человеку.

122

К. МАРКС

ного уха самая прекрасная музыка не имеет никакого смысла, она для него не является предметом, потому что мой предмет может быть только утверждением одной из моих сущностных сил, следовательно, он может существовать для меня только так, как существует для себя моя сущностная сила в качестве субъективной способности, потому что смысл какого-нибудь предмета для меня (он имеет смысл лишь для соответствующего ему чувства) простирается ровно настолько, насколько прости­ рается мое чувство. Вот почему чувства общественного человека суть иные чувства, чем чувства необщественного человека. Лишь благодаря предметно развернутому богатству человеческого существа развивается, а частью и впервые порождается, бо­ гатство субъективной человеческой чувственности: музыкальное ухо, чувствующий красоту формы глаз, — короче говоря, такие чувства, которые способны к человеческим наслаждениям и которые утверждают себя как человеческие сущностные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но и так называемые ду­ ховные чувства, практические чувства (воля, любовь и т. д.),— одним словом, человеческое чувство, человечность чувств, — воз­никают лишь благодаря наличию соответствующего предмета, благодаря очеловеченной природе. Образование пяти внешних чувств — это работа всей предшествующей всемирной истории. Чувство, находящееся в плену у грубой практической потребно­сти, обладает лишь ограниченным смыслом. Для изголодавшегося человека не существует человеческой формы пищи, а существует только ее абстрактное бытие как пищи: она могла бы с таким же успехом иметь самую грубую форму, и невозможно сказать, чем отличается это поглощение пищи от поглощения ее животным. Удрученный заботами, нуждающийся человек нечувствителен даже по отношению к самому прекрасному зрелищу; торговец минералами видит только меркантильную стоимость, а не кра­ соту и не своеобразную природу минерала; у него нет минера­логического чувства. Таким образом, необходимо опредмечи­вание человеческой сущности — как в теоретическом, так и в практическом отношении, — чтобы, с одной стороны, оче­ловечить чувства человека, а с другой стороны, создать челове­ческое чувство, соответствующее всему богатству человеческой и природной сущности.

Подобно тому как благодаря движению частной собствен­ности, ее богатства' и нищеты — материального и духовного богатства и материальной и духовной нищеты — возникающее общество находит перед собой весь материал для этого образо­ вательного процесса, так возникшее общество производит, как свою постоянную действительность, человека со всем этим бо-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФиЯОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА i23

гатством его существа, производит богатого и всестороннего, глубокого во всех его чувствах и восприятиях человека.

Мы видим, что только в общественном состоянии субъекти­ визм и объективизм, спиритуализм и материализм, деятельность и страдание утрачивают свое противопоставление друг другу, а тем самым и свое бытие в качестве таких противоположностей; мы видим, что разрешение теоретических противоположностей само оказывается возможным только практическим путем, только посредством практической энергии людей, и что поэтому их разрешение отнюдь не является задачей только познания, а представляет собой действительную жизненную задачу, ко­торую философия не могла разрешить именно потому, что она видела в ней только теоретическую задачу.

Мы видим, что история промышленности и сложившееся пред­ метное бытие промышленности являются раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно представшей перед нами человеческой психологией ^в1, которую до сих пор рассмат­ривали не в ее связи с сущностью человека, а всегда лишь под углом зрения какого-нибудь внешнего отношения полезности, потому что, — двигаясь в рамках отчуждения, — люди усмат­ ривали действительность человеческих сущностных сил и чело­веческую родовую деятельность только во всеобщем бытии чело­века, в религии, или же в истории в ее абстрактно-всеобщих фор­ мах политики, искусства, литературы и т. д. [ IX] В обыкновенной, материальной промышленности (которую в такой же мере можно рассматривать как часть вышеуказанного всеобщего движения, в какой само это движение можно рассматривать как особую часть промышленности, так как вся человеческая деятельность была до сих пор трудом, т. е. промышленностью, отчужденной от самой себя деятельностью) мы имеем перед собой под видом чувственных, чужих, полезных предметов, под видом отчужде­ния, опредмеченные сущностные силы человека. Такая психо­логия, для которой эта книга, т. е. как раз чувственно наиболее осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой. Что вообще думать о такой науке, которая высокомерно абстрагируется от этой огромной части человеческого труда и не чувствует своей собственной неполноты, когда все это бо­гатство человеческой деятельности ей не говорит ничего другого, кроме того, что можно выразить одним термином «потребность», «обыденная потребность»?

Естественные науки развернули колоссальную деятельность и накопили непрерывно растущий материал. Но философия осталась для них столь же чуждой, как и они оставались чужды

124

к. Маркс

философии. Кратковременное объединение их с философией было лишь фантастической иллюзией. Налицо была воля к объ­ единению, способность же отсутствовала. Даже историография принимает во внимание естествознание лишь между прочим, как фактор просвещения, полезности отдельных великих от­ крытий. Но зато тем более практически естествознание посред­ ством промышленности ворвалось в человеческую жизнь, пре­образовало ее и подготовило человеческую эмансипацию, хотя непосредственно оно вынуждено было довершить обесчелове- чение человеческих отношений. Промышленность является дей­ствительным историческим отношением природы, а следова­ тельно, и естествознания к человеку. Поэтому если ее рассмат­ривать как экзотерическое раскрытие человеческих сущностных сил, то понятна станет и человеческая сущность природы, или природная сущность человека; в результате этого естествозна­ние утратит свое абстрактно материальное или, вернее, идеали­стическое направление и станет основой человеческой науки, подобно тому как оно уже теперь — хотя и в отчужденной форме — стало основой действительно человеческой жизни, а принимать одну основу для жизни, другую для науки — это значит с самого начала допускать ложь. Становящаяся в чело­ веческой истории — этом акте возникновения человеческого общества — природа является действительной природой чело­века; поэтому природа, какой она становится — хотя и в от­ чужденной форме — благодаря промышленности, есть истинная антропологическая природа.

Чувственность (см. Фейербаха) должна быть основой всей науки. Наука является действительной наукой лишь в том слу­чае, если она исходит из чувственности в ее двояком виде: из чувственного сознания и из чувственной потребности; сле­довательно, лишь в том случае, если наука исходит из природы. Вся история является подготовкой к тому, чтобы «человек» стал предметом чувственного сознания и чтобы потребность «человека как человека» стала [естественной, чувственной] потребностью. Сама история является действительной частью истории при­ роды, становления природы человеком. Впоследствии естество­знание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука.

[ X ] Человек- есть непосредственный предмет естествознания; ибо непосредственной чувственной природой для человека непо­средственно является человеческая чувственность (это — тожде­ ственное выражение), непосредственно как другой чувственно воспринимаемый им человек; ибо его собственная чувственность

экойомичесКо-фиЛософсйие рукописи 1Ö44 Года 125

существует для него самого, как человеческая чувственность, только через другого человека. А природа есть непосредственный предмет науки о человеке. Первый предмет человека — человек— есть природа, чувственность; а особые человеческие чувствен­ные сущностные силы, находящие свое предметное осуществле­ние только в предметах природы, могут обрести свое самопозна­ние только в науке о природе вообще. Даже элемент самого мыш­ления, элемент, в котором выражается жизнь мысли — язык, — имеет чувственную природу. Общественная действительность природы и человеческое естествознание, или естественная наука о человеке, это — тождественные выражения.

Мы видим, как на место экономического богатства и эко­номической нищеты становятся богатый человек и богатая человеческая потребность. Богатый человек — это в то же вре­мя человек, {нуждающийся во всей полноте человеческих про­явлений жизни, человек, в котором его собственное осуществ­ление выступает как внутренняя необходимость, как нужда. Не только богатство человека, но и бедность его получает при социализме в равной мере человеческое и потому общественное значение. Она есть пассивная связь, заставляющая человека ощущать потребность в том величайшем богатстве, каким яв­ляется другой человек. Господство предметной сущности во мне, чувственная вспышка моей сущностной деятельности есть страсть, которая, таким образом, становится здесь деятель­ностью моего существа.

5) Какое-нибудь существо является в своих глазах самостоя­тельным лишь тогда, когда оно стоит на своих собственных ногах, а на своих собственных ногах оно стоит лишь тогда, когда оно обязано своим существованием самому себе. Человек, живущий милостью другого, считает себя зависимым существом. Но я живу целиком милостью другого, если я обязан ему не только поддержанием моей жизни, но сверх того еще и тем, что он мою жизнь создал, что он — источник моей жизни; а моя жизнь непременно имеет такую причину вне себя, если она не есть мое собственное творение. Вот почему творение яв­ляется таким представлением, которое весьма трудно вытеснить из народного сознания. Народному сознанию непонятно чрез-себя-бытие природы и человека, потому что это чрез-себя-бытие противоречит всем осязательным фактам практической жизни. '

Представление о сотворении земли получило сокрушитель­ный удар со стороны геогнозии ^в2, т. е. науки, изображающей образование земли, становление ее как некий процесс, как само­порождение.- Generatio aequivoca *⁸ является единственным практическим опровержением теории сотворения.

126

К. МАРКС

Легко, конечно, сказать отдельному индивиду то, что го­ ворил уже Аристотель: Ты рожден твоим отцом и твоей матерью; значит, в случае с тобой соединение двух человеческих существ, т. е. родовой акт людей произвел человека. Ты видишь, стало быть, что человек и физически обязан своим бытием человеку. Значит, ты должен иметь в виду не только одну сторону — бес­конечный прогресс, в силу которого ты продолжаешь Спраши­вать: кто породил моего отца? кто породил его деда? и т. д. Ты должен иметь в виду также и то круговое движение, которое чувственно-наглядным образом дано в этом бесконечном про­грессе, — круговое движение, в силу которого человек в дето­рождении повторяет себя самого и, следовательно, субъектом всегда остается человек. Однако ты ответишь: я признаю это круговое движение, так признай же и ты вышеуказанный бес­конечный прогресс, который гонит меня все дальше и дальше, пока я не спрошу, кто же породил первого человека и природу вообще. Ыа это я могу тебе ответить только следующее: самый твой вопрос есть продукт абстракции. Спроси себя, как ты при­шел к этому вопросу; спроси себя, не продиктован ли твой воп­рос такой точкой зрения, на которую я не могу дать ответа, потому что она в корне неправильна. Спроси себя, существует ли для разумного мышления вышеуказанный бесконечный про­гресс как таковой. Задаваясь вопросом о сотворении природы и человека, ты тем самым абстрагируешься от человека и при­роды. Ты полагаешь их несуществующими и тем не менее хо­ чешь, чтобы я доказал тебе их существование. Я говорю тебе: откажись от своей абстракции, и ты откажешься от своего воп­роса; если же ты хочешь придерживаться своей абстракции, то будь последователен, и когда ты мыслишь человека и при­роду несуществующими, [ XI ] то мысли несуществующим и самого себя, так как ты тоже — и природа и человек. Не мысли, не спрашивай меня, ибо, как только ты начинаешь мыслить и спрашивать, твое абстрагирование от бытия природы и человека теряет всякий смысл. Или, быть может, ты такой эгоист, что полагаешь все несуществующим, а сам хочешь существовать?

Ты можешь мне возразить: я вовсе не предполагаю природу несуществующей; я спрашиваю тебя об акте ее возникновения, как спрашивают анатома об образовании у зародыша костей и т. д.

Но так как для социалистического человека вся так на­зываемая всемирная история есть не что иное, как порожде­ ние человека человеческим трудом, становление природы для человека, то у него есть наглядное, неопровержимое доказа­тельство своего порождения самим собою, процесса своего воз-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 127

никновения. Так как для социалистического человека существен­ ная реальность человека и природы приобрела практический, чувственный, наглядный характер, причем человек наглядно стал для человека бытием природы, а природа наглядно стала для него бытием человека, то стал практически невозможным вопрос о каком-то чуждом существе, о существе, стоящем над природой и человеком, — вопрос, заключающий в себе призна­ние несущественности природы и человека. Атеизм, как отри­цание этой несущественности, не имеет больше никакого смысла, потому что атеизм является отрицанием бога и утверждает бытие человека именно посредством этого отрицания; но социализм, как социализм, уже не нуждается в таком опосредствовании: он на­ чинается с теоретически и практически чувственного сознания человека и природы как сущности. Социализм есть положитель­ное, уже не опосредствуемое отрицанием религии самосознание человека, подобно тому как действительная жизнь есть поло­жительная действительность человека, уже не опосредствуемая отрицанием частной собственности, коммунизмом. Коммунизм есть позиция как отрицание отрицания, поэтому он является действительным, для ближайшего этапа исторического разви­тия необходимым моментом эмансипации и обратного от-воевания человека. Коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего, но как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма чело­веческого общества. [ XIJ

128 ]

[ПОТРЕБНОСТИ, ПРОИЗВОДСТВО И РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА]

[ XIV ] 7) Мы видели, какое значение имеет при социализме богатство человеческих потребностей, а следовательно, и ка­кой-нибудь новый способ производства и какой-нибудь новый предмет производства: новое проявление человеческой сущност­ной силы и новое обогащение человеческого.существа. В рамках частной собственности все это имеет обратное значение. Каждый человек старается пробудить в другом какую-нибудь новую потребность, чтобы вынудить его принести новую жертву, поста­вить его в новую зависимость и толкнуть его к новому виду наслаждения, а тем самым и к экономическому разорению. Каждый стремится вызвать к жизни какую-нибудь чуждую сущностную силу, господствующую над другим человеком, чтобы найти в этом удовлетворение своей собственной своеко­рыстной потребности. Поэтому вместе с ростом массы предме­тов растет царство чуждых сущностей, под игом которых на­ходится человек, и каждый новый продукт представляет собой новую возможность взаимного обмана и взаимного ограбления. Вместе с тем человек становится все беднее как человек, он все в большей мере нуждается в деньгах, чтобы овладеть этой враждебной сущностью, и сила его денег падает как раз в об­ ратной пропорции к массе продукции, т. е. его нуждаемость возрастает по мере возрастания власти денег. — Таким обра­ зом, потребность в деньгах есть подлинная потребность, поро­ждаемая политической экономией, и единственная потребность, которую она порождает. — Количество денег становится все в большей и большей мере их единственным могущественным свойством; подобно тому как они сводят всякую сущность к ее

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 129

абстракции, так они сводят и самих себя в своем собственном движении к количественной сущности. Безмерность и неуме­ ренность становятся их истинной мерой.

Даже с субъективной стороны это выражается отчасти в том, что расширение круга продуктов и потребностей становится изобретательным и всегда расчетливым рабом нечеловечных, рафинированных, неестественных и надуманных вожделений. Частная собственность не умеет превращать грубую потреб­ность в человеческую потребность. Ее идеализм сводится к фан­ тазиям, прихотям, причудам, и ни один евнух не льстит более низким образом своему повелителю и не старается возбудить более гнусными средствами его притупившуюся способность к наслаждениям, чтобы снискать себе его милость, чем это делает евнух промышленности, производитель, старающийся хитростью выудить для себя гроши, выманить золотую птицу из кармана своего христиански возлюбленного ближнего (каж­дый продукт является приманкой, при помощи которой хо­тят выманить у другого человека его сущность — его деньги; каждая действительная или возможная потребность оказывается слабостью, которая притянет муху к смазанной клеем палочке; всеобщая эксплуатация общественной человеческой сущности, подобно тому как каждое несовершенство человека есть неко­торая связь с небом — тот пункт, откуда сердце его доступно священнику; каждая нужда есть повод подойти с любезнейшим видом к своему ближнему и сказать ему: милый друг, я дам тебе то, что тебе нужно, но ты знаешь conditio sine qua non *, ты знаешь, какими чернилами тебе придется подписать со мной договор; я надуваю тебя, доставляя тебе наслаждение), — для этой цели промышленный евнух приспосабливается к извра­щеннейшим фантазиям потребителя, берет на себя роль свод­ника между ним и его потребностью, возбуждает в нем нездо­ровые вожделения, подстерегает каждую его слабость, чтобы затем потребовать себе мзду за эту любезность.

Отчасти же это отчуждение обнаруживается в том, что утон­ченность потребностей и средств для их удовлетворения, имею­щая место на одной стороне, порождает на другой стороне скот­ское одичание, полнейшее, грубое, абстрактное упрощение потребностей или, лучше сказать, только воспроизводит самое себя в своем противоположном значении. Даже потребность В свежем воздухе перестает быть у рабочего- потребностью. Человек поселяется снова в пещерах, которые, однако, ныне отравлены удушливым чумным дыханием цивилизации и в

— непременное условие. Ред.

130

К. МАРКС

которых он чувствует себя неуверенно, как по отноше­нию к чуждой силе, могущей в любой день ускользнуть от него, и из которых его могут в любой день выбросить, если он [ XV] не уплатит за жилье. Рабочий должен оплачивать эти мертвецкие. Светлое жилище, называемое Прометеем у Эс­хила одним из тех великих даров, посредством которых он превратил дикаря в человека, перестает существовать для рабочего. Свет, воздух и т. д., простейшая, присущая даже животным чистоплотность перестают быть потребностью че­ловека. Грязь, это состояние человека опустившегося, загни­вающего, нечистоты (в буквальном смысле этого слова) циви­лизации становятся для него жизненным элементом. Полная противоестественная запущенность, гниющая природа ста­новится его жизненным элементом. Ни одно из его чувств не существует больше не только в его человеческом виде, но и в нечеловеческом, следовательно, не существует больше даже в его животном виде. Происходит возврат к самым грубым спо­собам (и орудиям) человеческого труда: так, например, сту-пальное колесо римских рабов стало орудием' производства и средством существования для многих английских рабочих. Человек лишается не только человеческих потребностей — он утрачивает даже животные потребности. Ирландец знает только одну потребность — потребность в еде, притом состоящей только из картофеля люмпен-пролетариев, картофеля самого плохого качества. Но в каждом промышленном городе Англии и Франции уже имеется своя маленькая Ирландия. У дикаря, у животного все-таки есть еще потребность в охоте, в движении и т. д., в общении с себе подобными. — Упрощение машины, труда используется для того, чтобы из совершенно еще не развив­шегося, только формирующегося человека, из ребенка сделать рабочего, в то время как рабочий стал заброшенным ребенком. Машина приноравливается к слабости человека, чтобы превра­тить слабого человека в машину.

(Каким образом рост потребностей и средств для их удовлет­ворения порождает отсутствие потребностей и отсутствие средств для их удовлетворения, это политэконом (и капиталист: вообще мы всегда имеем в виду эмпирических дельцов, когда обращаемся к политэкономам, являющимся их научной совестью и их науч­ным бытием) доказывает следующим образом: 1) он сводит по­требности рабочего к самому необходимому и самому жалкому поддержанию физической жизни, а его деятельность — к са­мому абстрактному механическому движению; стало быть, го­ворит он, у человека нет никакой иной потребности ни в дея­тельности, ни в наслаждении; ибо даже такую жизнь полит-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 131

эконом объявляет человеческой жизнью и человеческим существо­ванием; 2) возможно, более скудную жизнь (существование) он принимает в своих расчетах за масштаб и притом за всеоб­щий масштаб — всеобщий потому, что он имеет силу для массы людей. Политэконом превращает рабочего в бесчувственное и лишенное потребностей существо, точно так же как деятель­ность рабочего он превращает в чистую абстракцию от всякой деятельности. Поэтому всякая роскошь у рабочего представляется ему недопустимой, а все, что выходит за пределы самой наиаб­страктной потребности — будь то пассивное наслаждение или активное проявление деятельности, — кажется ему рос­кошью. Вследствие этого политическая экономия, эта наука о богатстве, есть в то же время наука о самоотречении, о ли­шениях, о бережливости, и она действительно доходит до того, что учит человека сберегать даже потребность в чистом воздухе или физическом движении. Эта наука о чудесной промышлен­ности есть в то же время наука об аскетизме, и ее истинный идеал, это — аскетический, но занимающийся ростовщичеством скряга и аскетический, но производящий раб. Ее моральным идеалом является рабочий, откладывающий в сберегательную кассу часть своей заработной платы, и она даже нашла для этого своего излюбленного идеала нужное ей холопское искусство — в театре ставили сентиментальные пьесы в этом духе. Поэтому политическая экономия, несмотря на весь свой мирской и чувст­венный вид, есть действительно моральная наука, наиморальней-шая из наук. Ее основной тезис — самоотречение, отказ от жизни и от всех человеческих потребностей. Чем меньше ты ешь, пьешь, чем меньше покупаешь книг, чем реже ходишь в театр, на балы, в кафе, чем меньше ты думаешь, любишь, теоретизируешь, поешь, рисуешь, фехтуешь и т. д., тем больше ты сберегаешь, тем больше становится твое сокровище, не подтачиваемое ни молью, ни червем, — твой капитал. Чем ничтожнее твое бы­тие, чем. меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчужденная жизнь, тем больше ты накапливаешь своей отчужденной сущности. Всю [ XVI ] ту долю жизни и человечности, которую отнимает у тебя полит­эконом, он возмещает тебе в виде денег и богатства, и все то, чего не можешь ты, могут твои деньги: они могут есть, пить, ходить на балы, в театр, могут путешествовать, умеют приоб­рести себе искусство, ученость, исторические редкости, поли­тическую власть — все это они могут тебе присвоить; все это они могут купить; они — настоящая сила. Но чем бы это все ни было, деньги не могут создать ничего, кроме самих себя, не могут купить ничего, кроме самих себя, потому что все

132

К. МАРКС

остальное ведь их слуга, а когда я владею господином, то я вла­дею и слугой, и мне нет нужды гнаться за его слугой. Таким образом, все страсти и всякая деятельность должны потонуть в жажде наживи. Рабочий вправе иметь лишь столько, сколько нужно для того, чтобы хотеть жить, и он вправе хотеть жить лишь для того, чтобы иметь [этот минимум].)

Правда, в политической экономии возникает разноголосица. Одна сторона (Лодердель, Мальтус и др.) рекомендует роскошь и проклинает бережливость; другая (Сэй, Рикардо и др.) ре­комендует бережливость и проклинает роскошь. Но первая признает, что она хочет роскоши, чтобы производить труд (т. е. абсолютную бережливость); а вторая признает, что она рекомендует бережливость, чтобы производить богатство, т. е. роскошь. Первая сторона предается романтическим фантазиям, требуя, чтобы не одна только жажда наживы определяла по­ требление богачей, и она противоречит выдвинутым ею самою законам, выдавая расточительность непосредственно за сред­ство обогащения. Поэтому противная сторона весьма серьезно и обстоятельно доказывает ей, что расточительностью я свое имущество уменьшаю, а не умножаю. Эта другая сторона ли­цемерно отказывается признать, что именно прихоти и капризы определяют производство; она забывает об «утонченных потреб­ностях», забывает, что без потребления не было бы и производ­ства; забывает, что вследствие конкуренции производство неиз­бежно становится лишь более всесторонним, более роскош­ным; она забывает, что, согласно ее же теории, стоимость вещи определяется потреблением и что мода определяет потребле­ние; она желает, чтобы производилось только «полезное», за­бывая, что производство слишком большого количества полез­ных вещей производит слишком много бесполезного населения. Обе стороны забывают, что расточительность и бережливость, роскошь и лишения, богатство и бедность равны друг другу.

И экономить ты должен не только на твоих непосредственных чувственных потребностях, на еде и прочем, но и на участии в общих интересах, на сострадании, доверии и т. д.; во всем этом ты должен проявлять максимальную бережливость, если ты хочешь поступать согласно политической экономии и не хо­чешь погибнуть от своих иллюзий.

(Все, что у тебя есть, ты должен пускать в продажу, т. е. извлекать из этого пользу. Если я задам политэконому вопрос: повинуюсь ли я экономическим законам, когда я извлекаю деньги из продажи своего тела для удовлетворения чужой по­хоти (фабричные рабочие во Франции называют проституцию своих жен и дочерей добавочным рабочим часом, и это буквально

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 133

так и есть), и разве я не действую в духе политической эконо­ мии, когда я продаю своего друга марокканцам (а непосредст­венная продажа людей, в виде торговли рекрутами и т. д. имеет место во всех культурных странах), — то политэконом мне от­вечает: ты не поступаешь вразрез с моими законами; но посмотри, что скажут тетушка Мораль и тетушка Религия; моя экономи­ческая мораль и моя экономическая религия не имеют ничего возразить против твоего образа действий, но... — Но кому же мне больше верить — политической экономии или морали? Мораль политической экономии — это нажива, труд и береж­ливость, трезвость, но политическая экономия обещает мне удовлетворить мои потребности. — Политическая экономия морали — это обладание, богатство такими вещами, как чистая совесть, добродетель и т. д.; но как я могу быть добродетельным, если я вообще но существую? Как я могу иметь чистую совесть, если я ничего но знаю? — В самой сущности отчуждения за­ложено то, что каждая отдельная сфера прилагает ко мне дру­гой и противоположный масштаб: у морали один масштаб, у по­литической экономии — другой, ибо каждая из них является определенным отчуждением человека, каждая... фиксирует) [ XVII ] особый круг отчужденной сущностной деятельности и каждая относится отчужденно к другому отчуждению. Так, г-н Мишель Шевалье упрекает Рикардо в том, что тот абстраги­руется от морали. Но у Рикардо политическая экономия гово­ рит на своем собственном языке. Если этот язык не морален, то это не вина Рикардо. Поскольку Мишель Шевалье морали­ зирует, он абстрагируется от политической экономии; а прсколь-ку он занимается политической экономией, он необходимым образом абстрагируется фактически от морали. Ведь если от­несение политической экономии к морали не является произ­вольным, случайным и потому необоснованным и ненаучным, если оно проделывается не для видимости, а мыслится как ко­ ренящееся в сущности вещей, то оно может означать только причастность политэкономических законов к области морали; а если в действительности это не имеет места или, вернее, имеет место прямо противоположное, то разве в этом повинен Рикардо? К тому же и самая противоположность между политической эко­ номией и моралью есть лишь видимость и, будучи противополож­ ностью, в то же время не есть противоположность. Политическая экономия выражает моральные законы, но только на свой лад. (Подавление потребностей, как принцип политической эко­номии, с наибольшим 'блеском обнаруживается в ее теории народонаселения. Существует слишком много людей. Даже су­ществование людей есть чистейшая роскошь, и если рабочий

134

К. МАРКС

«морален» (Милль предлагает объявлять общественную похвалу тем, кто показывает себя воздержанным в половом отношении, и общественное порицание тем, кто грешит против этого бес­ плодного брака... Разве это не мораль, не учение аскетизма? ⁶⁴), то он будет бережлив по части деторождения. Производство человека выступает как общественное бедствие.)

Смысл и значение производства, имеющего в виду богатых, открыто обнаруживают себя в производстве, рассчитанном на бедных; по отношению к вышестоящим это выражается всегда утонченно, замаскированно, двусмысленно — одна видимость; по отношению к нижестоящим это выражается грубо, открыто, откровенно — сущность. Грубая потребность рабочего — го­раздо больший источник дохода, чем утонченная потребность богача. Подвальные помещения в Лондоне приносят своим хозяевам больше дохода, чем дворцы, т. е. они являются в от­ношении приносимого ими дохода большим богатством и, зна­чит, выражаясь на языке политической экономии, большим общественным богатством.

И подобно тому как промышленность спекулирует на утончен­ности потребностей, она в такой же мере спекулирует и на их грубости, притом на искусственно вызванной грубости их. Поэтому истинным наслаждением для этой грубости является самоодурманивание, это кажущееся удовлетворение потребности, эта цивилизация среди грубого варварства потребностей. Вот почему английские кабаки являются наглядными символами частной собственности. Их роскошь показывает истинное отно­ шение промышленной роскоши и богатства к человеку. Поэтому они по праву являются единственными воскресными развлече­ниями народа, к которым английская полиция относится по меньшей мере снисходительно. [ XVII ]

[ XVIII ] Мы уже видели, какими многообразными способами политэконом устанавливает единство труда и капитала: 1) ка­ питал есть накопленный труд; 2) назначение капитала в самом производстве — отчасти воспроизводство капитала с прибылью, отчасти капитал как сырье (материал труда), отчасти как само работающее орудие (машина — это непосредственно отожде­ствленный с трудом капитал) — состоит в производительном труде; 3) рабочий есть капитал; 4) заработная плата принадле­жит к издержкам капитала; 5) по отношению к рабочему труд есть воспроизводство его жизненного капитала; 6) по отноше­нию к капиталисту он есть момент деятельности его капитала.

И, наконец, 7) политэконом исходит из предположения о пер­воначальном единстве того и другого как единстве капиталиста

экономическо-фияософсКиё рукописи 1844 года 135

и рабочего; это — райское первобытное состояние. Каким об­разом эти два момента [ XIX ] вдруг выступают друг против друга как два лица, это является для политэконома каким-то случайным происшествием, которое поэтому должно объяс­няться лишь внешними причинами. (См. Милля.)

Те народы, которые еще ослеплены чувственным блеском благородных металлов и поэтому еще поклоняются металличе­ ским деньгам как какому-то фетишу, не являются еще завер­шенными денежными нациями. Противоположность между Францией и Англией. — В какой мере разрешение теоретиче­ских загадок есть задача практики и опосредствуется практи­чески, в какой мере истинная практика является условием действительной и положительной теории, видно, например, на фетишизме. Чувственное сознание у фетишиста иное, чем у грека, потому что его чувственное бытие еще иное. Абстракт­ная вражда между чувством и духом необходима до тех пор, пока собственным трудом человека еще не созданы человече­ский вкус к природе, человеческое чувство природы, а значит и естественное чувство человека.

Равенство есть не что иное, как немецкая формула «я = я», переведенная на французский язык, т. е. на язык политики. Равенство как основа коммунизма есть его политическое обосно­ вание. Это то же самое, что имеет место, когда немец обосновы­вает для себя коммунизм тем, что он мыслит человека как всеобщее самосознание. Вполне понятно, что уничтожение от­ чуждения исходит всегда из той формы отчуждения, которая является господствующей силой: в Германии это — самосозна­ ние, во Франции это — равенство, так как там преобладает по­литика, в Англии это — действительная, материальная, изме­ряющая себя только самой собой практическая потребность. Под этим углом зрения надо критиковать и признавать Пру­дона.

Если мы даже коммунизм называем — так как он является
отрицанием отрицания — присвоением человеческой сущности,
которое опосредствует себя с собою через отрицание частной
собственности, а посему еще не истинным, начинающим с са­
мого себя положением, а только таким, которое начинает с част­
ной собственности, [ ............................................................... ] *.

Действительное отчуждение человеческой жизни остается в силе и даже оказывается тем большим отчуждением, чем больше его

* В рукописи здесь оборван левый нижний угол страницы, в. результате чего пострадали последние шесть строк текста; восстановить их содержание не представ­ляется возможный. Peô,

136

К. МАРКС

сознают как отчуждение... Для уничтожения идеи частной соб­ ственности вполне достаточно идеи коммунизма. Для уничтоже­ния же частной собственности в реальной действительности требуется действительное коммунистическое действие. История принесет с собой это коммунистическое действие, и то движение, которое мы в мыслях уже познали как само себя снимающее, будет проделывать в действительности весьма трудный и дли­тельный процесс. Но мы должны считать действительным ша­гом вперед уже то, что мы с самого начала осознали как огра­ниченность, так и цель этого исторического движения, и прев­зошли его в своем сознании.

Когда между собой объединяются коммунистические ре­ месленники, то целью для них является прежде всего учение, пропаганда и т. д. Но в то же время у них возникает благодаря этому новая потребность, потребность в общении, и то, что выступает как средство, становится целью. К каким блестящим результатам приводит это практическое движение, можно ви­деть, наблюдая собрания французских социалистических ра­ бочих. Курение, питье, еда и т. д. не служат уже там средствами объединения людей, не служат уже связующими средствами. Для них достаточно общения, объединения в союз, беседы, имеющей своей целью опять-таки общение; человеческое брат­ство в их устах не фраза, а истина, и с их загрубелых от труда лиц на нас сияет человеческое благородство.

1ХХ] (Утверждая, что спрос и предложение всегда покрыва­ют друг друга, политическая экономия тотчас же забывает, что, согласно ее собственному утверждению, предложение людей (теория народонаселения) всегда превышает спрос на них и что, следовательно, в существенном результате всего производства — в существовании человека — получает свое наиболее реши­ тельное выражение диспропорция между спросом и предложе­нием.

В какой мере деньги, которые выступают как средство, яв­ляются подлинной силой и единственной целью, в какой мере вообще то средство, которое делает меня сущностью и присваи­вает мне чужую предметную сущность, является самоцелью, это можно видеть из того, что земельная собственность — там, где источником существования является земля, — и конь и меч — там, где они являются истинными средствами сущест­ вования, — признаются также и истинными политическими жизненными силами. В средние века сословие становилось сво­бодным, как только оно получало право носить меч. У кочев­ников обладание конем делает человека свободным, дает ему возможность принимать участие в жизни общины.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 137

Мы сказали выше, что человек возвращается к пещерному жилищу, но возвращается к нему в отчужденной, враждебной форме. Дикарь в своей пещере — этом элементе природы, сво­бодно предоставляющем себя ему для пользования и защиты, — чувствует себя не более чуждо, или, лучше сказать, не менее дома, чем рыба в воде. Но подвальное жилище бедняка, это — враждебное ему жилище, это «чужая сила, это закабаляющее его жилище, которое отдается ему только до тех пор, пока он отдает ему свой кровавый пот»; он не вправе рассматривать его как свой родной дом, где он мог бы, наконец, сказать: здесь я у себя дома; наоборот, он находится в чужом доме, в доме другого человека, который его изо дня в день подстерегает и немедленно выбрасывает на улицу, как только он перестает платить квартирную плату. И точно так же он знает, что и по качеству своему его жилище образует полную противополож­ ность потустороннего, пребывающего на небе богатства, челове­ческого жилища.

Отчуждение проявляется как в том, что мое средство суще­ствования принадлежит другому, что предмет моего желания на­ходится в недоступном мне обладании другого, так и в том, что каждая вещь сама оказывается иной, чем она сама, что моя дея­тельность оказывается чем-то иным и что, наконец, — а это относится и к капиталисту, — надо всем вообще господствует нечеловеческая сила.

Предназначение употребляемого только для наслаждения, не­деятельного и расточительного богатства, когда наслаждающий­ ся этим богатством человек, с одной стороны, ведет себя как лишь преходящий, дающий волю своим страстям индивид и рассматривает чужой рабский труд, человеческий кровавый пот как добычу своих вожделений, а потому самого человека — следовательно и себя самого — как приносимое в жертву, нич­тожное существо (когда презрение к людям выражается отчасти в виде надменного расточения того, что могло бы сохранить сотню человеческих жизней, а отчасти в виде подлой иллюзии, будто его необузданная расточительность и безудержное непроиз­водительное потребление обусловливают труд, a тем самым суще­ ствование другого), такое предназначение ведет к тому, что осу­ществление человеческих сущностных сил мыслится только как осуществление чудовищных прихотей и странных, фантасти­ ческих причуд. Но, с другой стороны, богатство рассматривается всего лишь как средство и как нечто заслуживающее только уничтожения. Поэтому наслаждающийся богатством в одно и то же время и раб и господин своего богатства, в одно и то же время великодушен и низок, капризен, надменен, предан диким

6 М. Я Э., т. 42

138 «.Маркс

фантазиям, тонок, образован, умен. — Он еще не ощутил бо­
гатство как некую совершенно чуждую силу, стоящую над
ним самим. Он скорее видит в богатстве лишь свою собственную
силу, и последней, конечной целью [для него является не] бо­
гатство, а наслаждение [...................................................... ] *.

Этой... [ XXI] блестящей, ослепленной чувственной види­мостью иллюзии о сущности богатства противостоит деловитый, трезвый, экономически мыслящий, прозаически настроенный, просвещенный насчет сущности богатства промышленник, и если он создает для жаждущего наслаждений расточителя но­ вые, более широкие возможности и всячески льстит ему своими продуктами — все его продукты являются низкими компли­ ментами вожделениям расточителя, — то он умеет при этом присвоить самому себе единственно полезным образом ту силу, которая ускользает от расточителя. Если, в соответствии с этим, на первых порах промышленное богатство выступает как ре­ зультат расточительного, фантастического богатства, то в даль­ нейшем собственное движение промышленного богатства вытес­няет расточительное богатство также и активным образом. По­нижение денежного процента является необходимым следствием и результатом промышленного развития. Таким образом, сред­ства расточительного рантье уменьшаются ежедневно в обрат­ном отношении к увеличению средств и соблазнов наслажде­ния. Поэтому он должен либо проесть свой капитал, т. е. ра­зориться, либо сам стать промышленным капиталистом... Правда, с другой стороны, непосредственно в результате промышленного развития постоянно повышается земельная рента, но, как мы уже видели, наступает необходимым обра­зом момент, когда земельная собственность, как и всякая дру­ гая собственность, должна перейти в категорию воспроизводя­щего себя с прибылью капитала, а это является результатом того же самого промышленного развития. Следовательно, и расточи­тельный землевладелец должен либо проесть свой капитал, т. е. разориться, либо сам стать арендатором своей собствен­ ной земли, т. е. превратиться в возделывающего землю пред­принимателя.

Поэтому уменьшение денежного процента, — рассматривае­мое Прудоном как упразднение капитала и как тенденция к его социализации, — является непосредственно, наоборот, только симптомом полной победы работающего капитала над расточи­тельным богатством, т. е. симптомом превращения всякой част-

* Рукопись здесь в нескольких местах повреждена; нижняя часть страницы оборвана, недостает трех или четырех отрок текста. Ред.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 139

ной собственности в промышленный капитал. Это есть полная победа частной собственности над всеми по видимости еще че­ ловеческими качествами ее и полное подчинение частного соб­ственника сущности частной собственности — труду. Конечно, и промышленный капиталист тоже потребляет и наслаждается. Он отнюдь не возвращается к противоестественной простоте потребностей. Но его потребление и наслаждение есть нечто только побочное; оно для него — отдых, подчиненный произ­водству; при этом оно — рассчитанное, т. е. тоже экономиче­ское наслаждение, ибо капиталист причисляет свое наслажде­ние к издержкам капитала, и он поэтому вправе тратить деньги на свое наслаждение лишь в таких пределах, чтобы эти его траты могли быть возмещены с лихвой путем воспроизводства капи­тала. Таким образом, наслаждение подчинено капиталу, на­слаждающийся индивид — капитализирующему индивиду, тогда как раньше имело место обратное. Поэтому снижение процента является симптомом упразднения капитала лишь в том смысле, что оно является симптомом его завершающегося гос-г по детва, симптомом завершающегося и потому устремляющегося к своему уничтожению отчуждения. Это вообще — единствен­ный способ, каким существующее утверждает свою противо­положность.)

Поэтому спор политэкономов о роскоши и бережливости есть лишь пререкание между политической экономией, уяснившей себе сущность богатства, и той политической экономией, кото­рая находится еще во власти романтических антипромышлен­ных воспоминаний. Но обе стороны не умеют свести предмет спора к его простому выражению и потому не могут справиться друг с другом. [ XXI]

[ XXXIV] Далее земельная рента была ниспровергнута как земельная рента, поскольку новейшая политическая экономия — в противоположность физиократам, утверждавшим, что земель­ный собственник есть единственный подлинный производитель,— доказала, что земельный собственник, как таковой, является скорее единственным совершенно непроизводительным рантье. Согласно новейшей политической экономии, земледелие есть дело капиталиста, который дает такое применение своему ка­ питалу, если от этого применения он может ожидать нормальную прибыль. Поэтому тезис физиократов о том, что земельные собственники, в качестве единственно производительных соб­ ственников, должны одни платить государственные налоги и, значит, одни только имеют право вотировать их и принимать участие в государственных делах, — этот тезис превращается в противоположное утверждение, что налог на земельную ренту

6*

140

К. МАРКС

есть единственный налог на непроизводительный доход и, сле­довательно, единственный налог, не наносящий вреда нацио­ нальному производству. Ясно, что при таком понимании вещей и политические привилегии земельных собственников уже не могут вытекать из того факта, что они — главные налогопла­тельщики.

Все то, что Прудон считает движением труда против капи­тала, есть лишь движение труда в форме капитала, т. е. движе­ ние промышленного капитала, против капитала, потребляемого не в качестве капитала, т. е. не промышленным образом. И это движение идет своим победоносным путем, т. е. путем победы промышленного капитала. — Мы видим, таким образом, что лишь в том случае, если труд рассматривается как сущность частной собственности, можно уяснить себе действительную природу также и политэкономического движения как такового.

Общество — каким оно выступает для политэконома — есть буржуазное общество, где каждый индивид представляет собой некоторый замкнутый комплекс потребностей и [ XXXV ] существует для другого лишь постольку, — а другой сущест­вует для него лишь постольку, — поскольку они обоюдно становятся друг для друга средством. Подобно политикам в их рассуждениях о правах человека, и политэконом сводит все к че­ловеку, т. е. к индивиду, у которого он отнимает все опреде­ленные свойства, чтобы рассматривать его только как капи­талиста или рабочего.

Разделение труда есть экономическое выражение общест­ венного характера труда в рамках отчуждения. Иначе говоря, так как труд есть лишь выражение человеческой деятельности в рамках отчуждения, проявление жизни как ее отчуждение, то и разделение труда есть не что иное, как отчужденное, полагание человеческой деятельности в качестве реальной ро­ довой деятельности, или в качестве деятельности человека как родового существа.

Относительно сущности разделения труда, — которое, с тех пор как труд был признан сущностью частной собственности, естественно должно было рассматриваться как один из главных двигателей производства богатства, — т. е. относительно этой отчужденной формы человеческой деятельности как родовой деятельности, политэкономы высказываются очень неясно и противоречиво.

Адам Смит:

иРааделение труда обязано своим происхождением не мудрости человеческой'. Оно есть необходимый результат медленного и постепев-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 141

ного развития склонности к обмену и взаимной торговле продуктами. Этв склонность к обмену есть, вероятно, необходимое следствие способ­ности рассуждать и дара речи. Она свойственна всем людям и не встре­ чается ни у одного животного. Животное, как только оно достигло зре­лого возраста, живет само по себе, совершенно независимо от других. Человек же постоянно нуждается в помощи других людей, и он тщетно ожидал бы такой помощи от одной только их доброжелательности. Го­ раздо надежнее будет апеллировать к их личной заинтересованности и убедить их в том, что их собственная выгода диктует им делать то, чего он от них желает. Имея дело с другими людьми, мы взываем не к их человечности, а к их эгоизму. Мы никогда не говорим им о наших потреб­ ностях, а говорим всегда о их выгоде. — Так как, стало быть, мы полу­ чаем большинство взаимно необходимых нам услуг благодаря обмену, торговле, купле-продаже, то именно эта склонность к обмену и поро­дила разделение труда. Например, в каком-нибудь племени охотников или пастухов какой-нибудь человек изготовляет луки п тетивы провор­нее и искуснее, чем другие. Он часто обменивает эти продукты своего труда па скот и дичь своих соплеменников. Скоро оп замечает, что таким спо­собом он может добыть их себе легче, чем если бы он сам ходил на охоту. Движимый соображениями расчета, он делает поэтому своим главным занятием изготовление луков и т. д. Различие природных дарований у индивидов есть не столько причина, сколько следствие разделения труда... Не будь у человека склонности к обмену и торговле, каждый индивид был бы вынужден сам изготовлять себе все необходимое для существования и жизненных удобств. Каждому приходилось бы выпол­ нять одну и ту же повседневную работу, и не было бы того огромного разнообразия занятий, которое только и может породить значительное различие в дарованиях. — Как эта склонность к обмену порождает среди людей различие дарований, так та же самая склонность делает это раз­личие полезным. Многие породы животных, хотя они принадлежат к од­ ному и тому же виду, имеют от природы столь различный характер и столь различные предрасположения, что эти различия являются более рази­тельными, чем различия, наблюдаемые среди необразованных людей. От природы между философом и грузчиком различие и в половину не столь велико — в смысле Дарования и ума, — как различие между двор­няжкой и борзой, между борзой и лягавой, между лягавой и овчаркой. Тем пе менее эти различные породы животных, несмотря на их принад­лежность к одному и тому же виду, не приносят почти никакой пользы друг другу. Дворовый пес, обладая преимуществом своей силы, [ XXXVI] не получает никакой пользы от быстроты и легкости борзой, и т. д. Вслед­ствие отсутствия способности или склонности к торговле и обмену ре­зультаты деятельности этих различных дарований или ступеней интел­ лигентности не могут быть собраны вместе и ни малейшим образом не способствуют выгоде или общим удобствам всего вида. Каждое животное вынуждено само себя содержать и защищать, независимо от других; оно не может извлечь ни малейшей пользы из различия тех способностей, которыми природа наделила других животных того же вида. У людей, наоборот, самые различные дарования оказываются полезными друг другу, потому что, благодаря склонности всех людей к обмену и торговле, различные продукты их различных деятельностей собираются, так сказать, в одну общую массу, где каждый человек может, сообразно своим потребностям, купить себе известную часть продуктов труда дру­ гих людей. — Так как источником разделения, труда является эта склон­ность к ' обмену, то отсюда следует, что рост этого разделения труда всегда ограничен способностью к обмену, или, другими словами, размерами

142

К. МАРКС

рынка. Если рынок очень мал, то никто не захочет отдаться целиком од­ному какому-нибудь занятию — за отсутствием возможности обменивать излишек продуктов своего труда, ненужный для его собственного потреб­ления, на подобный же излишек тех продуктов чужого труда, которые он хотел бы получить...». В цивилизованном состоянии «каждый человек живет обменом и становится своего рода торговцем, а само общество есть, собственно говоря, торговое общество» (см. Дестют де Траси. «Об­щество, это — ряд взаимных обменов; в торговле — вся суть общества» ⁷), «...Накопление капиталов растет вместе с разделением труда, и нао­борот».

Так говорит Адам Смит ⁶⁵.

«Если бы каждая семья производила всю совокупность предметов своего потребления, то общество могло бы существовать и при отсут­ствии какого бы то ни было обмена. — Хотя обмен не является основой общества, без него, однако, нельзя обойтись в цивилизованном состоянии нашего общества. — Разделение труда есть умелое применение сил че­ловека; оно умножает продукты общества, увеличивает его мощь и его наслаждения, но оно же ограничивает, уменьшает способность каждого человека, взятого в отдельности. — Производство не может иметь места без обмена».

Так говорит Ж. Б: Сэй ^в6.

«Присущие человеку от природы силы, это — его разум и его фи­зическая способность к труду. Силы же, проистекающие из обществен­ного состояния, заключаются в способности разделять труд и распреде­лять среди различных людей различные работы... и в способности обме­ниваться взаимными услугами и продуктами, образующими средства существования. Мотив, по которому один человек оказывает услуги другому, — эгоистического порядка: человек требует вознаграждения за услуги, оказанные другому. — Право исключительной частной соб­ственности является необходимым условием для того, чтобы среди лю­дей мог установиться обмен». «Обмен и разделение труда взаимно обу­словливают друг друга».

Так говорит Скарбек ^в7.

Милль изображает развитой обмен, торговлю, как следствие разделения труда:

«Деятельность человека можно свести к весьма простым элемен­там. В сущности говоря, он может делать только одно: производить дви­жение; он может передвигать вещи, [ XXXVII] чтобы приблизить их друг к другу или удалить друг от друга; все остальное делают свойства материи. Применяя труд и машины, люди часто замечают, что эффект может быть усилен путем умелого распределения операций, а именно путем отделения друг от друга операций, друг другу мешающих, и сое­динения всех тех операций, которые тем или иным способом могут друг другу содействовать. Как общее правило, люди не могут выполнять множество различных операций с такой же быстротой и ловкостью, с какой они благодаря навыку научаются выполнять небольшое число операций. Поэтому всегда бывает выгодно как можно больше ограни­чивать количество операций, поручаемых каждому отдельному инди­виду. — Для наивыгоднейшего разделения труда и наиэыгоднейшего

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЁ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 143

распределения сил людей и машин в очень многих случаях необходимо действовать в крупном масштабе, другими словами, производить бо­гатства большими массами. Эта выгода является причиной возникнове­ния крупных мануфактур. Иногда небольшие количество таких ману­фактур, основанных при благоприятных условиях, снабжает не только одну страну, а несколько стран всем требующимся там количеством производимых ими предметов».

Так говорит Милль ⁶⁸.

Однако все современные политэкономы согласны между со­ бой в том, что разделение труда и богатство производства, разде­ ление труда и накопление капитала взаимно обусловливают друг друга и что освобожденная от пут, предоставленная самой себе частная собственность одна только может создать наиболее полезное и всеобъемлющее разделение труда.

Рассуждения Адама Смита можно резюмировать следую­щим образом:

Разделение труда сообщает труду бесконечную производи­тельность. Оно коренится в склонности к обмену и торговле, специфически человеческой склонности, которая, вероятно, не случайна, а обусловлена применением разума и языка. Мо­ тив, которым руководствуются обменивающиеся между собой люди, это — не человеколюбие, а эгоизм. Разнообразие челове­ческих дарований — скорее следствие, чем причина разделе­ния труда, т. е. обмена. Только обмен и делает полезным это разнообразие. Особые свойства разных пород животных од­ного вида различаются между собой от природы больше, чем различаются между собой у разных людей те или другие спо­собности и деятельности. Но так как животные неспособны к обмену, то ни одному животному индивиду не принося* ни­какой пользы отличающиеся от его породы свойства животного того же вида, но другой породы. Животные не могут складывать вместе различные свойства своего вида; они не могут ничего сделать для общей пользы и для общих удобств своего вида. Иное дело человек. Здесь самые разнообразные дарования и виды деятельности оказываются полезными друг другу, потому что люди умеют собирать свои различные продукты в одну общую массу, откуда каждый может покупать себе то, что ему нужно. Так как разделение труда возникает из склонности к об­мену, то оно растет и удерживается в определенных границах в зависимости от размеров обмена, рынка. В цивилизованном состоянии каждый человек является торговцем, а общество яв­ляется торговым обществом.

Сэй считает обмен чем-то случайным, не основным. Общество могло бы существовать и без него. Обмен становится необхо­димым в цивилизованном состоянии общества. Тем не менее

144

К. МАРКС

производство не может иметь места без обмена. Разделение труда есть удобное, полезное средство, умелое применение человеческих сил для создания общественного богатства, но оно уменьшает способности каждого человека, взятого в отдельности. Это по­следнее замечание является шагом вперед со стороны Сэя.

Скарбек отличает индивидуальные, от природы присущие человеку силы — разум и физическую способность к труду, от сил, проистекающих из общества, — обмена и разделения труда, которые взаимно обусловливают друг друга. А необхо­димой предпосылкой обмена является, по Скарбеку, частная собственность. Скарбек выражает здесь в объективной форме то, что говорят Смит, Сэй, Рикардо и др., когда они указывают на эгоизм, частный интерес, как на основу обмена, или когда они называют торговлю существенной и адекватной формой обмена.

Милль изображает торговлю как следствие разделения труда. Человеческая деятельность сводится, по его мнению, к механи­ческому движению. Разделение труда ц применение машин спо­собствуют богатству производства. Каждому человеку следует поручать возможно меньший круг операций. Со своей стороны, разделение труда и применение машин обусловливают мас­совое производство богатства, следовательно, продуктов. Это и является причиной возникновения крупных мануфактур.

[ XXXVIII] Рассмотрение разделения труда и обмена пред­ставляет величайший интерес, потому что это — наглядно отчужденные выражения человеческой деятельности, как ро­довой деятельности, и человеческой сущностной силы, как ро­довой сущностной силы.

Сказать, что разделение труда и обмен покоятся на частной собственности, равносильно утверждению, что труд является сущностью частной собственности, — утверждению, которое политэконом не может доказать и которое мы намерены дока­зать за него. Именно то обстоятельство, что разделение труда и обмен суть формы частной собственности, как раз и служит доказательством как того, что человеческая жизнь нуждалась для своего осуществления в частной собственности, так,'с дру­гой стороны, и того, что теперь она нуждается в упразднении частной собственности.

Разделение труда и обмен, это — те два явления, при рас­смотрении которых политэконом кичится общественным харак­тером своей науки и тут же, не переводя дыхания, бессознательно высказывает заключающееся в ней противоречие, а именно обо­снование общества при помощи необщественных, частных инте­ресов.

Нам надлежит рассмотреть следующие моменты:

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 145

Во-первых, склонность к обмену, основу которой политэко­ номы находят в эгоизме, рассматривается как причина или взаи­модействующий фактор разделения труда. Сэй считает обмен чем-то не основным для сущности общества. Богатство, произ­ водство объясняются разделением труда и обменом. Признается, что разделение труда вызывает обеднение и деградацию инди­видуальной деятельности. Обмен и разделение труда признаются причинами великого разнообразия человеческих дарований, раз­нообразия, которое становится полезным опять-таки благодаря обмену. Скарбек делит производственные или производительные сущностные силы человека на две части: 1) на индивидуальные, от природы присущие человеку силы — его разум и специаль­ ная склонность или способность к определенному труду, и 2) на проистекающие из общества, а не из реального индивида, силы — разделение труда и обмен. — Далее: разделение труда огра­ничено рынком. — Человеческий труд есть простое механиче­ское движение; самое главное выполняют материальные свой­ства предметов. — Каждому отдельному индивиду следует по­ ручать возможно меньше операций. — Раздробление труда и концентрация капитала, неэффективность индивидуального про­изводства и массовое производство богатства. — Значение сво­бодной частной собственности для разделения труда.

146 ]

[ДЕНЬГИ]

[XLI] Если ощущения человека, его страсти и т. д. суть не только антропологические определения в [узком] смысле, но и подлинно онтологические утверждения сущности (природы) и если они реально утверждают себя только тем, что их предмет существует для них чувственно, то вполне понятно, 1) что спо­ соб их утверждения отнюдь не один и тот же и что, более того, различный способ утверждения образует особенность их бытия, их жизни; каким образом предмет существует для них, это и составляет своеобразие каждого специфического наслаждения; 2) там, где чувственное утверждение является непосредственным уничтожением предмета в его самостоятельной форме (еда, питье, обработка предмета и т. д.), это и есть утверждение предмета; 3) поскольку человек человечен, а следовательно, и его ощущение и т. д. человечно, постольку утверждение данного предмета другими людьми есть также и его собственное насла­ждение; 4) только при помощи развитой промышленности, т. е. через посредство частной собственности, онтологическая сущность человеческой страсти осуществляется как во всей своей целостности, так и в своей человечности; таким образом, сама наука о человеке есть продукт практического самоосуще­ствления человека; 5) смысл частной собственности, если ее отделить от ее отчужденности, есть наличие существенных предметов для человека как в виде предметов наслаждения, так и в виде предметов деятельности.

Деньги* обладающие свойством все покупать, свойством все предметы себе присваивать, представляют собой, следовательно, предмет в наивысшем смысле. Универсальность этого их свой-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКЙЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 147

ства есть всемогущество их сущности; поэтому они слывут все­могущими. Деньги — это сводник между потребностью и предме­том, между жизнью и жизненными средствами человека. Но то, что опосредствует мне мою жизнь, опосредствует мне и существование другого человека для меня. Вот что для меня означает другой человек.

«Тьфу, пропасть! Руки, ноги, голова

И зад — твои ведь, без сомненья?

А чем же меньше все мои права

На то, что служит мне предметом наслажденья?

Когда куплю я шесть коней лихих, То все их силы — но мои ли? Я мчусь, как будто б ног таких Две дюжины даны мне были!»

Гёте. «Фауст» (слова Мефистофеля) *. Шекспир в «Тимоне Афинском»:

«...Золото? Металл

Сверкающий, красивый, драгоценный?

Нет, боги! Нет, я искренно молил...

Тут золота довольно для того,

Чтоб сделать все чернейшее — белейшим,

Все гнусное — прекрасным, всякий грех —

Правдивостью, все низкое — высоким,

Трусливого — отважным храбрецом,

А старика — и молодым и свежим!

...Это От алтарей отгонит ваших слуг Из-под голов больных подушки вырвет. Да, этот плут сверкающий начнет И связывать и расторгать обеты, Благословлять проклятое, людей Ниц повергать пред застарелой язвой, Разбойников почетом окружать, Отличьями, коленопреклоненьем, Сажая их высоко, на скамьи Сенаторов; вдове, давно отжившей, Даст женихов; раздушит, расцветит, Как майский день, ту жертву язв поганых, Которую и самый госпиталь Из стен своих прочь гонит с отвращеньем! — Ступай назад, проклятая земля, Наложница всесветная, причина Вражды и войн народов...».

И затем дальше:

«О милый мой цареубийца! Ты, Орудие любезное раздора Отцов с детьми; ты, осквернитель светлый Чистейших лож супружеских; ты, Марс

• И. В. Гёте. «Фауст», часть I , сцена четверная («Кабинет Фауста»). РеЗ,

148

К. МАРКС

Отважнейший; ты, вечно юный, свежий

И взысканный любовию жених,

Чей яркий блеск с колен Дианы гонит

Священный снег; ты, видимый нам бог,

Сближающий несродные предметы,

Велящий им лобзаться, говорящий

Для.целей всех на каждом языке;

[XLII] Ты, оселок сердец, — представь, что люди,

Твои рабы, вдруг взбунтовались все,

И силою своею между ними

Кровавые раздоры посели,

Чтоб сделались царями мира звери» *.

Шекспир превосходно изображает сущность денег. Чтобы понять его, начнем сперва с толкования отрывка из Гёте.

То, что существует для меня благодаря деньгам, то, что я могу оплатить, т. е. то, что могут купить деньги, это — я сам, владелец денег. Сколь велика сила денег, столь велика и моя сила. Свойства денег суть мои — их владельца — свойства и сущностные силы. Поэтому то, что я есть и что я в состоянии сделать, определяется отнюдь не моей индивидуальностью. Я уродлив, но я могу купить себе красивейшую женщину. Зна­чит, я не уродлив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила, сводится на нет деньгами. Пусть я — по своей индивиду­альности — хромой, но деньги добывают мне 24 ноги; значит я не хромой. Я плохой, нечестный, бессовестный, скудоум­ный человек, но деньги в почете, а значит в почете и их владелец. Деньги являются высшим благом — значит, хорош и их владелец. Деньги, кроме того, избавляют меня от труда быть нечестным, — поэтому заранее считается, что я честен. Я скудоумен, но деньги — это реальный ум всех вещей, — как же может быть скудоумен их владелец? К тому же он мо­жет купить себе людей блестящего ума, а тот, кто имеет власть над людьми блестящего ума, разве не умнее их? И разве я, который с* помощью денег способен получить все, чего жа­ждет человеческое сердце, разве я не обладаю всеми человече­скими способностями? Итак, разве мои деньги не превращают всякую мою немощь в ее прямую противоположность?

Если деньги являются узами, связывающими меня с чело­веческою жизнью, обществом, природой и людьми, то разве они не узы всех уз? Разве они не могут завязывать и расторгать лю­ бые узы? Не являются ли они поэтому также и всеобщим сред­ством разъединения? Они, поистине, и разъединяющая людей «разменная монета» и подлинно связующее средство; они — [...]** химическая сила общества.

* Шекспир. «Тиион Афинский», акт IV , сцена третья. Ред. •• В втом месте рукопись повреждена. Р*д,

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКЙЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 149

Шекспир особенно подчеркивает в деньгах два их свойства:

1)         Они — видимое божество, превращение всех человече­ских и природных свойств в их противоположность, всеобщее смешение и извращение вещей; они осуществляют братание не­возможностей.

2)         Они — наложница всесветная, всеобщий сводник людей и народов.

Извращение и смешение всех человеческих и природных качеств, братание невозможностей, — эта божественная сила денег — кроется в сущности денег как отчужденной, отчужда­ ющей и отчуждающейся родовой сущности человека. Они — от­чужденная мощь человечества.

То, чего я как человек не в состоянии сделать, т. е. чего не могут обеспечить все мои индивидуальные сущностные силы, то я могу сделать при помощи денег. Таким образом, деньги превращают каждую из этих сущностных сил в нечто такое, чем она сама по себе не является, т. е. в ее противополож­ность.

Когда мне хочется какого-нибудь кушанья или когда я хочу воспользоваться почтовой каретой, ввиду того что- я недоста­ точно силен, чтобы проделать путь пешком, то деньги доставляют мне и кушанье и почтовую карету, т. е. они претворяют и пе­реводят мои желания из чего-то пребывающего в представле­нии, из их мыслимого, представляемого, желаемого бытия в их чувственное, действительное бытие, из представления в жизнь, из воображаемого бытия в бытие реальное. В качестве такого опосредствования деньги — это подлинно творческая сила.

Спрос имеется, конечно, и у того, у кого нет денег, но такой спрос есть нечто пребывающее только в представлении, нечто не оказывающее на меня, на другого, на третьего [XLIII] ни­ какого действия, нечто лишенное существования и, следователь­ но, остающееся для меня самого чем-то недействительным, беспредметным. Различие между спросом эффективным, осно­ ванным на деньгах, и спросом неэффективным, основанным на моей потребности, моей страсти, моем желании и т. д., есть различие между бытием и мышлением, между представлением, существующим лишь во мне, и таким представлением, которое для меня существует вне меня в качестве действительного пред­мета.

Если у меня нет денег для путешествия, то у меня нет и потребности, т. е. действительной и претворяющейся в дей­ствительность потребности в путешествии. Если у меня есть призвание к научным занятиям, но нет для этого денег, то у меня

150

К. МАРКС

нет и призвания, т. е. действенного, настоящего призвания к этому. Наоборот, если я на самом деле не имею никакого при­звания к научным занятиям, но у меня есть желание и деньги, то у меня есть к этому действенное призвание. Деньги — как внешнее, проистекающее не из человека как человека и не из человеческого общества как общества всеобщее средство и способность превращать представление в действительность, а действительность в простое представление — в такой же мере превращают действительные человеческие и природные сущностные силы в чисто абстрактные представления и потому в несовершенства, в мучительные химеры, в какой мере они, с другой стороны, превращают действительные несовершенства и химеры, действительно немощные, лишь в воображении индивида существующие сущностные силы индивида в дейст­ вительные сущностные силы и способности. Уже согласно это­му определению деньги являются, следовательно, всеобщим извращением индивидуальностей, которые они превращают в их противоположность и которым они придают свойства, проти­воречащие их действительным свойствам.

В качестве этой извращающей силы деньги выступают затем и по отношению к индивиду и по отношению к общественным и прочим связям, претендующим на роль и значение самостоя­ тельных сущностей. Они превращают верность в измену, любовь в ненависть, ненависть в любовь, добродетель в порок, порок в добродетель, раба в господина, господина в раба, глупость в ум, ум в глупость.

Так как деньги, в качестве существующего и действующего понятия стоимости, смешивают и обменивают все вещи, то они представляют собой всеобщее смешение и подмену всех вещей, следовательно, мир навыворот, смешение и подмену всех при­родных и человеческих качеств.

Кто может купить храбрость, тот храбр, хотя бы он и был трусом. Так как деньги обмениваются не на какое-нибудь одно определенное качество, не на какую-нибудь одну определенную вещь или определенные сущностные силы человека, а на весь человеческий и природный предметный мир, то, с точки зрения их владельца, они обменивают любое свойство и любой предмет на любое другое свойство или предмет, хотя бы и противореча­ щие обмениваемому. Деньги осуществляют братание невозмож­ностей; они принуждают к поцелую то, что противоречит друг другу.

Предположи теперь человека как человека и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь любовь обменивать только на любовь, доверие только на дове-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 151

рие и т. д. Если ты хочешь наслаждаться искусством, то ты дол­жен быть художественно образованным человеком. Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть человеком, действительно стимулирующим и двигающим впе­ред других людей. Каждое из твоих отношений к человеку и к природе должно быть определенным, соответствующим объекту твоей воли проявлением твоей действительной индивидуаль­ной жизни. Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и она — несчастье. [ХЫП]

152 J

[КРИТИКА ГЕГЕЛЕВСКОЙ ДИАЛЕКТИКИ И ФИЛОСОФИИ ВООБЩЕ]

[ XI ] 6) В этом пункте, быть может, уместно будет — в целях разъяснения и обоснования правомерности развиваемых здесь мыслей — привести некоторые соображения как относительно гегелевской диалектики вообще, так, в особенности, о ее изло­жении в «Феноменологии» и «Логике» и, наконец, об отноше­нии к Гегелю новейшего критического движения.

Современная немецкая критика так много занималась со­держанием старого мира, ее развитие до такой степени было сковано критикуемой материей, что в результате получилось совершенно некритическое отношение к методу самой критики и полное отсутствие сознательности по отношению к внешне формальному, но в действительности существенному вопросу о том, в каких же взаимоотношениях мы находимся с гегелев­ской диалектикой? Бессознательность по вопросу об отношении современной критики к гегелевской философии вообще и к диа­лектике в частности была так велика, что такие критики, как Штраус и Бруно Бауэр, все еще находятся — первый целиком и полностью, а второй в своих «Синоптиках» ^в9 (где он, в проти­ воположность Штраусу, ставит «самосознание» абстрактного человека на место субстанции «абстрактной природы») и даже еще в «Раскрытом христианстве» ⁷⁰ по меньшей мере потен­циально полностью — во власти гегелевской логики. Так, на­пример, в «Раскрытом христианстве» говорится:

«Как будто самосознание, которое полагает мир, полагает разли­ чие и в том, что оно творит, творит само себя, так как оно снова унич­ тожает различие своего творения от самого себя и является самим собою только в акте творения и в движении, — как будто это самосознание

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 153

не имеет своей цели в этом движении» и т. д. Или: «Они» (французские материалисты) «еще не могли усмотреть того, что движение вселенной становится действительно движением для себя лишь как движение само­сознания, достигая в последнем единства с самим собой».

Эти выражения даже по языку ничем не отличаются от гегелевских взглядов и скорее повторяют их дословно.

[ XII] Как мало во время акта критики (Бауэр, «Синоптики») было налицо сознания в отношении гегелевской диалектики и как мало было этого сознания и после акта предметной критики, это доказывает Бауэр, если он в своем «Правом деле свободы» ^п отделывается от дерзкого вопроса г-на Группе: «Ну, а как же обстоит дело с логикой?» — тем, что отсылает его к будущим критикам ⁷².

Но и теперь, после того как Фейербах и в своих «Тезисах» в «Anekdota» и подробнее в «Философии будущего» опроки­нул в корне старую диалектику и философию, после того как, наоборот, вышеуказанная критика, не сумевшая выполнить это дело, увидела, что это дело выполнено, и провозгласила себя чистой, решительной, абсолютной, все себе уяснившей критикой, после того как она в своем спиритуалистическом вы­сокомерии свела все историческое движение к отношению ос­тального мира (зачисленного ею, в отличие от нее самой, в ка­ тегорию «массы») к ней самой и растворила все догматические противоположности в одной догматической противоположности между собственной своей мудростью и глупостью мира, между критическим Христом и человечеством как «толпой», после того как она ежедневно и ежечасно доказывала свои собственные превосходные качества путем выявления скудоумия массы, после того как она в печати заявила о своем решительном превосходстве как над человеческими ощущениями, так и над миром, над которым она возвышается в царственном одиноче­стве, разражаясь лишь время от времени саркастическим сме­хом олимпийских богов, после того как, наконец, она возве­стила критический страшный суд, заявив, что близится день, когда против нее ополчится все погибающее человечество, ко­ торое будет разбито ею на группы, причем каждая особая группа получит свое testimonium paupertatis *, — после всех этих забав­ных кривляний умирающего в форме критики идеализма (мла­догегельянства) этот идеализм не высказал даже и отдаленного намека на то, что пора критически размежеваться со своей матерью, гегелевской диалектикой, и даже не сумел [ничего] сообщить о своем критическом отношении к Фейербаховской

♦ — свидетельство о бедности. Ред,

154

К. МАРКС

диалектике. Это — совершенно некритическое отношение к са­мому себе.

Фейербах — единственный мыслитель, у которого мы на­блюдаем серьезное, критическое отношение к гегелевской диа­ лектике; только он сделал подлинные открытия в этой об­ ласти и вообще по-настоящему преодолел старую философию. Величие сделанного Фейербахом и скромная простота, с ка­кой он выступает перед миром, находятся в поразитель­ном контрасте с тем, что наблюдается в этом отношении у критики.

Подвиг Фейербаха заключается в следующем:

1)         в доказательстве того, что философия есть не что иное, как выраженная в мыслях и логически систематизированная ре­лигия, не что иное, как другая форма, другой способ сущест­вования отчуждения человеческой сущности, и что, следова­тельно, она также подлежит осуждению;

2)         в основании истинного материализма и реальной науки, поскольку общественное отношение «человека к человеку» Фейербах также делает основным принципом теории;

3)         в том, что отрицанию отрицания, утверждающему, что оно есть абсолютно положительное, он противопоставляет по­коящееся на самом себе и основывающееся положительно на самом себе положительное.

Фейербах следующим образом толкует гегелевскую диа­ лектику (тем самым обосновывая необходимость исходить из положительного, из чувственно-достоверного):

Гегель исходит из отчуждения (логически: из бесконечного, абстрактно-всеобщего), из субстанции, абсолютной и неподвиж­ ной абстракции, т. е., выражаясь популярнее, он исходит из религии и теологии.

Во-вторых, он снимает бесконечное и полагает действитель­ное, чувственное, реальное, конечное, особенное (философия, снятие религии и теологии).

В-третьих: он снова снимает положительное и восстана­вливает абстракцию, бесконечное. Восстановление религии и теологии.

Таким образом, Фейербах рассматривает отрицание от­рицания только как противоречие философии с самой собой, как философию, утверждающую теологию (трансцендентность и т. д.), после того как она подвергла ее отрицанию, т. е. утвер­ждающую теологию вопреки самой себе.

То положение, или самоутверждение и самоподтверждение, которое заключено в' отрицании отрицания, рассматривается Фейербахом как еще неуверенное в самом себе и содержащее

SKOHÔMOTÉCKO -ФЙЛОСОФСКИЕ РЛ&ПИСИ 1844 ГОДА 155

поэтому в самом себе свою противоположность, как сомневаю­щееся в самом себе и поэтому нуждающееся в доказательстве, следовательно, как не доказывающее само себя своим бытием, как непризнанное [ XIII] положение, и поэтому ему прямо и непосредственно противопоставляется чувственно-достоверное, основывающееся на самом себе положение *.

А так как Гегель рассматривал отрицание отрицания с по­ ложительной, заключенной в нем, стороны как подлинно и единственно положительное, с отрицательной, заключенной в нем, стороны — как единственно истинный акт и акт само­осуществления всякого бытия, то он нашел лишь абстрактное, логическое, спекулятивное выражение для движения такой исто­ рии, которая не есть еще действительная история человека как уже предположенного субъекта, а есть только акт порождения, история возникновения человека.

Мы постараемся объяснить как абстрактную форму этого движения у Гегеля, так и те отличительные черты, которые присущи ему в противоположность современной критике, т. е. в противоположность изображению того же процесса в Фейерба­ ховской «Сущности христианства», или, вернее, мы постараемся выяснить критическую форму этого, у Гегеля еще некритиче­ского, движения.

Взгляд на гегелевскую систему. Нужно начать с гегелевской «Феноменологии», истинного истока и тайны гегелевской фило­ софии.

Феноменология.

А) Самосознание.

I . Сознание, а) Чувственная достоверность, или «это», и
мнение, ß) Восприятие, или вещь с её свойствами, и иллюзия.
7) Сила и рассудок, явление и сверхчувственный мир.

II . Самосознание. Истина собственной достоверности, а) Са­
мостоятельность самосознания и его несамостоятельность, гос­
подство и рабство. Ь) Свобода самосознания. Стоицизм, скеп­
тицизм, несчастное сознание.

III . Разум. Достоверность и истина разума, а) Наблюдаю­
щий разум; наблюдение природы и самосознания. Ь) Осущест­
вление разумного самосознания посредством самого себя.
Удовольствие и необходимость. Закон сердца и безумие само­
мнения. Добродетель и обычное течение жизни, с) Индиви­
дуальность, реальная в себе и для самой себя. Духовное

• В этом месте Марко сделал приписку: «Фейербах рассматривает отрицание отрицания, конкретное понятие, так же как и мышление, превосходящее себя в мыш­лении и, в'качестве мышления, желающее быть непосредственно созерцанием, природой, действительностью» '*. Ред.

156

•К. МАРКС

животное царство и обман, или само дело. Законодательный разум. Исследующий законы разум.

B) Дух.

I . Истинный дух; нравственность. II . Отчужденный от себя дух, образование. III. Удостоверившийся в себе дух, мораль­ность.

C)       Религия. Естественная религия, художественная рели­гия, религия откровения.

D)      Абсолютное знание.

Так как «Энциклопедия» Гегеля начинает с логики, с чистой спекулятивной мысли и кончает абсолютным знанием, самосоз­ нательным, постигающим самого себя философским или абсолют­ ным, т. е. сверхчеловеческим абстрактным духом, то вся «Эн­циклопедия» есть не что иное, как развернутая сущность фи­ лософского духа, его самоопредмечивание; а философский дух есть не что иное, как отчужденный дух мира, мысленно, т. е. абстрактно, постигающий себя внутри своего отчужде­ния. Логика — деньги духа, спекулятивная, мысленная стои­мость человека и природы, их ставшая совершенно равно­душной ко всякой действительной определенности и потому недействительная сущность — отчужденное, а поэтому абстраги­ рующее от природы и от действительного человека мышление: абстрактное мышление. — Внешность этого абстрактного мы­шления... природа, как она есть для этого абстрактного мышле­ния. Она является внешней для него, она — его самоутрата; и оно, это абстрактное мышление, постигает ее тоже внешним образом, как абстрактную мысль, но как отчужденное абстракт­ное мышление. — Наконец, дух, это возвращающееся в свое соб­ственное материнское лоно мышление, которое в качестве антропологического, феноменологического, психологического, нравственного, художественного, религиозного духа все еще не является для себя самим собою, пока оно, в конце концов, не находит себя как абсолютное знание и потому как абсолют­ный, т. е. абстрактный дух, где оно относится только к самому себе и получает свое сознательное и соответствующее себе бытие. Ибо его действительное бытие есть абстракция.

У Гегеля имеется двоякая ошибка.

Первая яснее всего выступает в «Феноменологии» как ис­токе гегелевской философии. Когда, например, он рассматри­вает богатство, государственную власть и т. д. как сущности, отчужденные от человеческой сущности, то он берет их только в их мысленной форме. Они — мысленные сущности и поэтому только отчуждение чистого, т. е. абстрактного философского мышления. Поэтому все движение заканчивается абсолютным

ЭКОНОМИЧЕСКОФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 157

знанием. То, от чего отчуждены эти предметы и чему они проти­востоят с притязанием на действительность, — это именно абстрактное мышление. Философ — сам абстрактный образ от­ чужденного человека — делает себя масштабом отчужденного мира. Поэтому вся история отчуждения и все устранение отчуждения есть не что иное, как история производства аб­страктного, т. е. абсолютного [ XVII ] * мышления, логического, спекулятивного мышления. Вследствие этого отчуждение, об­разующее собственный интерес этого отчуждения и снятия этого отчуждения, представляет собой у Гегеля противополож­ ность между в-себе и для-себя, между сознанием и самосознанием, .между объектом и субъектом, т. е. противоположность между абстрактным мышлением и чувственной действительностью, или действительной чувственностью, в пределах самой мысли. Все другие противоположности и движения этих противопо­ложностей суть только видимость, оболочка, экзотерическая форма этих единственно интересных противоположностей, ко­торые образуют смысл других, вульгарных противоположностей. В качестве полагаемой и подлежащей снятию сущности отчу­ ждения здесь выступает не то, что человеческая сущность оп­редмечивается бесчеловечным образом, в противоположность самой себе, а то, что она опредмечивается в отличие от абстракт­ного мышления и в противоположность к нему.

[ XVIII] Следовательно, присвоение сущностных сил чело­века, ставших предметами, притом чужими предметами, есть, во-первых, только такое присвоение, которое совершается в со­знании, в чистом мышлении, т. е. в абстракции, есть присвое­ние этих предметов как мыслей и движений мыслей,' поэтому уже в «Феноменологии» — несмотря на ее решительно отри­ цательный и критический вид и несмотря на действительно со­держащуюся в ней, часто далеко упреждающую позднейшее развитие, критику, — уже заключен в скрытом виде, в каче­стве зародыша, потенции, тайны, некритический позитивизм и столь же некритический идеализм позднейших гегелевских произведений, это философское разложение и восстановление наличной эмпирии. Во-вторых, требование возвращения пред­метного мира человеку — например, уразумение того, что чувственное сознание есть не абстрактно чувственное сознание, а человечески чувственное сознание, что религия, богатство и т. д. являются только отчужденной действительностью челове­ ческого опредмечивания, отчужденной действительностью объ­ективированных человеческих сущностных сил и что поэтому

• Здесь 6 рукописи авторская отсылка к стр. XII . Ред.

158

К. МАРКС

они являются только путем к истинно человеческой действитель­ности, — это присвоение человеческих сущностных сил или уразумение этого процесса имеет поэтому у Гегеля такой вид, что чувственность, религия, государственная власть и т. д. являются духовными сущностями, ибо только дух есть истин­ная сущность человека, а истинная форма духа — это мыслящий дух, логический, спекулятивный дух. Человечность природы и природы, созданной историей, продуктов человека, обнаружи­вается в том, что они являются продуктами абстрактного духа и постольку, стало быть, духовными моментами, мысленными сущностями. Поэтому «Феноменология» есть скрытая, еще не­ясная для самой себя и имеющая мистический вид критика; но поскольку она фиксирует отчуждение человека, — хотя человек выступает в ней только в виде духа, — постольку в ней заложены в скрытом виде все элементы критики, подготовлен­ные и разработанные часто уже в форме, высоко поднимающейся над гегелевской точкой зрения. Отделы о «несчастном созна­ нии», о «честном сознании», о борьбе «благородного и низмен­ного сознания» и т. д. и т. д. содержат в себе — хотя еще в отчужденной форме — критические элементы целых областей, таких, как, например, религия, государство, гражданская жизнь и т. д. И подобно тому как сущность, предмет выступают у Гегеля как мысленные сущности, так и субъект есть всегда сознание или самосознание, или, вернее, предмет выступает только как абстрактное сознание, а человек только как само­ сознание. Поэтому различные выступающие в «Феноменологии» формы отчуждения являются только разными формами созна­ния и самосознания. Подобно тому как абстрактное сознание — в качестве какового рассматривается предмет — есть в себе только один из моментов самосознания, полагающего свои собственные различия, так и в качестве результата всего этого движения получается тождество самосознания с сознанием, абсолютное знание, или такое движение абстрактного мышления, которое направлено уже не вовне, а совершается уже только внутри самого себя, т. е. в качестве результата получается диалектика чистой мысли *. [ XVIII ]

[ XXIII ] ** Величие гегелевской «Феноменологии* и ее ко­нечного результата — диалектики отрицательности как дви­жущего и порождающего принципа — заключается, следова­тельно, в том, что Гегель рассматривает самопорождение че­ловека как процесс, рассматривает опредмечивание как рас-

* В рукописи имеется авторская оговорка: продолжение см. яа стр. XXII, однако такой страницы в рукописи нет. Ред.

•* Здесь в рукописи авторская отсылка к стр. XVIII. Рев.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 159

предмечивание, как отчуждение и снятие этого отчуждения, в том, что он, стало быть, ухватывает сущность труда и пони­мает предметного человека, истинного, потому что действитель­ ного, человека как результат его собственного труда. Действи­тельное, деятельное отношение человека к себе как к родовому существу, или проявление им себя на деле как действительного родового существа, т. е. как человеческого существа, возможно только тем путем, что человек действительно извлекает из себя все свои родовые силы (что опять-таки возможно лишь посред­ ством совокупной деятельности человечества, лишь как резуль­тат истории) и относится к ним как к предметам, а это опять-таки возможно сперва только в форме отчуждения.

Односторонность и ограниченность Гегеля мы подробно покажем на примере заключительной главы «Феноменологии» об абсолютном знании; эта глава содержит в виде сжатого резюме как дух «Феноменологии», ее отношение к спекулятивной диа­ лектике, так и понимание Гегелем их обеих и их взаимоотноше­ния.

Предварительно мы заметим еще лишь следующее. Гегель стоит на точке зрения современной политической экономии. Он рассматривает труд как сущность, как подтверждающую себя сущность человека; он видит только положительную сто­рону труда, но не отрицательную. Труд есть для-себя-становле-ние человека в рамках отчуждения, или в качестве отчужден­ ного человека. Гегель знает и признает только один вид труда, именно абстрактно-духовный труд. Таким образом, Гегель признает за сущность труда то, что вообще образует сущность философии, а именно — отчуждение знающего себя человека, или мыслящую себя отчужденную науку; он умеет поэтому, в про­ тивоположность предшествующей философии, собрать воедино ее отдельные моменты и представить свою философию как фило­софию по преимуществу. То, что другие философы считали при рассмотрении отдельных моментов природы и человеческой жизни моментами самосознания, притом абстрактного самосоз­нания, Гегель считает делом самой философии. Поэтому его наука абсолютна.

Перейдем теперь к нашему предмету.

Абсолютное знание. Последняя глава «Феноменологии».

Суть дела в том, что предмет сознания есть по Гегелю не что иное, как самосознание, или что предмет есть лишь опредмечен-ное самосознание, самосознание как предмет (приравнивание человека к самосознанию).

Поэтому речь идет о том, чтобы преодолеть предмет созна­ния. Предметность как таковая считается отчужденным,

160

К. МАРКС

не соответствующим человеческой сущности (самосознанию) от­ношением человека. Поэтому обратное присвоение порождаемой как нечто чужое, под категорией отчуждения, предметной сущ­ности человека имеет значение не только снятия отчуждения, но и снятия предметности, т. е. человек рассматривается как непредметное, спиритуалистическое существо.

Движение преодоления предмета сознания Гегель описывает следующим образом:

Предмет являет себя не только как возвращающийся в са­мость [das Selbst] (это по Гегелю — одностороннее, т. е. схва­тывающее лишь одну сторону, понимание этого движения). Человек приравнивается к самости. Но самость есть лишь абстрактно мыслимый и абстракцией порожденный человек. Человек есть самоустремленное [selbstisch] существо. Его глаз, его ухо и т. д. самоустремлены; каждая из его сущностных сил обладает в нем свойством самоустремленности. Но именно поэтому совершенно неверно говорить: самосознание обладает глазом, ухом, сущностной силой. Самосознание есть скорее качество человеческой природы, человеческого глаза и т. д., а не человеческая природа есть качество [ XXIV] самосознания.

Абстрагированная и фиксированная в виде самостоятельного существа самость, это — человек как абстрактный эгоист, это — эгоизм, поднятый до своей чистой абстракции, до сферы мышления (ниже мы к этому вернемся).

Человеческая сущность, человек для Гегеля равнозначны самосознанию. Поэтому всякое отчуждение человеческой сущ­ности для него — не что иное, как отчуждение самосознания. Отчуждение самосознания не рассматривается как выражение, как отражающееся в знании и мышлении выражение действи­тельного отчуждения человеческой сущности. Напротив, дей­ствительное, являющееся реальным отчуждение есть по своему внутреншйшему скрытому — и раскрываемому только фило­софией — существу не что иное, как проявление отчужде­ния подлинной человеческой сущности, самосознания. Поэтому наука, постигающая это, называется феноменологией. Поэтому всякое обратное присвоение отчужденной предметной сущности выступает как включение ее в самосознание: овладевающий своей сущностью человек есть только самосознание, овладе­вающее предметной сущностью. Поэтому возвращение предмета в самость и есть обратное присвоение предмета.

Всесторонне выраженное преодоление предмета сознания еостоит, по Гегелю, в том,

1) что предмет как таковой представляется сознанию как исчезающий;

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 161

2)        что отчуждение самосознания есть то, что полагает вещ­ ность;

3)        что это отчуждение имеет не только отрицательное, но и положительное значение;

4)        что оно имеет это значение не только для нас, или в себе, но и для самого сознания;

5)        что для сознания отрицание предмета, или упразднение предметом самого себя, приобретает положительное значение благодаря тому (или оно сознает это ничтожество предмета бла­годаря тому), что оно отчуждает само себя, ибо в этом отчуж­дении оно полагает себя как предмет, или полагает предмет как само себя, в силу нераздельного единства для-себя-бытия;

6)        с другой стороны, здесь заключен вместе с тем и второй момент, именно — что оно в такой же степени сняло и вобрало обратно в себя это отчуждение и эту предметность и, следова­тельно, в своем инобытии как таковом все же находится у себя;

7)        это есть движение сознания, и в этом движении сознание есть совокупность своих моментов;

8)        сознание должно было относиться к предмету тоже со­гласно совокупности своих определений и рассматривать его с точки зрения каждого из этих определений. Эта совокупность определений сознания делает предмет в себе духовной сущностью, а для сознания он поистине становится таковой благодаря постижению каждого отдельного определения предмета как самости, или благодаря вышеуказанному духовному отноше­нию к ним ⁷⁴.

К пункту 1-му. — То, что предмет как таковой представ­ляется сознанию как исчезающий, это есть вышеупомянутое возвращение предмета в самость.

К пункту 2-му. — Отчуждение самосознания полагает вещ­ность. Так как человек равнозначен самосознанию, то его от­чужденная предметная сущность, или вещность (то, что есть для него предмет, а предметом поистине является для него только то, что есть для него существенный предмет, что, сле­довательно, есть его предметная сущность. Так как субъектом делается не действительный человек как таковой и, следова­тельно, не природа — ведь человек есть человеческая природа, — а только абстракция человека, самосознание, то вещность может быть только отчужденным самосознанием), тождественна с от­ чужденным самосознанием, и вещность положена этим отчуж­дением. Вполне естественно как то, что живое, природное, наделенное и одаренное предметными, т. е. материальными, сущностными силами существо обладает также действитель­ными природными предметами своей сущности, так и то, что

162

к. маркс

его самоотчуждение есть полагание некоторого действитель­ ного, но выступающего в форме внешности и, значит, не при­надлежащего к его сущности и господствующего над ним предметного мира. В этом нет ничего непонятного и загадоч­ного. Скорее, было бы загадочно обратное. Но столь же ясно и то, что самосознание посредством своего отчуждения может по­лагать только вещность, т. е. опять-таки только абстрактную вещь, вещь абстракции, а не действительную вещь. [XXVI ] * Далее ясно, что вещность не представляет поэтому ничего самостоятельного, существенного по отношению к самосозна­нию, а является только чистым созданием, чем-то полагаемым им и что это полагаемое, вместо того чтобы подтверждать само себя, есть только подтверждение акта полагания, закрепляю­щего на мгновение свою энергию в виде продукта и сообщаю­щего ему для видимости, — но опять-таки только на мгнове­ние, — роль самостоятельного, действительного предмета.

Когда действительный, телесный человек, стоящий на проч­ной, хорошо округленной земле, вбирающий в себя и излучаю­щий из себя все природные силы, полагает благодаря своему отчуждению свои действительные, предметные сущностные силы как чужие предметы, то не полагание есть субъект: им является субъективность предметных сущностных сил, действие которых должно поэтому быть тоже предметным. Предметное существо действует предметным образом, и оно не действовало бы пред­метным образом,-если бы предметное не заключалось в его суще­ ственном определении. Оно только потому творит или полагает предметы, что само оно полагается предметами и что оно с самого начала есть природа. Таким образом, дело обстоит не так, что оно в акте полагания переходит от своей «чистой деятель­ности» к творению предмета, а так, что его предметный про­ дукт только подтверждает его предметную деятельность, его деятельность как деятельность предметного природного су­щества.

Мы видим здесь, что последовательно проведенный нату­рализм или гуманизм отличается как от идеализма, так и от материализма, являясь вместе с тем объединяющей их обоих истиной. Мы видим в то же время, что только натурализм способен понять акт всемирной истории ⁷⁵.

Человек является непосредственно природным существом ^п. В качестве природного существа, притом живого природного существа, он, с одной стороны, наделен природными силами, жизненными силами, являясь деятельным природным сущест-

* При пагинации рукопиои страница XXV Марксом не была обозначена. Ред.

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 163

вом; эти силы существуют в нем в виде задатков и способно­ стей, в виде влечений; а с другой стороны, в качестве природного, телесного, чувственного, предметного существа он, подобно животным и растениям, является страдающим, обусловленным и ограниченным существом, т. е. предметы его влечений су­ществуют вне его, как не зависящие от него предметы; но эти предметы суть предметы его потребностей; это — необ­ ходимые, существенные для проявления и утверждения его сущностных сил предметы. То, что человек есть телесное, обладающее природными силами, живое, действительное, чув­ственное, предметное существо, означает, что предметом своей сущности, своего проявления жизни он имеет действительные, чувственные предметы, или что он может проявить свою жизнь только на действительных, чувственных предметах. Быть пред­метным, природным, чувственным — это все равно, что иметь вне себя предмет, природу, чувство или быть самому предме­том, природой, чувством для какого-нибудь третьего существа. Голод есть естественная потребность; поэтому для своего удовлетворения и утоления он нуждается в природе вне его, в предмете вне его. Голод — это признанная потребность моего тела в некотором предмете, существующем вне моего тела и необходимом для его восполнения и для проявления его сущности. Солнце есть предмет растения, необходимый для него, утверждающий его жизнь предмет, подобно тому как растение есть предмет солнца в качестве обнаружения жи­вотворной силы солнца, его предметной сущностной силы.

Существо, не имеющее вне себя своей природы, не есть природное существо, оно не принимает участия в жизни природы. Существо, не имеющее никакого предмета вне себя, не есть предметное существо. Существо, не являющееся само предметом для третьего существа, не имеет своим предметом никакого существа, т. е. не ведет себя предметным образом, его бытие не есть нечто предметное.

[ XXVII ] Непредметное существо есть невозможное, неле­пое существо [Unwesen].

Представьте себе такое существо, которое и само не есть предмет и не имеет предмета. Подобное существо было бы, во-первых, единственным существом, вне его не существовало бы никакого существа, оно существовало бы одиноко, одно. Ибо, как только я приму, что вне меня имеются предметы, что я существую не один, мне придется признать, что я — нечто другое, некая другая действительность, чем предмет вне меня. Стало быть, для этого третьего предмета я — дру­гая действительность, чем он, т, е. я — его предмет, Таким

164

К. МАРКС

образом, существо, не являющееся предметом другого существа, предполагает, что не существует ни одного предметного су­щества. Как только я имею какой-нибудь предмет, этот пред­мет имеет меня своим предметом. А непредметное существо, это — недействительное, нечувственное, только мыслимое, т. е. только воображаемое существо, продукт абстракции. Быть чувственным, т. е. быть действительным, это значит быть пред­метом чувства, быть чувственным предметом, т. е. иметь вне себя чувственные предметы, предметы своей чувственности. Быть чувственным значит быть страдающим ".

Поэтому человек как предметное, чувственное существо есть страдающее существо; а так как это существо ощущает свое страдание, то оно есть существо, обладающее страстью. Страсть — это энергично стремящаяся к своему предмету сущ­ностная сила человека.

(Но человек — ire только природное существо, он есть человеческое природное существо, т. е. существующее для самого себя существо и потому родовое существо. Он должен проявить и утвердить себя как родовое существо и в своем бытии и в своем знании. Таким образом, подобно тому как человеческие предметы не являются природными предметами в том виде, как эти последние непосредственно даны в природе, так и человеческое чувство, как оно есть непосредственно, в своей непосредствен­ной предметности, не есть человеческая чувственность, чело­веческая предметность. Ни природа в объективном смысле, ни природа в субъективном смысле непосредственно не" дана человеческому существу адекватным образом. ) И подобно тому как все природное должно возникнуть, так и человек имеет свой акт возникновения, историю, которая, однако, отражается в его сознании и потому в качестве акта возникновения является сознательно снимающим себя актом возникновения. История есть истинная естественная история человека. — (К этому надо еще вернуться.)

В-третьих, так как это полагание вещности есть само только видимость, такой акт, который противоречит сущности чистой деятельности, то оно должно быть снова снято, а вещность должна подвергнуться отрицанию.

К пунктам 3, 4, 5, 6-му. — 3) Это отчуждение сознания имеет не только отрицательное, но и положительное значение, и 4) оно имеет это положительное значение не только для нас, или в себе, но и для него самого, для сознания. 5) Для сознания отрицание предмета, или упразднение предметом самого себя, приобретает положительное значение благодаря тому (или оно соанает это ничтожество предмета благодаря тому), что оно

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 165

отчуждает само себя, ибо в этом отчуждении оно знает себя как предмет, или предмет как само себя, в силу нераздельного единства для-себя-бытия. 6) С другой стороны, здесь заключен вместе с тем и второй момент, именно — что оно в такой же степени сняло и вобрало обратно в себя это отчуждение и эту предметность и, следовательно, в своем инобытии как тако­вом все же находится у себя.

Мы уже видели, что присвоение отчужденной предметной сущности, или упразднение предметности, выступающей под определением отчуждения, — которое должно развиваться от безразличной чуждости до действительного враждебного от­чуждения, — имеет для Гегеля вместе с тем, или даже глав­ным образом, значение упразднения самой предметности, ибо для самосознания предосудительным моментом и отчуждением является не этот определенный характер предмета, а самый его предметный характер. Поэтому предмет есть нечто отри­цательное, само себя упраздняющее, есть ничтожество. Это ничтожество предмета имеет для сознания не только отри­цательное, но и положительное значение, ибо ничтожест­во предмета есть именно самоутверждение непредметности, [XXVIII ] абстракции, его самого. Для самого сознания нич­тожество предмета имеет положительное значение потому, что оно знает это ничтожество, предметную сущность, как свое самоотчуждение, знает, что это ничтожество существует только благодаря его самоотчуждению...

Способ, каким существует сознание и каким нечто существует для него, это — знание. Знание есть его единственный акт. Поэтому нечто возникает для сознания постольку, поскольку оно знает это нечто. Знание есть его единственное предметное отношение. — Сознание знает ничтожество предмета, т. е. не­отличимость предмета от пего, небытие предмета для него, благодаря тому, что оно знает, что предмет есть его самоотчуж­дение, т. е. оно знает себя (знание как предмет) благодаря тому, что предмет есть только видимость предмета, некое ма­рево, а по своей сущности есть не что иное, как само знание, которое противопоставляет себя самому себе и поэтому проти­вопоставило себе ничтожество, нечто не имеющее никакой предметности вне знания; иначе говоря, знание знает, что, когда оно относится к какому-нибудь предмету, оно только нахо­дится вне себя, отчуждается от себя, что оно само принимает для себя вид предмета, или что то, что представляется ему как предмет, есть лишь оно само.

С другой стороны, по словам Гегеля, здесь имеется в то же время и другой момент, именно — что самосознание в такой

166

К. МАРКС

же степени сняло и вобрало в себя обратно это отчуждение и эту предметность и, следовательно, в своем инобытии как таковом все же находится у себя.

В этом рассуждении мы имеем собранными воедино все иллюзии спекуляции.

Во-первых: в своем инобытии как таковом сознание, самосоз­нание находится у себя. Поэтому оно, или, — если мы абстра­ гируемся здесь от гегелевской абстракции и вместо самосозна­ния поставим самосознательного человека, — поэтому он в своем инобытии как таковом находится у себя. В этом заключено, во-первых, то, что сознание, т. е. знание как знание, мышле­ние как мышление, выдает себя непосредственно за другое себя самого, за чувственность, действительность, жизнь, — мышление, превосходящее себя в мышлении (Фейербах). Эта сторона заключена здесь постольку, поскольку сознание, трак­туемое только как сознание, усматривает предосудительную для себя помеху не в отчужденной предметности, а в пред­метности как таковой.

Во-вторых, здесь заключено то, что поскольку самосозна­тельный человек познал как самоотчуждение и сиял духовный мир — или всеобщее духовное бытие своего мира, — он все же снова утверждает его в этом отчужденном виде, выдает его за свое истинное бытие, восстанавливает его, уверяет, что он в своем инобытии как таковом находится у самого себя; следовательно, после снятия, например, религии, после приз­нания в религии продукта самоотчуждения он все же считает себя подтвержденным в религии как религии. Здесь заключается корень ложного позитивизма Гегеля, или его лишь мнимого критицизма, — то, что Фейербах называет полаганием, отри­цанием и восстановлением религии или теологии, но что сле­ дует рассматривать в более общем виде. Таким образом, разум находится у самого себя в неразумии как неразумии. Чело­век, понявший, что в праве, политике и т. д. он ведет отчуж­денную жизнь, ведет в этой отчужденной жизни как таковой свою истинную человеческую жизнь. Таким образом, истин­ным знанием и истинной жизнью оказывается самополагание, самоутверждение в противоречии с самим собой, в противоре­чии как с знанием, так и с сущностью предмета.

Таким образом, теперь не может уже быть и речи о том, что Гегель просто приспосабливался к религии, к государству и т. д., так как эта ложь есть ложь его принципа.

[ XXIX ] Если я знаю, что религия есть отчужденное чело­веческое самосознание, то я знаю, стало быть, что в ней, как в религии, утверждается не мое самосознание, а мое отчуж-

SKOHOiörtECJto-ФйЛОСОФСКйЕ Рукописи 1Й44 года 167

денное самосознание. Значит, я знаю, что мое, принадлежа" щее самому себе, своей сущности, самосознание утверждается не в религии, а, напротив, в уничтоженной, упраздненной религии.

Поэтому у Гегеля отрицание отрицания не есть утвержде­ние истинной сущности посредством отрицания мнимой сущ­ ности, а представляет собой утверждение мнимой или отчуж­денной от себя сущности в ее отрицании, или отрицание этой мнимой сущности как предметной, находящейся вне человека и независящей от пего сущности и превращение ее в субъект.

Поэтому своеобразную роль играет у него снятие, в ко­тором соединены как отрицание, так и сохранение, утверж­дение.

Так, например, в гегелевской философии права снятое частное право равняется морали, снятая мораль равняется семье, снятая семья равняется гражданскому обществу, сня­ тое гражданское общество равняется государству, снятое го­ сударство равняется всемирной истории. В реальной действи­тельности частное право, мораль, семья, гражданское обще­ство, государство и т. д. продолжают существовать по-преж­нему, они только стали моментами, формами существования и наличного бытия человека, которые не имеют силы изолиро­ванно друг от друга, отменяют друг друга, порождают друг друга и т. д. Моменты движения.

В их действительном существовании эта их подвижная сущность скрыта. Она обнаруживается, раскрывается впервые только в мышлении, в философии, и поэтому мое истинное религиозное бытие есть мое бытие в философии религии, мое истинное политическое бытие есть мое бытие в философии права, мое истинное природное бытие есть мое бытие в филосо­фии природы, мое истинное художественное бытие есть мое бытие в философии искусства, мое истинное человеческое бы­ тие есть мое бытие в философии. Таким же образом истинное существование религии, государства, природы, искусства, это — философия религии, философия природы, философия государ­ ства, философия искусства. Но если истинным бытием религии является для меня только философия религии и т. д., то я по­истине религиозен лишь в качестве философа религии и таким образом я отрицаю действительную религиозность и действи­тельно религиозного человека. Однако в то же время я их и утверждаю, отчасти в рамках моего собственного бытия или в рамках того чужого бытия, которое я им противопоставляю (ибо это есть лишь философское выражение их самих), отчасти же в их собственной первоначальной форме, ибо я считаю их

168

К. МАРКС

только кажущимся инобытием, аллегориями, скрытыми под чувственными оболочками формами их собственного истинного, т. е. моего философского бытия.

Точно таким же образом снятое качество равняется коли­честву, снятое количество равняется мере, снятая мера рав­няется сущности, снятая сущность равняется явлению, снятое явление равняется действительности, снятая действитель­ность равняется понятию, снятое понятие равняется объек­тивности, снятая объективность равняется абсолютной идее, снятая абсолютная идея равняется природе, снятая природа равняется субъективному духу, снятый субъективный дух рав­няется нравственному, объективному духу, снятий нравствен­ный дух равняется искусству, снятое искусство равняется ре­лигии, снятая религия равняется абсолютному знанию.

С одной стороны, это снятие есть снятие мысленной сущ­ности и, значит, мысленная частная собственность снимается в мысленную идею морали. Л так как мышление воображает себе, что оно непосредственно есть другое себя самого, а именно чувственная действительность, так как оно, стало быть, счи­ тает свое действие также и чувственным действительным дейст­ вием, то это мысленное снимание, оставляющее в действитель­ности нетронутым свой предмет, полагает, что оно его действи­тельно преодолело; а с другой стороны, так как этот предмет стал теперь для мышления мысленным моментом, то он пред­ставляется ему также и в своей действительности самоутверж­дением его самого, самосознания, абстракции.

[ XXX ] Поэтому, с одной стороны, то бытие, которое Гегель снимает, переводя его в философию, не есть вовсе действи­тельная религия, государство, природа, а религия в том ее виде, в каком она сама уже является предметом знания, — догматика; то же самое относится к юриспруденции, к науке о государстве, к естествознанию. Таким образом, с одной сто­роны, Гегель занимает такую позицию, которая является противоположностью как к действительной сущности, так и к непосредственной, нефилософской науке, или к нефилософ­ским понятиям об этой сущности. Поэтому он противоречит их ходячим понятиям.

С другой стороны, религиозный и т. д. человек может найти себе у Гегеля свое последнее утверждение.

Теперь следует рассмотреть — в рамках категории отчужде­ния — положительные моменты гегелевской диалектики.

а) Снятие как предметное движение, которое вбирает в себя обратно отчуждение. Это — выраженная в рамках отчуждения идея о присвоении предметной сущности путем снятия ее от-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 169

чуждения; это — отчужденное усмотрение действительного опредмечивания человека, действительного присвоения им своей предметной сущности путем уничтожения отчужденного опре­ деления предметного мира, путем его снятия в его отчужден­ном бытии, подобно тому как атеизм, в качестве снятия бога, означает становление теоретического гуманизма, а коммунизм, в качестве снятия частной собственности, означает требование действительно человеческой жизни, как неотъемлемой собст­ венности человека, означает становление практического гума­низма; другими словами, атеизм есть гуманизм, опосредство­ванный с самим собой путем снятия религии, а коммунизм — гуманизм, опосредствованный с самим собой путем снятия частной собственности. Только путем снятия этого опосредст­вования, — являющегося, однако, необходимой предпосыл­кой, — возникает положительно начинающий с самого себя, положительный гуманизм.

Но атеизм, коммунизм, это — вовсе не бегство, не абстрак­ция, не утрата порожденного человеком предметного мира, не утрата принявших предметную форму сущностных сил человека, не возвращающаяся к противоестественной, нераз­витой простоте нищета. Они, наоборот, впервые представляют собой действительное становление, действительно для человека возникшее осуществление его сущности, осуществление его сущности как чего-то действительного.

Таким образом, Гегель, рассматривая — хотя опять-таки в отчужденной форме — положительный смысл отнесенного к самому себе отрицания, рассматривает вместе с тем самоот­чуждение человека, отчуждение его сущности, его распредме­чивание и деградацию — как самоприобретение, проявление сущности, опредмечивание, реализацию. Короче говоря, он рассматривает — в рамках абстракции — труд как акт само­порождения человека, отношение к себе как к чужой сущности и осуществление себя как чужого существа — как становя­щееся родовое сознание и становящуюся родовую жизнь.

Ь) Но у Гегеля — помимо или, вернее, как следствие уже описанного выше извращения понятий — этот акт, во-первых, носит только формальный характер, потому что он абстрактен, потому что человеческая сущность сама признается только как абстрактная мыслящая сущность, как самосознание, а

во-вторых, так как эта точка зрения формальна и абстракт­на, то снятие отчуждения становится утверждением отчужде­ния, иначе говоря, для Гегеля вышеупомянутое движение са­ мопорождения, самоопредмечивания как самоотчуждения есть абсолютное и поэтому последнее, имеющее целью самое себя,

7 М. и 9., т. 42

170

К. МАРКС

успокоившееся в себе и дошедшее до своей сущности человеческое проявление жизни.

Поэтому это движение в его абстрактной [XXXll форме, как диалектика, рассматривается как истинно человеческая жизнь; а так как оно все же абстракция, отчуждение чело­веческой жизни, то оно рассматривается как божественный процесс, но как божественный процесс человека, процесс, ко­торый проделывает его отличная от него, абстрактная, чистая, абсолютная сущность.

В-третьих, этот процесс должен иметь носителя, субъекта; но субъект возникает лишь как результат; поэтому этот ре­зультат — знающий себя как абсолютное самосознание субъ­ ект — есть бог, абсолютный дух, знающая себя и осуществляю­ щая себя идея. Действительный человек и действительная при­ рода становятся просто предикатами, символами этого скрытого недействительного человека и этой недействительной природы. Поэтому отношение между субъектом и предикатом абсолютно извращено: это — мистический субъект-объект, или пере­крывающая объект субъективность, абсолютный субъект как процесс, как отчуждающий себя и возвращающийся к себе из этого отчуждения и в то же время вбирающий его обратно в себя субъект, и субъект как этот процесс; это — чистое, безоста­новочное кружение в самом себе ⁷⁸.

К пункту первому: формальное и абстрактное понимание акта самопорождения или самоопредмечивания человека. -

Так как Гегель приравнивает человека к самосознанию, то отчужденный предмет человека, его отчужденная сущностная действительность есть не что иное, как сознание отчуждения, всего лишь мысль об отчуждении, его абстрактное и потому бессодержательное- и недействительное выражение — отрица­ние. Поэтому и снятие отчуждения есть тоже не что иное, как абстрактное, бессодержательное снятие этой бессодержатель­ной абстракции — отрицание отрицания. Поэтому содержа­тельная, живая, чувственная, конкретная деятельность са­моопредмечивания становится всего лишь абстракцией этой деятельности — абсолютной отрицательностью, абстракцией, которая в свою очередь фиксируется как таковая и мыслится как самостоятельная деятельность, как просто деятельность. Так как эта так называемая отрицательность есть не что ино'е, как абстрактная, бессодержательная форма вышеуказанного действительного живого акта, то и содержание ее может быть только формальным, полученным путем абстрагирования от всякого содержания. Поэтому это — всеобщие, абстрактные, присущие всякому содержанию и вследствие этого одыовре-

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 171

иенно и безразличные ко всякому содержанию и именно потому имеющие силу для всякого содержания формы абстракции, формы мышления, логические категории, оторванные от дей­ствительного духа и от действительной природы. (Ниже мы разберем логическое содержание абсолютной отрицательности.)

Положительная сторона сделанного здесь Гегелем в его спекулятивной логике заключается в том, что определенные понятия, всеобщие неподвижные формы мышления представ­ляют собой в их самостоятельности по отношению к природе и духу необходимый результат всеобщего отчуждения челове­ческой сущности, а значит и человеческого мышления, и что Гегель поэтому изобразил их как моменты процесса абстракции и представил как связное целое. Так, например, снятое бытие есть сущность, снятая сущность — понятие, снятое понятие... абсолютная идея. Ну а что такое абсолютная идея? Она, в свою очередь, опять-таки снимает самое себя, если она не хочет опять проделать сначала весь акт абстракции и довольство­ваться тем, чтобы быть совокупностью абстракций или пости­гающей себя абстракцией. Но абстракция, постигающая себя как абстракцию, знает, что она есть ничто; она должна отка­заться от себя, абстракции, и этим путем она приходит к такой сущности, которая является ее прямой противоположностью, к природе. Таким образом, вся логика является доказательст­вом того, что абстрактное мышление само по себе есть ничто, что абсолютная идея сама по себе есть ничто, что только при­рода есть нечто.

[ХХХШ Абсолютная идея, абстрактная идея, которая,

«рассматриваемая со стороны своего единства с собою, есть созер­ цание» («Энциклопедия» Гегеля. Издание третье '•, стр. 222), которая «в своей абсолютной истине решается свободно отпустить из самой себя момент своей особенности, или первого определения и инобытия, непо­средственную идею как свое отражение, т. е. решается из самой себя свободно отпустить себя в качестве природы» (там же),

вся эта столь странно и причудливо ведущая себя идея, заставившая гегельянцев так страшно ломать себе голову, есть не что иное, как абстракция — т. е. абстрактный мысли­тель, — которая, умудренная опытом и уяснив себе свою собственную истинную суть, решается, под некоторыми — ложными и тоже еще абстрактными — условиями, отказаться от себя и поставить на место своего у-себя-бытия (в силу ко­торого она есть ничто), на место своей всеобщности и неопре­деленности свое инобытие, т. е. особенное, определенное; решается свободно отпустить из самой себя природу, скры­вавшуюся в ней только в качестве абстракции, в качестве

7*

172

К. МАРКС

мысленной вещи, т. е. покинуть абстракцию и взглянуть, нако­ нец, на свободную от нее природу. Абстрактная идея, становя­щаяся непосредственно созерцанием, есть не что иное, как такое абстрактное мышление, которое отказывается от себя и решает­ся стать созерцанием. Весь этот переход от логики к философии природы есть не что иное, как столь трудный для абстрактного мыслителя и поэтому столь фантастически описываемый им переход от абстрагирования к созерцанию. Мистическое чув­ство, которое гонит философа из области абстрактного мышле­ния в сферу созерцания, это — скука, тоска по содержанию.

(Отчужденный от самого себя человек, это также — отчуж­денный от своей сущности, т. е. от своей природной и челове­ческой сущности, мыслитель. Поэтому его мысли, это — ка­кие-то застывшие духи, обитающие вне природы и вне человека. Гегель собрал воедино и запер в своей «Логике» всех этих застывших духов, рассматривая каждого из них сперва как отрицание, т. е. как отчуждение человеческого мышления, а затем как отрицание отрицания, т. е. как снятие этого отчуж­дения, как действительное проявление человеческого мышле­ния; но находясь еще в плену отчуждения, само это отрица­ние отрицания есть отчасти восстановление первоначальных застывших духов в их отчуждении, отчасти остановка на послед­ нем акте, отнесение себя к самому себе в отчуждении, как истин­ном бытии этих застывших духов *; отчасти же, поскольку эта абстракция постигает самое себя и испытывает бесконечную скуку от самой себя, отказ от абстрактного, только в мышлении движущегося мышления, существующего без глаз, без зубов, без ушей, без всего, выступает у Гегеля как решение признать в качестве сущности природу и отдаться созерцанию.)

[ XXXIII] Но и природа, взятая абстрактно, изолированно, фиксированная в оторванности от человека, есть для человека ничто. Само собой понятно, что абстрактный мыслитель, ре­шившийся перейти к созерцанию, созерцает природу абстрактно. Подобно тому как прежде природа была заперта мыслителем в его для него самого таинственной и загадочной форме абсо­лютной идеи, мысленной вещи, абстракции, так и теперь,

* Т. е. Гегель на место этих застывших абстракций ставит кружащийся в са­мом себе акт абстракции; благодаря этому он смог указать источник всех этих, при­надлежащих по своему первоначальному происхождению отдельным философам, не­надлежащих понятий, смог охватить их единым взглядом и создать, в качестве пред­мета критики, вместо какой-нибудь одной определенной абстракции абстракцию исчерпывающего, всеобъемлющего типа. (Мы позже увидим, почему Гегель отделяет мышление от субъекта; но и теперь уже ясно, что если нет человека, то и проявление его сущности не может быть человеческим, а потому и мышление не могло рассматри­ваться в качестве проявления сущности человека как человеческого и природного, наделенного глазами, ушами и т. д., живущего в обществе, в мире и природе, субъекта.)

ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 173

когда он ее выпустил из самого себя, он на самом деле вы­пустил из себя только эту абстрактную природу, только голую абстракцию природы, однако с тем значением, что она есть инобытие мысли, действительная, созерцаемая, отличная от абстрактного мышления природа. Или, — если говорить чело­веческим языком, — созерцая природу, абстрактный мысли­тель узнает, что те сущности, относительно которых он в боже­ственной диалектике думал, что он их создает из ничего, из чистой абстракции, как чистые продукты в самой себе враща­ющейся и нигде не заглядывающей в реальную действительность мыслительной работы, суть не что ипое, как абстракции опре­делений природы. Таким образом, вся природа является для него только повторением, в чувственной, внешней форме логических абстракций. Он снова анализирует ее и эти абст­ракции. Таким образом, его созерцание природы есть лишь акт утверждения его абстрагирования от созерцания природы, есть лишь сознательно повторяемый им процесс порождения его абстракций. Так, например, время равняется отрицатель­ности, отнесенной к самой себе (цит. соч., стр. 238). Снятому становлению как наличному бытию соответствует в природ­ной форме снятое движение как материи. Свет есть природная форма рефлексии в себя. Тело в качестве луны и кометы, это — природная форма той противоположности, которая, согласно «Логике», есть, с одной стороны, покоящееся на самом себе положительное, а с другой стороны, покоящееся на самом себе отрицательное. Земля есть природная форма логического осно­вания как отрицательного единства противоположностей и т. д. Природа как природа, т. е. поскольку она еще отличается чувственно от этого тайного, скрытого в ней смысла, природа, отделенная, отличная от этих абстракций, есть ничто, обна­руживающее себя как ничто. Она бессмысленна или имеет только смысл внешности, которая должна быть снята.

«В точке зрения конечной телеологии заключается та правильная предпосылка, что природа не содержит абсолютной цели в самой себе» (стр. 225).

Ее цель состоит в утверждении абстракции.

«Природа получилась как идея в форме инобытия. Так как идея, таким образом, выступает здесь как отрицание самой себя, или как внешняя себе, то дело обстоит не так, что природа является внешней только в относительном смысле, по отношению к этой идее, а так, что внешность составляет то определение, в котором идея выступает как природа» (стр. 227).

Внешность следует понимать здесь не как проявляющуюся вовне и открывающуюся для света, для чувственного человека

174

К. МАРКС

чувственность; внешность надо здесь понимать в смысле отчуж­дения, в смысле недостатка, порока, которого не должно быть. Ибо истинное все еще есть идея. Природа есть только форма ее инобытия. А так как абстрактное мышление есть сущность, то то, что внешне по отношению к нему, есть по самой сущности своей нечто лишь внешнее. Абстрактный мыслитель признает, что сущностью природы является чувственность, внешность в противоположность внутри себя движущемуся мышлению. Но вместе с тем он выражает эту противоположность таким образом, что эта внешность природы, ее противоположность мышлению есть ее недостаток, что, поскольку она отличается от абстракции, она есть несовершенное существо. [ XXXIV] Существо, несовершенное не только для меня, не только с моей точки зрения, а несовершенное в самом себе, имеет вне себя нечто такое, чего ему недостает, т. е. его сущность есть что-то иное, чем оно само. Поэтому для абстрактного мыслителя при­рода должна снять самое себя, ибо он уже положил ее как по­тенциально снятую сущность.

«Для нас дух имеет своей предпосылкой природу, будучи сам ее исти­ной, а значит и чем-то абсолютно первичным по отношению к ней. Природа исчезла в этой истине, и дух получился как достигшая своего для-себя-бытия идея, объектом которой, а в то же время и субъектом, является понятие. Это тождество есть абсолютная отрицательность, потому что в природе понятие имеет свою полную внешнюю объективность, но теперь это его отчуждение снято, и оно, понятие, в этом отчуждении стало для себя тождественным с самим собой. Таким образом, оно есть это тождество только в качестве возвращения из природы» (стр. 392).

«Откровение, которое, в качестве абстрактной идеи, есть непосред­ственный переход к природе, ее становление, есть, в качество открове­ния свободного духа, полаеание им природы как своего мира, — пола-гание, которое, в качестве рефлексии, есть в то же время предполагание мира как самостоятельной природы. Откровение в понятии есть сотво­рение духом природы как своего бытия, в котором он дает себе утвержде­ние и истину своей свободы. — Абсолютное есть дух; это есть высшее определение абсолюгного» ⁸⁰. [XXXIV]

ИЛЛЮСТРАЦИИ К НОВЕЙШИМ СТИЛИСТИЧЕСКИМ

УПРАЖНЕНИЯМ ФРИДРИХА-ВИЛЬГЕЛЬМА IV

В ОБЛАСТИ КАБИНЕТСКИХ УКАЗОВ ⁸¹

«Я не могу, хотя бы и на короткое время, покинуть родную землю, не выразив публично глубокого чувства благодарности от имени сво­его и королевы *, которым преисполнено наше сердце. Оно порождено многочисленностью устных и письменных проявлений любви к нам, ко­торая была вызвана покушением 26 июля, — той любви, которая уже в самый момент преступления восторженно неслась нам навстречу, когда рука всевышнего отвела смертоносную пулю от моей груди и отбросила ее наземь. Устремляя взор к божественному спасителю, я с бодрым ду­хом приступаю к моим повседневным делам, дабы завершить начатое, осуществить подготовленное, с новой уверенностью в победе бороться против зла и быть для моего народа тем, к чему мое высокое призвание меня обязывает и чего любовь моего народа заслуживает.

Эрдмансдорф, 5 августа 1844

(подпись) Фридрих-Вильгельм» ^8г.

Непосредственное чувство — плохой сочинитель. Письмо, которое влюбленный в глубоком волнении пишет своей возлюб­ленной, не есть образец стилистики, но именно эта неясность выражения является наиболее ясным, очевидным и трогающим сердце выражением той власти, какую имеет любовь над ав­тором письма. Власть любви над автором письма не что иное, как власть возлюбленной над ним. Эта порожденная страстью неясность и полнейшая путаница в стиле льстит поэтому сердцу возлюбленной; ибо рефлектированная, всеобщая и потому не внушающая доверия природа языка приобрела здесь характер непосредственно-индивидуальный, чувственно-властный и вслед­ ствие этого внушает абсолютное доверие. Свободная от всяких сомнений вера в неподдельность любви, которую выражает

• — Елизаветы. Ред.

176

К. МАРКС

возлюбленный, есть для возлюбленной высшее наслаждение собой, есть ее вера в самое себя.

Из этих предварительных замечаний вытекает следующее: мы окажем прусскому народу неизмеримую услугу, если поста­вим вне всяких сомнений истинную неподдельность королев­ ской благодарности. Но мы поставим эту неподдельность вне всякого сомнения, если покажем, какую власть имеет над венценосным сочинителем чувство благодарности, а докажем власть этого чувства над венценосным сочинителем тем, что покажем всю стилистическую путаницу благодарственного кабинетского указа. Мы надеемся поэтому, что цель нашего патриотического анализа не будет ложно истолкована.

«Я не могу, хотя бы и на короткое время, покинуть родную землю, не выразив публично глубокого чувства благодарности от пмепи своего и королевы, которым преисполнено наше сердце».

По построению этой фразы в первую минуту можно поду­ мать, что королевские сердца преисполнены своим собственным именем. Озадаченные этим странным переполнением, мы после размышления обнаруживаем, что придаточное предложение: «которым преисполнено наше сердце» относится не к «имени», а к стоящему дальше «чувству благодарности». Единственное число — «наше сердце» — для обозначения сердца короля и сердца королевы может быть оправдано как поэтическая воль­ность, как сердечное выражение сердечного согласия сердеч-_# ной высокой четы. Лаконичность оборота: «от имени своего и королевы» — вместо «от своего имени и от имени королевы» — легко приводит к ложному толкованию. Под словами «от имени своего и королевы» можно понимать имя одного только короля, так как имя мужа есть имя и мужа и жены. Правда, это приви­легия великих людей — равно как и детей — вместо слова «я» употреблять в качестве подлежащего свое имя. Так, Цезарь позволял себе — вместо «я победил» — говорить: «Цезарь по­бедил». Также и дети не говорят: «Я хочу посещать школу в Вене», а говорят: «Фридрих, Карл, Вильгельм и т. д. хочет посещать школу в Вене». Но было бы опасным новшеством прев­ращать свое «я» в подлежащее и одновременно уверять, что это «я» говорит от своего «собственного» имени. Подобное ут­верждение могло бы показаться признанием в том, что человек обычно говорит не по собственному побуждению. «Я не могу, хотя бы и на короткое время, покинуть родную землю». Тоже не очень удачный и уже во всяком случае не облегчающий понимание оборот для передачи выражения: «Я не могу по­кинуть даже на короткое время родную землю, не выразив...»

ИЛЛЮСТРАЦИИ К СТИЛИСТ. УПРАЖНЕНИЯМ ФРИДРИХА-ВИЛЬГЕЛЬМА IV 177

и т. д. Здесь трудность для понимания возникла в результате сочетания трех мыслей: 1) что король покидает свою родную землю, 2) что он покидает ее лишь на короткое время, 3) что он чувствует потребность выразить благодарность народу. Опуб­ликованное слишком сжатое выражение этих трех мыслей создает впечатление, будто король высказал свою благодар­ность только потому, что покидает родную землю. Но если эта благодарность была высказана всерьез, исходила из глу­бины сердца, то выражение ее не могло иметь место по такому случайному поводу. Переполненное чувствами сердце дает им выход при любых обстоятельствах.

«Она» (благодарность) «порождена многочисленностью устных и письменных проявлений любви к нам, которая была вызвана покуше­нием 26 июля, — той любви, которая уже в самый момент преступле­ния восторженно неслась нам навстречу, когда рука всемогущего от­вела смертоносную пулю от моей груди и отбросила ее наземь».

Неизвестно, вызвало ли покушение любовь или проявление этой любви, тем более, что слово «любовь» в родительном па­деже вновь появляется после вводного предложения, как глав­ная и выделяемая часть речи предложения. Стилистическая вольность повторения этого родительного падежа бросается в глаза. Трудность возрастает, когда мы рассматриваем содер­жание этого предложения. Может ли любовь, которая устно и письменно проявлялась, непосредственно обозначаться как субъект, который шумел на улице? Не требует ли хронологи­ческая правда, чтобы сначала было сказано о той любви, ко­торая проявилась тут же во время события, и лишь затем — о более поздних проявлениях любви в письменной и устной форме?

Не надо ли было избежать подозрения в том, что королю захотелось одновременно польстить и аристократии и народу? Аристократии, — поскольку устные и письменные проявле­ ния ее любви, хотя по времени они имели место позднее, чем проявления любви со стороны народа, все же по своему воз­действию сумели раньше пробудить чувство благодарности в сердце короля; народу, — поскольку его ликующая любовь объявляется здесь однозначной по своему существу с письмен­ными и устными проявлениями любви аристократии; следова­тельно, для любви отменяется знатность происхождения. На­конец, кажется, не очень уместно заставлять бога непосред­ ственно отводить своей рукой «смертоносную пулю»; всякое мало-мальски последовательное мышление может на этом осно­вании прийти к ложному выводу, будто бог одновременно и наводил на короля руку преступника и отводил от короля

178

К. М АР К С

смертоносную пулю; ибо как можно предполагать односторон­нее действие бога?

«Устремляя взор к божественному спасителю, я с бодрым духом приступаю к моим повседневным делам, чтобы завершить начатое, осу­ществить подготовленное, с новой уверенностью в победе бороться про­тив зла и быть для моего народа тем, к чему мое высокое призвание меня обязывает и чего любовь моего народа заслуживает».

Пожалуй, нельзя сказать: «я приступаю», «чтобы быть чем-то». В лучшем случае, можно приступить, «чтобы стать чем-то». Движение в смысле становления предстает, по край­ней мере, как результат движения «приступания», хотя мы и этот последний оборот речи не склонны рекомендовать как правильный. То обстоятельство, что его величество «присту­ пает, устремляя взор к богу», чтобы «завершить начатое, осу­ ществить подготовленное», не сулит, кажется, ни успешного завершения, ни успешного осуществления. Чтобы завершить начатое и осуществить подготовленное, для этого необходимо твердо направить свой взор на это начатое и подготовленное, а не взирать в туманную даль, отвлекаясь от этих предметов. Тот, кто действительно «приступает, устремляя взор к богу», «не растворится» ли сам «в созерцании бога»? Не улетучатся ли все его мирские планы и помыслы? Обособленная заключи­тельная фраза, выделенная запятой, как нечто самодовлею­щее, — «любовь моего народа заслуживает», как будто наме­кает на недосказанное, скрытое окончание придаточного пред­ложения, которое бы гласило, примерно, так: «заслуживает кнута моего зятя Николая и политики моего кума Меттер-ниха», или же «заслуживает куцей конституции рыцаря Бун-зена» ⁸³.

Написано К. Марксом около 15 августа 1S44 г.

Напечатано без подписи

в галете «Vorwärts!» M вв, 17 августа 1S44 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

Ф. ЭНГЕЛЬС

ЯНВАРЬ —АВГУСТ 1844

[ 181

ПРЕССА И ГЕРМАНСКИЕ ДЕСПОТЫ ⁸⁴

Наши читатели уже знают о быстром распространении в Германии республиканских и коммунистических принципов, успех которых вызвал в последнее время необычайный ужас у коронованных разбойников и их советников в этом великом союзе государств ⁸⁵. Поэтому приводятся в действие дополни­тельные репрессивные меры, чтобы воспрепятствовать росту этих «опасных доктрин», в частности, в Пруссии. Как выясни­лось, в 1834 г. в Вене состоялась тайная конференция полно­мочных представителей, принявшая протокол, который был лишь недавно опубликован; он предусматривал строжайшие ограничения для прессы и провозгласил «божественное право» государей, как стоящее выше всех законодательных и любых других народных органов. Как образчик принципа «Священного союза», проведенного в этом ужасном протоколе, приведем статью восемнадцатую, которая гласит ⁸⁶:

«Государям, которым угрожает со стороны их сословных собраний ка­ кое-либо нарушение предписаний, вытекающих из постановлений Союз­ного сейма 1832 г., надлежит распустить эти собрания и получить военную помощь в качестве поддержки со стороны остальных членов Союза»,

Можно добавить в доказательство того, как понимается справедливость и свобода печати в Пруссии, что цензорам в Кёльне, Мюнстере и других католических городах было стро­го-настрого приказано не разрешать ни одной перепечатки материалов о происходящих сейчас судебных процессах в Ир­ландии ⁸⁷. Одна немецкая газета намеревалась послать репорте­ра или корреспондента в Дублин, но не было никакой надежды, что разрешат опубликовать хотя бы его письмо. Но свобода все равно восторжествует, несмотря на тюрьмы и штыки гер­манских деспотов.

Написано Ф. Энгельсом в конце января — начале февраля 1844 г.

Напечатано без подписи

в газете « The Northern Star »

M 325, 3 февраля 1844 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

182 ]

* ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ « THE NORTHERN STAR » ^{8 S}

Я намерен посылать вам для « Star» * корреспонденции, освещающие успехи партии движения на континенте, выдержки из немецких газет и из собственной переписки с хорошо осве­ домленными лицами в Париже и в Германии. Я с удовлетворе­ нием отмечаю, что ваша газета помещает более обширную и лучшую информацию о состоянии общественного мнения во Франции, чем все другие английские газеты вместе взятые; и я хотел бы поставить вас в такое же положение в отношении Германии. С каждым днем политическое положение в Германии приобретает все большее значение. В ближайшее время мы увидим там революцию, которая может окончиться лишь установлением федеративной республики⁸⁹. В то же время я не ограничусь Германией, а буду сообщать вам и о Швейца­рии, Австрии, Италии, России и т. д. все то, что сможет пред­ставить интерес для ваших читателей; и я полностью оставляю за вами право использовать присланные мной материалы, как вы сочтете нужным.

Написано Ф. Энгельсом в конце апреля 1844 г.

Напечатано без подписи

в газете « The Northern Star » № 338,

4 мая 1844 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском яэыие

впервые опубликовано в журнале

«Вопросы истории КПСС» M 11, 1970 г.

• — «The Northern Star». Рев,

Отрывок из письма Ф. Энгельса в « Northern Star »,

процитированный в редакционной статье газеты

от 4 мая 1844 года

f 185

♦ПОЛОЖЕНИЕ В ПРУССИИ⁹⁰

Когда Фридрих-Вильгельм IV взошел на престол, во всей Европе не было более популярного монарха. Теперь же нет более непопулярного; ни один не может с ним сравниться, даже русский царь Николай, которого, по крайней мере, почитают его униженные рабы в своей бессловесной животной тупости. Прусский король, который подчеркнуто называет себя «христианским королем» и превратил свой двор в самое смехотворное сборище хныкающих святош и лицемерных при­дворных ханжей, сделал все, что было в его силах, чтобы рас­крыть глаза нации, и не безуспешно. Он начал с показного либерализма, затем стал укреплять феодализм и закончил установлением полицейско-ншионской системы правления. Пресса подвергается строжайшей цензуре и судебным пресле­дованиям, причем судьи, оплачиваемые королем и сменяемые им, ведут судебные процессы без участия присяжных и при за­крытых дверях. Репрессии стали обычным делом. Берлинские студенты начали было созывать собрания и обсуждать полити­ческие вопросы; эти собрания были прекращены полицией, ораторы арестованы, подвергнуты судебному преследованию, а некоторые из них были исключены из университета. Доктор Науверк, преподаватель университета, читал курс лекций по современной политике и не боялся высказывать свои рес­публиканские взгляды; его лекции стали посещать шпионы из министерства и, в конце концов, около месяца тому назад, они были запрещены противозаконным вмешательством министра *,

* -- И, Эйххорна. Ред,

186

Ф. ЭНГЕЛЬС

Университет опротестовал такое вмешательство, а несколько профессоров опубликовали протест; и за это ужасное преступление они теперь подвергаются преследованиям. В ходе некоторых студенческих демонстраций, состоявшихся в феврале, раздавались громкие приветствия в адрес профес­сора Гофмана, который был уволен за опубликование сатири­ческих стихов. Последствием этого явилось новое исключение из университета полдюжины студентов, что лишало их права занимать какие-либо должности в правительственных учреж­дениях или вести медицинскую практику. В Дюссельдорфе, на Рейне, ежегодное маскарадное шествие во время карнавала было остановлено полицией из-за некоторых политических намеков, и бедным дюссельдорфцам даже но разрешили отпра­виться в Кёльн, чтобы там принять участие в процессии.

Это всего лишь немногие из тех репрессивных мер, в ко­ торых правительство обнаружило свои намерения, и эти меры оказали поразительное воздействие на развитие общественного мнения. Они вывели нацию из состояния политической летар­гии и настолько взбудоражили ее, что даже старейшие и наи­более рерностные приверженцы «христианского короля» начи­нают опасаться за прочность существующего порядка. Недо­вольство растет повсюду и Стало почти всеобщим в Рейнской провинции, Восточной Пруссии, Познани, в Берлине и во всех крупных городах. Народ твердо решил добиться для начала свободы печати и конституции. Но по всей Германии накопилось столько горючего материала, а оттенки мнений так разнообразны, что невозможно предсказать, где остано­вится движение, коль скоро оно фактически началось. Во вся­ком случае, оно будет развиваться в направлении к демокра­тии; это совершенно очевидно.

Написано Ф. Энгельсом Печатается по тексту газеты

™ ' Перевод с английского

Напечатано е газете « The Northern „ .

Stan M 338, 4 мая 1844 г. ^Ва Риском языке публикуется впервые

с пометкой редакции: «От нашего собственного корреспондента»

[ 187

* ИЗ ГЕРМАНИИ ⁹¹

В палате депутатов великого герцогства Баденского ли­беральный депутат г-н Велькер, местный лорд Джон Рассел, умолял правительство предпринять что-нибудь для выполнения неудовлетворенных желаний народа.

«Ибо, — сказал он, — я много путешествовал по всем частям Гер­мании и встречался с большим количеством людей из разных слоев и из различных частей страны; и я бы солгал, я бы не выполнил своих обязанностей как представитель народа, если бы не заявил, что по­всюду принцип монархического правления с каждым днем все больше утрачивает свою опору в сознании всех классов германской нации. Поэтому я умоляю министров не препятствовать дольше течению общественного мнения, ибо, если не будет что-нибудь сделано в ближайшее время, если трещина между правительствами нашего отечества и народом станет еще больше углубляться, то ни у кого не может возникнуть ни малей­шего сомнения относительно того, каковы будут последствия».

Свидетельство г-на Велькера о распространении республи­канских взглядов в Германии следует расценивать как наи­более неоспоримое из всех возможных, поскольку успех этого движения пугает его самого даже больше, чем правительство, и поскольку эти взгляды совершенно противоречат его собствен­ным надеждам.

Г-н Фридрих Штейнман, находившийся некоторое время под следствием за опубликование книги с резкой критикой австрийского правительства, приговорен к восьмимесячному за­ключению в крепости, хотя и проживает он в Пруссии и там же выпустил свою книгу ⁹². Судебному преследованию подвергло его не австрийское, а прусское правительство, и судил его прус­ский суд.

188

Ф. ЭНГЕЛЬС

Д-р Штраус, автор «Жизни Иисуса», готовит аналогичную работу о «Деяниях Апостолов» ⁹³, которые он, разумеется, будет трактовать так же, как он трактовал Евангелие в своем предыдущем труде.

В настоящее время русская дипломатия очень активно действует при различных германских дворах с целью добиться принятия некоторых мер против резкой критики, которой не­мецкая пресса подвергает политику царя*. Антирусские на­ строения, ставшие теперь почти всеобщими в Германии, нашли свое выражение за последнее время во всех газетах и в боль­шом количестве брошюр, что встревожило самодержца. Но, к счастью, он не в силах приостановить их публикацию.

СЕРЬЕЗНЫЕ ВОЛНЕНИЯ В МЮНХЕНЕ

3-го числа текущего месяца в Мюнхене произошли волне­ ния, вызванные повышением цен на пиво. Беспорядки приняли серьезный характер, и при подавлении их не обошлось без кровопролития вследствие применения войск, которые, выпол­няя прямые приказы короля**, открыли огонь по безоружной толпе, убив несколько человек и ранив других. Нижеприве­денные дальнейшие сведения показывают, что народ одержал победу, а король вынужден был уступить; дело в том, что этот коронованный убийца опасался, как бы его собственное ору­дие — войска — не обратилось против него самого!

Мюнхен, 5 мая.

«Спокойствие восстановлено в нашем городе, но нельзя отрицать, что авторитет короля значительно пострадал в ходе улаживания кон­фликта. Король, посла того, как он продемонстрировал свое явное не­желание пойти на какое-либо примирение или компромисс, после того, как самолично отдал приказ солдатам стрелять в народ, и притом в его присутствии, кончил тем, что пивоварам предложил уступить требова­ниям народа. Сегодня утром на перекрестках всех улиц были вывешены объявления о том, что повышения цен на пиво не будет, и народ казался удовлетворенным, но в то же время затаил скрытую враждебность к ко­ролю за то, что тот отдал приказ стрелять в него, приказ, который стоил жизни нескольким жителям этого города. По-видимому, король уступил главным образом из-за того, что войска обнаружили весьма умеренную к нему преданность и не проявили никакого желания стрелять в народ».

Написано Ф. Энгельсом Печатается по тексту газеты

в первой половине мая 1844 г. „ .

Перевод с английского Напечатано в газете « The Northern

Star» M 340, 18 мая 1844 г. ^На рынком языке публикуется впервые

с пометкой редакции: «От нашего собственного корреспондента»

* — Николая I . Ред. ** — Людвига I . Ред.

t 189

СУДЬБА ПРЕДАТЕЛЯ ⁸⁴

Графу Адаму Туровскому, принимавшему активное уча­ стие в революции 1830 г.^9Б, а впоследствии предавшему свою партию, было разрешено вернуться на родину; здесь он при­обретает весьма незавидную известность благодаря некоторым изданиям, в которых советует своим соотечественникам рассмат­ривать уничтожение их независимости как божью кару, чему они должны смиренно покориться и искать убежища у трона могущественного царя, в руки которого бог вложил их судь­бы ^9в. Он говорил им, что Польша не могла бы испытать луч­ шей участи, чем попасть под русское иго, что их прямым долгом является отказ от всяких надежд на независимость и что, на­конец, царское правительство — наилучшее из правительств, существующих на свете. Он рассчитывал, разумеется, полу­чить вознаграждение от Николая, но самодержец был слишком осторожен, чтобы доверять предателю. Он использовал его и бросил, предоставив ему второстепенную должность, от ко­торой Гуровский отказался, когда увидел, что нет никакой надежды на продвижение по службе; он даже не смог восста­новить право подданства, которое утратил из-за участия в вос­стании; и, в конце концов, решил снова покинуть Польшу, чтобы искать убежища в Пруссии, а приехав в Бреслау*, обратился к властям с просьбой рассматривать его как воен­ного дезертира. Презираемый своими соотечественниками, чье дело он предал, презираемый всеми партиями в Европе, покинутый царем, он намеревается уехать в Америку, надеясь,

* Современное название Вроцлав. Ред.

190

Ф. ЭНГЕЛЬС

вероятно, что его репутация не последует за ним за океан.

Железная система, при помощи которой русский деспотизм правит Польшей, и в настоящее время действует столь же-не­умолимо, как и всегда. Делается все возможное, чтобы на каж­дом шагу напоминать несчастному поляку, что он раб. Даже на указательных столбах на обочинах надписи должны быть на русском языке и русскими буквами; ни одного польского слова употреблять не разрешается. Польский язык изгнан из всего судопроизводства. Немецкая песня «Цыганский мальчик на севере», которая не содержит ни малейшего намека ни на Россию, ни на Польшу, а выражает лишь огромное желание вернуться на родину, была переведена на польский язык, но запрещена русской цензурой, как патриотическая, и поэтому, разумеется, крамольная песня. И неудивительно, что Николай стремится заставить замолчать немецкую прессу, тот единст­венный канал, по которому мир узнает о подобных фактах. Я должен сообщить, однако, еще один факт: шесть поляков, солдат русского пограничного полка, дезертировали, но были пойманы, не успев достигнуть Пруссии. Они были приговорены к 1 500 ударов кнутом каждый; наказание имело место, их родным было приказано присутствовать при этом; только трое из шести выдержали это телесное наказание.

Написано Ф. Энгельсом Печатается по тексту газеты

в первой половине мая 1S44 г. „

Перевод с английского Напечатано в газете « The Northern

Stan № 340, IS мая 1844 г. ^На Раскол» языке публикуется впервые

с пометной редакции; <<Отп нашего собственного корреспондента»

f 191

ПИВНЫЕ БУНТЫ "

Баварское пиво — самый прославленный из всех сортов этого напитка, изготовляемых в Германии, и, вполне понятно, что жители Баварии весьма охотно употребляют его и в до­вольно больших количествах. Правительство установило новый налог в 100 шиллингов ad valorem * на пиво, вследствие чего вспыхнул бунт, который продолжался более четырех дней. Рабочие собирались большими толпами, устраивали уличные шествия, осаждали пивные лавки, разбивая окна, ломая ме­бель и разрушая все, что встречалось на пути, чтобы таким способом отомстить за повышение цен на их излюбленный напиток. Были вызваны войска, но один конногвардейский полк, когда была дана команда «по коням», отказался ее вы­полнить. Полицейских, ненавистных, как и всюду, народу, жестоко избили и сильно помяли участники бунта; на всех участках, охраняемых ранее полицией, пришлось расставить солдат, которые, будучи в хороших отношениях с народом, вызывали меньше озлобления и проявляли явное нежелание вмешиваться в это дело. Они вмешались только тогда, когда подвергся нападению королевский дворец, и при этом они довольствовались тем, что заняли лишь позицию, позволяв­шую не допустить бунтовщиков ко дворцу. На следующий день вечером (2 мая) король **, приняв в своем дворце много знат­ных гостей по случаю только что отпразднованной свадьбы одного из членов королевской семьи, отправился в театр; но

* — от стоимости. Ред. ** — Людвиг I , Ред.

192

ф. ЭНГЕЛЬС

когда после первого акта у театра собралась толпа, угрожая напасть на него, все зрители покинули зал, чтобы узнать, в чем дело. Его величеству и его знатным гостям пришлось последовать за публикой, дабы не остаться в одиночестве на своем месте. Французские газеты утверждают, что король по этому случаю отдал приказ солдатам, выставленным у театра, открыть по народу огонь, но что солдаты отказались. Немец­кие газеты не упоминают об этом, как это и следовало ожидать от подцензурной печати. Но поскольку французские газеты нередко бывают плохо осведомлены о внешних событиях, мы не можем ручаться за достоверность этого утверждения. Из всего этого, однако, видно, что король-поэт (Людвиг, король Баварии — автор трехтомного собрания неудобочитаемых сти­хов, путеводителя по одному из его дворцов ⁹⁸ и т. п.) оказался в очень затруднительном положении во время этого бунта. В Мюнхене, в городе, заполненном солдатами и. полицией, резиденции королевского двора, бунт продолжался четыре дня, и несмотря на большое количество войск, его участники в конце концов добились своей цели. Король восстановил спо­койствие, издав указ о снижении цены на кварту пива с 10 крей­церов (3 V₄ пенса) до 9 крейцеров (3 пенса). А коль скоро народ узнал, что может, напугав правительство, заставить его отка­заться от своей налоговой системы, то он скоро поймет, что также легко будет напугать правительство и когда речь пойдет о более серьезных делах.

Написано Ф. Энгельсом Печатается по тексту газеты

в середине мая 1844 г.

Перевод с английского Напечатано в газете « The Northern

Start , № 341, äS мая 1844 е. ^На РУ^сс»°м языке публикуется впервые

с пометкой редакции: «От нашего собственного корреспондента»

f 193

*0 РЕЛИГИОЗНОМ ХАНЖЕСТВЕ В ПРУССИИ ^8в

Поповщина этой страны, пользуясь особым покровитель­ ством и благосклонностью нынешнего правительства, с каждым днем становится все более заносчивой. Так, например, недавно в Берлине несколько пасторов один за другим отказались совершить обряд бракосочетания в субботу; свой отказ они объясняли тем, что в воскресенье утром новобрачные едва ли смогут подняться в должном состоянии духа для того, чтобы отпраздновать божий день, если они были обвенчаны накануне! Разумеется, берлинцы, которые очень мало заботятся о надле­жащем праздновании воскресенья, а напротив, сделали его самым веселым днем недели, объявляют вр всеуслышание, что правящая партия намеревается ввести у них «английское во­скресенье», страшнее которого они ничего не знают. И дейст­вительно, английское воскресенье в высшей степени чуждо нравам и обычаям всех наций европейского континента.

Написано Ф. Энгельсом Печатается по тексту газеты

в середине мая 1844 г. _, _

Перевод с английского

Напечатано в газете йТЛв Northern „ ,

Stan M 341, SS мая 1844 г. ^Ва РУССКОМ языке публикуется впервые

с пометкой редакции: «От нашего собственного корреспондента»

194 ]

* НОВОСТИ ИЗ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

В Санкт-Петербурге произошли важные изменения в составе кабинета ¹⁰°. Министр финансов г-н Канкрин попал в неми­лость, то же самое сообщается относительно министра поли­ции известного графа Бенкендорфа. Николай явно прилагает максимум усилий к тому, чтобы поддержать систему, которая быстро разрушается. Антирусские настроения в Германии и других европейских странах непрерывно растут, несмотря на все усилия оплачиваемой Николаем армии литераторов. Финансовое положение правительства составляет главное за­труднение; роскошь двора, неисчислимая армия полицейских и шпионов, расходы на дипломатов, шпионов, репортеров, тайные интриги и подкупы по всей Европе, на армию и флот и на бесконечные войны против черкесов поглотили все, что можно было наскрести путем налогов и займов ^ш. Охранительная политика г-на Канкрина в области торговли сделала внешнюю торговлю в некоторых частях империи почти невозможной и потерпела провал в попытке создания в стране системы оте­ чественной промышленности. Среди дворянства отчетливо раз­личаются три группировки — придворные, старое поместное дворянство и офицеры армии. Постоянно интригуя друг против друга, они преследуют в конечном счете одну цель — при­обрести исключительное влияние на личность императора, ко­торый, как и все деспоты, в конце концов, является только орудием в руках своих фаворитов.

Написано Ф. Энгельсом в середине мая 1844 г.

Напечатано в газете « The Northern

Star» M Sil, »S мая 1844 г.

с пометкой редакции: «От нашего

собственного корреспондента»

Печатается по тексту газеты Перевод с английского

На русском языке впервые опубликовано

в журнале «Вопросы истории КПСС»

M 11, 1910 г.

[ 195

* ИЗ ФРАНЦИИ ¹⁰³

В Рив-де-Жье, недалеко от Лиона, произошла серьезная забастовка шахтеров, вызванная недовольством заработной платой и другими обидами. Эта забастовка протекала в основ­ном в таких же формах, как и английские стачки: процессии с флагами, митинги, угрозы в адрес штрейкбрехеров и т. д. Стачка продолжалась около шести недель; несколько человек были посажены в тюрьму по обвинению в заговоре, хотя, как будто, никаких серьезных беспорядков не было. По сообще­ниям, рабочие, в конце концов, вернулись в шахты, но ничего не говорится о том, достигнута ли цель стачки.

РЕСПУБЛИКАНСКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ

Нижеследующее сообщение корреспондента «Weekly Dis­ patch» о собрании республиканских сил по случаю похорон г-на Лаффита ¹⁰³ представляет интерес как свидетельство боль­шого влияния республиканцев в Париже и несомненной бли­зости революции в этой стране.

«Хотя во время похорон известного Жака Лаффита, 30 прошлого месяца *, не произошло никаких беспорядков, республиканская партия, тем не менее, провела мощную демонстрацию своих сил. Пять тысяч студентов медицинских и юридических учебных заведений собрались, чтобы почтить память человека, вся жизнь которого (кроме одного ро­кового исключения) была посвящена делу политической свободы. Эту единственную ошибку — а именно, возведение на трон Луи-Филиппа — он отчасти искупил в палате депутатов, испросив прощения у бога и людей за тот страшный вред, который при его содействии был причинен Франции и всему цивилизованному миру. Пять тысяч студентов, кото­рые провожали Лаффита в последний путь, верны республиканскому

• — 30 мая 1844 г. Ред.

196

Ф. ЭНГЕЛЬС

духу; все они горячие поборники политической свободы. Эти благородные молодые люди, вместе с военизированными студентами политехнических школ, являются надеждой молодой Франции. Пусть только они искоре­нят в своих сердцах это нелепое чувство вражды к Англии, которое спо­собно снова ввергнуть их в войну исключительно из-за национального соперничества, пусть только они научатся уважать своего островного союзника как силу, идущую с ними рука об руку по пути цивилизации, — и настанет день, когда эти молодые люди — подрастающее поколение, презрительно третируемое консервативной прессой обеих стран, будет призвано решать судьбы Франции. В революции 1830 г. военизированные студенты в возрасте 16—18 лет стали военачальниками народа в этой страшной борьбе против королевских войск. После смерти Луи-Филиппа республиканцы, несомненно, провозгласят свои принципы единственно приемлемыми для Франции и французских интересов; и молодые сту­денты Парижа должны объединиться с народом на политической арене, стать его советчиками с той же готовностью и преданностью, с которой четырнадцать лет тому назад они вели его к победе. Но демонстрация республиканских сил по случаю похорон г-на Лаффита не ограничива­лась только студентами-медиками и юристами. Тайные общества тоже не бездействовали. Члены этих грозных политических объединений собрались в огромном количестве. Это большей частью респектабель­ные торговцы, мастера и ремесленники, и они ни в коей мере не являются тем презренным и ничтожным сбродом, каким их представляют в ряде случаев «Times» и «Journal des Débats». Они образовали колонну по че­тыре в ряд и выступили непосредственно перед студентами. Третье под­разделение республиканской партии также провожало Лаффита на клад­бище Пер-Лашез. Это были рабочие, опрятно одетые, респектабельные по виду и с образцовой выдержкой. Итак, друзья свободы в связи с этим событием продемонстрировали свою силу. В самом деле, не абсурдно ли со стороны консервативной прессы отрицать тот факт, что числен­ность и моральное влияние республиканской партии огромны. Насчи­тывая в своих рядах наиболее выдающихся людей Франции, имена ко­торых известны в области военного дела, литературы, искусства, науки и политики, — с каждым днем набирая силы благодаря присоединению к ней всех тех, кого тирания короля отдалила от Орлеанского дома, и отстаивая принципы, которые соответствуют новым интересам и новым потребностям цивилизации, — республиканская партия является той партией, к которой обратятся все взоры в тот момент, когда какой-либо непредвиденный случай или естественный ход событий пошатнет прав­ление Орлеанской династии».

«СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА»

Император Марокко * объявил «священную войну» против Франции и французов и призывает к оружию все народы и племена, обитающие как в его владениях, так и по соседству, для защиты единой веры и для истребления «неверных». Абд-эль-Кадир, африканский Уоллес, является вождем этого на­ционального движения, имеющего целью ниспровержение и изгнание французских завоевателей¹⁰⁴. Согласно последним

* — Абд-эр-Рахман. Ред,

ИЗ ФРАНЦИИ

197

сообщениям, передовые части марокканской армии находятся как будто бы в пределах видимости французских войск.

Из сообщений, полученных из Константины, можно заклю­чить, что герцог Омальский потерпел некоторое поражение, что явилось, видимо, результатом его собственной опромет­чивости и отсутствия опыта. Как видно из нижеприведенного отрывка, небольшой отряд войск, оставленный для защиты Бискры, подвергся неожиданному нападению, французский гарнизон перебит, а весь обоз, боевые припасы и имущество увезены местными жителями.

В письме из Тулона от 3-го сообщается:

«Мы получили самые тревожные известия из провинции Констан­тины, датированные 20 числом прошлого месяца. Герцог Омальский оставил в Бискре очень небольшой гарнизон, состоявший только из лейтенанта Потигана, коменданта, младшего лейтенанта Крошара, во­енного врача Арселена и около 40 солдат из батальона стрелков провин­ции Константины. Предполагалось, что этот маленький отряд составит ядро нового батальона, набранного среди племен в окрестностях Бискры. Из всех этих лиц спасся бегством только старший сержант по имени Пелисс. Новобранцы открыли ночью ворота крепости Мухаммеду Сег-хиру, халифу Абд-эль-Кадира, и его сторонникам, которые напали врас­ плох на наших спящих солдат и всех их перебили. Начался общий гра­беж, и 70 000 франков, оставленных коменданту для выплаты жалования его солдатам, все пушки, мушкеты, боевые припасы и другое имущество было увезено. Говорят, что эта неудача воодушевила соседние племена взяться за оружие. Печальные известия дошли до принца *, когда он находился в горах Улед-Султан, и он сразу же пошел маршем на Бискру С колонной в 3 000 человек. Он прибыл на место 18-го, но халиф покинул город на день раньше. Третий батальон африканской легкой пехоты вышел 24-го из Константины в Бискру, чтобы образовать ее гарнизон».

В пятницу ** палата депутатов проголосовала большин­ством в 190 голосов против 53 за ассигнования в 7 500 000 фран­ков для покрытия расходов на увеличение находящихся в на­стоящее время военных сил Франции в Алжире (к 96 000 до­бавляется еще 15 000); таким образом, число штыков в Алжире доводится до 111 000.

Печатается по тексту газеты Перевод с английского На русском языке публикуется впервые

Написано Ф. Энгельсом в первой половине июня 1844 s.

Напечатано в газете « The Northern

Stan M 344, 15 июня 1844 г.

с пометкой редакции: «От нашего

' собственного корреспондента»

* — герпога Омальского. Ред. •* — 7 июня 1844 г. Ред,

198 ]

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ВАЛЕ ¹⁰⁵

Долина реки Роны от ее истоков у подножья Ронского ледника до Женевского озера — одно из красивейших мест в мире. По обеим сторонам расположены высочайшие в Европе горы — две непрерывные горные цепи высотой в среднем 12 000 футов, покрытые вечными снегами, которые питают бесчисленные ручьи, впадающие в Рону и орошающие луга и поля долины. Здесь, в нескольких часах ходьбы от веч­ной зимы, встречаются каштан и виноградная лоза, которые произрастают под солнцем, почти столь же щедро излучаю­щим тепло, как и в вечнозеленых долинах Ломбардии. Эта долина называется Вале и населена частично немцами, ча­стично французами. Немцы, пришедшие в страну с северо-востока, занимают более высокую и гористую часть долины, где местность непригодна для земледелия, но зато прекрасно приспособлена для разведения скота; в соответствии с этим эта часть населения остается до настоящего времени почти в таком же естественном состоянии, в каком пребывали его предки при заселении Верхнего Вале. Политическое и рели­ гиозное образование целиком находится в руках немногих аристократических семейств и духовенства, которые, конечно, делают все возможное, чтобы держать народ во власти неве­жества и суеверий. Французы, наоборот, осели в Нижнем Вале, где более широкая долина позволяет заниматься земле­ делием и развивать другие промыслы. Французы основали самые значительные города Вале, они образованны и цивилизованны и благодаря тому, что граничат с озером и с радикальным канто­ном Во, связаны с внешним миром и имеют возможность идти

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ВАЛЕ

199

в ногу с идейным развитием своих соседей. Тем пе менее грубые горцы Верхнего Вале, я не знаю, сколько веков тому назад, подчинили себе французский Нижний Вале, и продолжали рассматривать эту часть страны как завоеванную провинцию, не допуская ее жителей к какому-либо участию в управлении. В 1798 г., когда французы свергли старую аристократиче­скую систему швейцарского патрицианского деспотизма, Ниж­ний Вале был допущен к участию в управлении, но не в той полной мере, на какую он имел право. В 1830 г., когда демократическая партия во всей Швейцарии одержала верх, конституция была изменена на основе справедливых и демокра­тических принципов. Но порабощенные церковью пастухи Верх­него Вале и их полновластные духовные повелители — свя­щенники пытаются с тех пор добиться перемены в пользу старой несправедливой системы. Радикальная партия для защиты от этих поползновений образовала вместе с радика­лами кантона Во ассоциацию под названием «Молодая Швей­цария» — «La Jeune Suisse » ^loe. Члены ассоциации подверга­лись весьма сильным нападкам и клевете со стороны духовен­ства и обычно обвинялись в безбожии — обвинение, которое в Европе в состоянии скорее вызвать смех, чем ужас. В 1840 г. произошла первая вылазка против «Молодой Швейцарии», но, столкнувшись с хорошо подготовленными силами демократов, эти жертвы невежества и суеверий ретировались за свои непри­ступные горные перевалы, чтобы в марте 1844 г. выступить снова. На этот раз им удалось захватить радикалов врасплох, воспользовавшись общей реакцией в пользу консервативных принципов, а также тем обстоятельством, что ведущий кан­тон Люцерн (местопребывание федерального правительства) является консервативным кантоном. Демократическая партия в Вале временно потерпела поражение. Потребуется вмеша­тельство федерального правительства; будущее покажет, ка­кую пользу извлекут из этой победы священники, сопровож­давшие и возглавившие консервативную армию. Но при любых обстоятельствах у них даже теперь нет ни малейших шансов восстановить что-либо похожее на старую систему или удержать Нижний Вале и его энергичных жителей в под­чинении. Пройдет немного лет или даже месяцев и демократиче­ская партия снова одержит верх.

Печатается по тексту газеты Перевод с английского На русском языке впервые опубликовано в журнале «Вопросы истории КПСС» M 11, 1970 г.

Написано Ф. Энгельсом в первой половине юаня 1844 е.

Напечатано в газете « The Northern

Star» M 844, IS июня 1844 г.

с пометкой редакции: «От нашего

собственного корреспондента»

200 ]

* НОВОСТИ ИЗ ПРУССИИ. — ВОЛНЕНИЯ В СИЛЕЗИИ ¹⁰'

Народ добился большой победы; своим неуклонным и упор­ным сопротивлением он заставил короля * отказаться от его любимого детища — проекта нового закона о разводе. Ныне действующий в этой области закон весьма либерален и, конечно, никогда не нравился христианскому королю. G момента своего вступления на престол он горел желанием внести в этот закон изменение, допускающее развод только в очень редких слу­чаях. Необходимо было укрепить, насколько возможно, свя­тость брачных уз и предоставить священникам ещё один повод для вмешательства в чужие семейные дела. Разум нации, од­нако, восстал против такого закона; пресса выступила против него, и, когда одной демократической газете ** удалось запо­лучить и опубликовать извлечение из подлинного текста зако­нопроекта, против последнего со всех концов страны поднялся всеобщий протест ¹⁰⁸. Тем не менее, король упорствовал в своем намеренни. Законопроект был представлен в Тайный совет с целью подготовки его для провинциальных ландтагов^10в, рекомендация которых требуется по прусской конституции. Трудно сказать, встретил ли законопроект сильную оппози­цию уже в Тайном совете, или король убедился, что подобная мера никогда не получит одобрения провинциальных ландта­гов; но уже достаточно и того, что в Тайный совет был направ­лен королевский указ от 11-го числа сего месяца, согласно которому законопроект забирался обратно, от его принципов

• — Фридриха-Вильгельма IV. Ред. •* — «Rheinische Zeitung». Ред.

НОВОСТИ ИЗ ПРУССИИ. — ВОЛНЕНИЯ В СИЛЕЗИИ

201

полностью отказывались и заявлялось, что король удовлетво­ рится изменениями нескольких формальностей действующего закона. Эта весьма важная победа оппозиции должна укрепить народную партию и будет встречена громким одобрением в каж­дой деревушке королевства. Она покажет народу, что он обла­дает силой и, объединившись, может провалить любой неугод­ ный ему закон; более того, она покажет, что даже просто де­монстрируя свою силу, он может держать правительство в страхе и заставить его делать все, что угодно народу.

В промышленном округе Силезии произошли весьма серьез­ ные волнения *; рабочее население данной местности, целиком зависящее от производства льняных тканей и испытывающее тяжелую нужду, так как оно не в состоянии выдержать кон­куренцию изделий английской машинной промышленности, с некоторого времени оказалось в положении, подобном поло­жению английских ручных ткачей. Задавленные гнетом кон­куренции, машинного производства и алчных предпринима­телей, рабочие в конце концов подняли восстание в Петерс-вальдау (Силезия), разрушили дом одного предпринимателя и были разогнаны лишь прибывшими войсками. В Ланген-билау произошли волнения подобного же характера; войска встретили отпор со стороны народа и смогли восстановить порядок, только получив подкрепление и открыв огонь по восставшим, из которых несколько человек было убито. В дру­гих округах происходили бурные собрания, даже в столице провинции (Вреслау **) спокойствие было нарушено.

Таким образом, становится очевидным, что последствия фабричной системы, прогресса машинной техники и т, д. для рабочего класса на континенте совершенно те же самые, что и в Англии: угнетение и изнурительный труд — для большин­ства, богатство и благополучие — для немногих; неуверен­ность в завтрашнем дне, недовольство и возмущение имеют место и на холмах Силезии точно так же, как в перенаселен­ных городах Ланкашира и Йоркшира^п0.

Написано Ф, Энгельсом Печатается по тексту газеты

в середине июня 1844 г. „

Перевод с английского

Напечатано в газете « The Northern _rr

Star» M 34в, 29 июня 1S44 г. ^На русском языке впервые опубликовано

с пометкой редакции: «От нашего « журнале «Вопросы истории КПСС»

собственного корреспондента» ■"* '■!» то г.

* См. настоящий том, стр. 202—204. Ред. ** Современное название Вроцлав, Ред.

8 М, и 9., т. 42

202 ]

ДАЛЬНЕЙШИЕ ПОДРОБНОСТИ О ВОЛНЕНИЯХ В СИЛЕЗИИ ^ш

Волнения начались, как я уже писал в своей последней кор­респонденции *, в Петерсвальдау, округе Райхенбах, центре промышленной части Силезии. Ткачи собрались перед домом одного из самых респектабельных предпринимателей по имени Цванцигер, распевая песню, в которой осуждалось его обраще­ние с рабочими и которая, по-видимому, была сочинена по этому случаю ^ш. Г-н Цванцигер послал за полицией и добился ареста нескольких зачинщиков; толпа народа перед его домом все увеличивалась, с угрозами требуя освободить арестован­ных, а поскольку их не освободили, она тут же принялась за разрушения. Двери были сорваны, окна выбиты, толпа ворвалась в дом, уничтожая все, что встречалось на ее пути. Домашние Цванцигера едва успели спастись, в них непрерывно швыряли камнями, так что женщин пришлось прикрыть по­душками и перинами и отправить в карете в Швейдниц. Туда также были посланы гонцы, чтобы призвать на помощь войска, но командир ответил, что он ничего не может сделать без при­каза провинциальных властей в Бреслау. Народ тем вре­менем полностью разрушил жилой дом г-на Цванцигера, а затем ворвался в складское помещение, где уничтожил все кон­торские книги, векселя и другие документы, выбросил налич­ные деньги в сумме более 1 000 фунтов стерлингов на улицу, где они были подобраны шайкой контрабандистов из Богемии, перешедших границу в расчете поживиться чем-нибудь во время волнений. Кипы и мешки хлопка так же, как пряжа и

* См, предыдущую статью. Ред,

ДАЛЬНЕЙШИЕ ПОДРОБНОСТИ О ВОЛНЕНИЯХ В СИЛЕЗИИ 203

готовые изделия, были, насколько возможно, уничтожены или приведены в негодность, а машины на близлежащей фабрике совершенно разбиты.

Покончив с этим, восставшие покинули развалины разру­шенных строений и двинулись в Лангенбилау; рабочие этого города тотчас присоединились к ним, местная фабрика и склад, принадлежащие г-ну Диригу, подверглись нападению. Г-н Ди-риг сперва пытался откупиться, но, уплатив часть условлен­ной суммы, он узнал, что войска находятся в пути, и сразу же отказался от выплаты остальной части. Толпа немедленно ворвалась в дом и разрушила все, точно так же, как это было сделано в Петерсвальдау. Тем временем подоспел отряд пехо­тинцев в 160 человек и гражданские власти; был зачитан акт о мятеже, в ответ народ засыпал солдат градом камней, тогда последовала команда открыть огонь, и 12 человек из восстав­ших было убито и многие ранены. Разъяренная толпа броси­лась на солдат и ранила камнями стольких из них, что коман­дир, которого стащили с лошади и жестоко избили, вынужден был отступить вместе со своим отрядом, чтобы дождаться под­креплений, в то время как разрушение имущества еще про­должалось. Наконец, появились два батальона пехоты, рота стрелков, небольшое подразделение кавалерии и артиллерии, и восставшие были разогнаны. Дальнейшие попытки подобного рода были подавлены войсками, занявшими город и его окрест­ности, и, как обычно бывает, когда все уже закончилось, на сцену выступили местные власти с соответствующими обраще­ниями, объявили округ на осадном положении и пригрозили самым страшным наказанием за любое нарушение обществен­ного порядка.

Волнения не ограничились этими двумя городами. В Альт-фриленде и Лейтмансдорфе произошли подобные же сцены, хотя и не сопровождались столь резкими проявлениями нена­висти к предпринимателям; несколько человек получили пере­ломы рук, некоторое количество окон было разбито, прежде чем войска смогли восстановить спокойствие. Население всего округа воспользовалось случаем, чтобы показать фабрикантам свои чувства таким образом, чтобы у тех не осталось никаких сомнений в их характере.

Причиной этих волнений явились невероятные страдания ткачей-бедняков, вызванные низкой заработной платой, вве­дением машин, скупостью и алчностью фабрикантов. Просто не верится, что заработная плата отдельной семьи из этого угнетенного класса, в которой за ткацким станком трудятся отец, мать и дети, едва лишь достигает суммы, на которую

8*

204 . ф. Энгельс

можно купить не больше, чем на шесть шиллингов в Англии. Кроме того, все ткачи обременены долгами, что совсем не уди­вительно, когда заработная плата так низка, а фабриканты охотно ссужают их небольшими суммами, которые рабочие никогда не смогут выплатить, но которых вполне достаточно, чтобы обеспечить хозяину полную власть над ними и превра­тить их в рабов фабрикантов. А тут еще наряду с этим дейст­вовала конкуренция английских изделий, которые имеют пре­имущество перед немецкими в силу более совершенных машин и низкой заработной платы на английских фабриках, способ­ствуют понижению заработной платы и у силезских ткачей. Короче говоря, именно фабричная система со всеми ее послед­ствиями угнетает силезских ткачей так же, как она угнетала и теперь угнетает фабричных рабочих и ручных ткачей Англии, именно она породила больше вспышек недовольства и возму­щения в этой стране, чем что-либо другое.

Следует заметить, что во время всех этих волнений, как свидетельствуют все немецкие газеты, со стороны голодающих ткачей не было совершено ни одного грабежа. Они выбрасы­вали деньги на улицу, не использовав для своих нужд ни гроша. Заниматься воровством и грабежами они предоставили кон­трабандистам и браконьерам из Богемии.

Написано Ф, Энгельсом «о »торой половине июня IS 44 г.

Напечатано в газете « The Northern Stan M 346, 29 июня 1844 г.

с пометкой редакции: Ют нашего собственного корреспондента»

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке впервые опубликовано

в журнале «Вопросы истории КПСС»

№ 11, 1970 г.

К.МАРКС Ф. ЭНГЕЛЬС

СЕНТЯБРЬ 1844—ФЕВРАЛЬ 1848

Ф. ЭНГЕЛЬС

КОНТИНЕНТАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ ^ш

Континентальный социализм как будто заслуженно привле­ кает к себе в настоящее время значительное общественное вни­мание. Посылаю вам некоторые выдержки из письма, получен­ного мною из Бармена в Пруссии от бывшего сотрудника « New Moral World ».

«В Париже ^ш, по пути домой, я посетил коммунистический клуб мистической школы. Я был представлен одним русским *, который в совершенство говорит по-французски и по-немецки и который очень остроумно противопоставлял мистическим коммунистам учение Фейербаха **. Они понимают яод терми­ном бог то же самое, что хэм-номмонсние социалисты "* — под духом любви. Они, впрочем, заявили, что это — вопрос второе степенный, в практическом отношении во всем соглашались с нами и сказали: «enfin, l'athéisme, c'est votre religion» — в конце концов, атеизм это и есть ваша религия. «Religion» по-француз­ ски означает убеждение, чувство, а ре культ. Они утверждали, что вся шумиха и болтовня буржуазии, то есть среднего класса, против Англии — сущий вздор, и всячески убеждали нас, что им совершенно чужды какие бы то ни было национальные предрассудки, что французские рабочие вовсе не заинтере­сованы в Марокко ^11в и знают, что les ouvriers, рабочие, всех стран являются союзниками, так как имеют одинаковые инте­ресы. Французская буржуазия столь же эгоистична, скупа и не­ сносна в обществе, как и английская, но французские рабочие —

* По-видимому, М. А. Бакуниным, Рев, ** Сведение идеи божества к человеку.

208

Ф. ЭНГЕЛЬС

славные ребята. Мы сделали большие-успехи среди русских в Париже. Три или четыре дворянина и владельца крепостных, находящиеся сейчас в Париже, стали радикальными комму­нистами и атеистами. Мы имеем в Париже немецкую комму­нистическую газету, ((Vorwärts/», выходящую два раза в неделю. В Бельгии ведется активная коммунистическая агитация, а в Брюсселе выходит газета «Le Débat Social». В Париже имеется около полдюжины коммунистических газет. Слова социалис­тический, социалитарный — весьма модные во Франции, а Луи-Филипп, этот первый буржуа, поддерживает «Démocratie pacifique» деньгами и покровительством. Внешняя религиоз­ность французских социалистов по большей части лицемерна; народ совершенно нерелигиозен, и первой жертвой ближайшей революции будут священники. В Кёльне паши люди добились огромных успехов. Когда мы собрались в одном общественном здании, мы заполнили большое помещение своей компанией, состоявшей в большинстве своем из адвокатов, врачей, арти­стов и других, а также трех или четырех лейтенантов артил­лерии, причем один из них очень толковый парень. В Дюссель­дорфе у нас есть несколько человек и среди них весьма та­лантливый поэт *. В Эльберфельде с полдюжины моих друзей и некоторые Другие являются коммунистами. Фактически, едва ли найдется хотя бы один город в Северной Германии, где бы у нас не было несколько радикалов, противников собствен­ности и атеистов. Эдгар Бауэр, из Берлина, был недавно при­говорен к трехлетнему тюремному заключению за свою по­следнюю книгу».

Полагая, что приведенные выше факты представят инте­ рес для ваших читателей, посылаю их вам для помещения в ва­шей газете.

Печатается по тексту газеты BtpetoÖ с английского

Написано Ф. Энгельсом около 20 сентября 1844 г.

Напечатано в газет» « The New Moral World» M IS , 5 октября 1844 г. Подпись: Англо-германец

* По-видимому, Вильгельм Мюллер. Ред.

)вложка ежегодника «DEUTSCHES BÜRGERBUCH FÜR 1845»,

в котором опубликована статья Ф. Энгельса «Описание

возникших в новейшее время и еще существующих

коммунистических колоний»

t ail

1 ......... ' ' ——»—««**— >»^—— .................................................... " ........ m m i i —я— i ———

Ф, ЭНГЕЛЬС

ОПИСАНИЕ ВОЗНИКШИХ В НОВЕЙШЕЕ ВРЕМЯ

И ЕЩЕ СУЩЕСТВУЮЩИХ

КОММУНИСТИЧЕСКИХ КОЛОНИЙ¹¹⁷

Когда беседуешь с людьми о социализме или коммунизме, то нередко обнаруживаешь, что твои собеседники по существу дела совершенно согласны с тобой и признают коммунизм прекрасной вещью; «но, — говорят они, — невозможно когда-либо осуществить что-нибудь подобное». Это возражение повто­ряется так часто, что автору этих строк кажется полезным и необходимым ответить на него описанием некоторых фактов, еще очень мало известных в Германии и полностью опровер­ гающих подобное возражение. Коммунизм, общественная жизнь и деятельность на основе общности имущества, не только воз­можен, но уже фактически осуществляется во многих общинах в Америке и в одной местности в Англии и осуществляется, как увидим, с полным успехом.

Впрочем, если ближе рассмотреть это возражение, то ока­жется, что оно распадается на два других. Во-первых, говорят, что не найдется рабочих, которые согласились бы выполнять унизительные и неприятные физические работы; во-вторых, что при наличии равного права на общую собственность, об­щинники станут спорить из-за нее и община, таким образом, снова распадется. — На первое возражение ответить нетрудно: эти работы, раз они носят общественный характер, перестают быть унизительными; кроме того, от них можно будет почти "совсем избавиться посредством усовершенствованных приспо­соблений, машин и т. п. Так, вапример, в Нью-Йорке, в одной большой гостинице обувь чистится силой пара, а в комму» нистической колонии «Гармония» в Англии (о ней речь пой-дет ниже) отхожие места, удобно устроенные на английский

212

Ф. ЭНГЕЛЬС

манер ( water - closets ), не только очищаются сами, но и снабжены трубами, отводящими нечистоты прямо в большую выгреб­ную яму. — Что касается второго возражения, то заметим, что за последние 10—15 лет все коммунистические колонии так сильно разбогатели, что они имеют все, чего можно желать и в большем количестве, чем могут потребить, следовательно, у них нет никакого повода для спора.

Читатель увидит, что большинство из описанных ниже ко­лоний ведет свое начало от различных религиозных сект, имею­ щих чаще всего весьма вздорные и нелепые представления о разных вещах. На это автор лишь кратко заметит, что эти представления не имеют никакого отношения к коммунизму. И также совершенно безразлично верят ли те, кто доказывает на'деле осуществимость общности, в одного бога, в двадцать богов или же совсем не верят в бога; если вера их неразумна, то это является препятствием па пути общности, если же, тем не менее, общность здесь претворяется в жизнь, то насколько она была бы более возможна среди людей, свободных от подоб­ных предрассудков. Почти все недавно созданные колонии совершенно свободны от религиозных надувательств, и ан­глийские социалисты, хотя и очень веротерпимы, почти все не признают никакой религии, за что их и осыпают всяческой клеветой и бранью в ханжеской Англии. Но даже сами их противники, как только дело доходит до доказательств, вы­нуждены признать, что все эти наветы не имеют под собой никакой почвы.

Первыми, кто создал в Америке и вообще в мире общество на основе общности имущества, были так называемые шей-керы. Это особая секта, с очень своеобразными религиозны­ми взглядами, не признающая брака и вообще не допускаю­щая половых отношений и тому подобного. Но этого мы здесь не касаемся. Секта шейкеров возникла приблизительно лет семь­десят тому назад. Основателями ее были бедняки, которые объединились, чтобы жить вместе в братской любви и общ­ности имущества и почитать своего бога по-своему. Несмотря на то, что их религиозные воззрения и особенно запрещение брака многих отпугивали, у них нашлись приверженцы, и теперь они образуют десять больших общин, каждая из которых насчитывает от трехсот до восьмисот членов. Каждая из этих общин представляет собой красивый, правильно расплани­рованный город, с жилыми домами, фабриками, мастерскими, зданиями для собраний, амбарами; у них имеются в изоби­лии цветники, огороды, фруктовые сады, леса, виноградники, луга в пахотная земля; кроме того, есть всякого рода скот:

ОПИСАНИЕ КОММУНИСТИЧЕСКИХ КОЛОНИЙ

213

лошади, коровы, овцы, свиньи, домашняя птица больше, чем им может требоваться, и притом самых лучших пород. Их амбары всегда полны зерна, а кладовые — ткани для одежды; один английский путешественник *, посетивший их, даже ска­зал, что не понимает, почему эти люди, у которых всего в из­бытке, все еще работают; по-видимому, они работают исключи­тельно ради времяпрепровождения, ибо, в противном случае, им незачем было бы это делать. Среди них нет ни одного человека, который бы работал против своего желания, и ни одного, который бы тщетно искал работу. У них нет приютов для бедных и богаделен, ибо нет ни одного бедняка и ну­ждающегося, нет беспомощных вдов и сирот; они не знают нужды и могут ее не страшиться. В их десяти городах нет ни одного жандарма или полицейского; нет судей, адвокатов и солдат; нет тюрем и исправительных домов; и, однако, все идет своим чередом. Законы страны существуют не для них; и если бы иметь в виду только их, то эти законы можно было бы с успехом отменить и на это никто не обратил бы внимания; ибо они самые мирные из граждан, ни разу еще не поставили тюрьмам ни одного преступника. Как уже сказано, они живут на основе полной общности имущества и в сношениях между собой не знают ни торговли, ни денег. В прошлом году англий­ский путешественник по имени Финч посетил один из этих городов, Плезант-Хилл близ Лексингтона в штате Кентукки. Вот как он описывает его:

«Плезант-Хилл состоит из множества больших красивых кирпич­ных и каменных домов, фабрик, мастерских, конюшен и амбаров; все эти здания содержатся в образцовом порядке и являются лучшими во всем Кентукки. Пашню шейкеров легко было узнать по прекрасной окружающей ее каменной стене и по замечательной обработке; боль­ шое количество хорошо упитанных коров и овец паслось на полях, а мно­ жество жирных свиней поедали во фруктовых садах опавшие плоды. Шейкеры владеют здесь почти четырьмя тысячами американских мор­ генов земли, из которых около двух третей возделывается. Эта колония была основана около 1806 г. одной-единственной семьей, позднее к ней присоединились другие семьи, и таким образом колония постепенно разрослась; одни принесли с собой небольшую сумму денег, другие сов­ сем-ничего. Им пришлось бороться со многими трудностями и терпеть вначале большие лишения, так как в большинстве своем они были очень бедны; но благодаря труду, бережливости, умеренности они преодолели вое; теперь у них имеется все в избытке, и они никому не должны ни копейки. В настоящее время это общество насчитывает около трехсот членов, в том числе пятьдесят или шестьдесят — детей моложе шест­ надцати лет. Среди шейкеров нет ни господ, ни слуг и, тем более, нет рабов; они свободны, богаты и счастливы. У них две школы: одна для

* — Дж. Финч, Ред.

214

Ф. ЭНГЕЛЬС

мальчиков, другая для девочек; там обучают чтению, письму, счету, английскому языку и основам их религии; они не обучают детей наукам, ибо полагают, что последние не нужны для спасения души. Поскольку они не признают брака, то неизбежно вымерли бы, если бы к ним посто­янно не прибывали новые члены; и хотя запрещение брака отпугивает очень многих и некоторые из лучших членов из-за этого даже уходят, однако к ним постоянно приходит столько новых членов, что число их непрерывно растет. Они занимаются скотоводством, хлебопашеством и полеводством, сами возделывают лен, изготовляют шерсть и шелк, которые прядут и ткут на собственных фабриках. То, что они произ­водят сверх своих потребностей, они продают или обменивают у своих соседей. Обычно они работают до темноты. В управлении имеется откры­тая для всех контора, в которой ведутся книги и счетоводство, и каждый член общины имеет право просмотреть это счетоводство, когда только пожелает. Сами они не знают, насколько богаты, так как не ведут описи своего имущества; им достаточно знать, что все, чем они располагают, принадлежит им, так как они никому ничего не должны. Лишь один раз в году они подсчитывают суммы, которые им должны соседи.

Община делится на пять семей (отделений), насчитывающих от со­рока до восьмидесяти членов каждая; каждая семья имеет свое отдель­ное хозяйство и живет в одном большом красивом доме; каждый полу­чает из общего склада общины все, что ему надо, бесплатно, и в таком количестве, какое ему требуется *. В каждой семье есть дьякон, кото­рый заботится о том, чтобы все получили то, в чем нуждаются, и по воз­можности предупреждает желания каждого. Их одежда, наподобие квакерской, проста, чиста и опрятна; их пища весьма разнообразна и всегда лучшего качества. Каждый вновь принимаемый член должен, по уставу общины, передать в общую собственность все, что у него есть, и не имеет права ни при каких обстоятельствах потребовать это обратно, даже в случае выхода из общины; и, несмотря на это, община возвращает каждому, покидающему ее, столько, сколько он принес с собой. Если выходит член, не принесший с собой ничего, то, согласно уставу, он не вправе также потребовать никакого вознаграждения за свой труд, по­скольку он питался и одевался за общий счет все то время, пока работал; но обычно и в этом случае каждому дают на дорогу подарок, если он уходит с миром.

Управление у них строится по образцу первых христиан. В каждой общине есть два священнослужителя — мужчина и женщина, имеющие в свою очередь двух заместителей. Эти четыре духовных лица стоят во главе общины и решают все споры. В каждой семье в общине есть опять-таки двое старейшин с двумя заместителями и один дьякон, или упра­витель. Имуществом общины распоряжается совет, состоящий из трех членов, который наблюдает за всем заведением, руководит работами и ведет торговлю с соседями. Он не имеет права покупать или прода­вать землю без согласия общины. Кроме того, имеются, конечно, над­зиратели и заведующие в различных отраслях труда; но у них стало правилом, что никто никогда ни от кого не получает приказов, а на всех следует воздействовать убеждением» ^ш.

Вторую колонию шейкеров, Нью-Либанон в штате Нью-Йорк, посетил в 1842 г. другой английский путешественник по имени Питкетли. Г-н Питкетли тщательнейшим образом осмотрел

* Здесь и ниже в цитируемом тексте курсив Энгельса. Р*д.

ОПИСАНИЕ КОММУНИСТИЧЕСКИХ КОЛОНИЙ

215

весь город, насчитывающий около восьмисот жителей и вла­деющий семью-восемью тысячами моргенов земли, обследо­вал его мастерские и фабрики, кожевенные заводы, лесопильни и так далее и нашел все заведение совершенным. Он тоже удив­ляется богатству этих людей, которые начали с ничего, а те­перь с каждым годом становятся богаче, и говорит:

«Среди них все счастливы и веселы; тут нет раздоров, наоборот, во всем селении царят дружба и любовь, во всех звеньях наблюдаются порядок и аккуратность, не имеющие себе равных»^ш.

Таковы факты, касающиеся шейкеров. Они живут, как сказано, на основе полной общности имущества, у них десять таких общин в Соединенных Штатах Северной Америки.

Помимо шейкеров в Америке существуют еще и другие коло­ нии, основанные на общности имущества. В первую очередь, следует здесь упомянуть раппистов. Рапп, проповедник из Вюртемберга, в 1790 г. вместе со своими прихожанами ото­шел от лютеранской церкви и, ^преследуемый правительством, уехал в 1802 г. в Америку. Его приверженцы последовали за ним в 1804 г., и, таким образом, он, вместе с сотней семейств, поселился в Пенсильвании. У них было в общей сложности около 25 000 талеров, на которые они купили земельный уча­сток и орудия. Земля представляла собой нетронутый дев­ственный лес, и цена ее равнялась всему их состоянию; но эту сумму они выплачивали в рассрочку. Они объединились на основе общности имущества и заключили между собой следующий договор:

1)         Каждый вносит в общину все, что имеет, не требуя себе за это никаких преимуществ. В общине все равны.

2)         Законы и правила общины одинаково обязательны для всех.

3)         Все трудятся только на благо всей общины, а не каж­дый для одного себя.

4)         Кто покидает общину, не может требовать вознагражде­ния за'свой труд, но получает обратно все, что внес; а тот, кто не внес ничего и уходит с миром и дружбой, тот получает на дорогу добровольный дар.

5)         Община обязуется снабжать каждого члена и его семью всем необходимым для жизни и обеспечивать необходимый уход во время болезни и в старости; если же родители умрут или выйдут из общины, оставив своих детей, то община возь­мет на себя воспитание этих детей.

В первые годы существования общины, когда ей надо было осваивать целину и выплачивать при этом ежегодно 7 000 та-

216

Ф. ЭНГЕЛЬС

леров за земельный участок, людям, естественно, пришлось туго. Это отпугнуло кое-кого из более богатых, они вышли из общины и забрали свои деньги, что еще больше увеличило трудности поселенцев. Но большинство из них держалось стойко, и уже через пять лет, в 1810 г., они выплатили все свои долги. В 1815 г. они по разным причинам продали свое поселение и снова купили двадцать тысяч моргенов девствен­ного леса в штате Индиана. Через несколько лет они основали здесь красивый город «Новая Гармония», освоили значитель­ную часть земли, развели виноградники, вспахали поля под зерновые, построили шерстяную и хлопчатобумажную фабрику и становились с каждым днем все богаче. В 1825 г. они про­дали всю свою колонию за двести тысяч талеров г-ну Роберту Оуэну и в третий раз переселились на жительство в девствен­ный лес. На этот раз они поселились на берегу большой реки Огайо и построили город «Экономия», который был больше и красивее, чем все те, в каких они жили раньше. В 1831 г. в Аме­рику приехал граф Леон с группой немцев, около тридцати человек, чтобы присоединиться к ним. Они охотно приняли этих новых пришельцев; по граф восстановил часть членов против Раппа, в связи с этим на одном из собраний всей общины было решено, что Леон со своими приверженцами должен уйти. Оставшиеся выплатили недовольным свыше ста два­дцати тысяч талеров, и на эти деньги Леон основал вторую колонию, которая, однако, из-за плохого управления потер­пела крах; участники ее затем рассеялись, а граф Леон вскоре после того умер в Техасе как бродяга. Колония Раппа, напро­тив, процветает и по сей день. О ее теперешнем положе­нии упомянутый выше путешественник Финч сообщает следую­щее:

«Город «Экономил» состоит из трех длинных и широких улиц, пе­ресекаемых пятью такими же широкими поперечными улицами; в нем имеется церковь, гостиница, шерстяная, хлопчатобумажная и шелко­вая фабрика, специальное помещение для разведения шелковичных червей, общественный товарный склад для удовлетворения потребно­ стей членов общины и для продажи посторонним, естественноистори-ческий музей, различные ремесленные мастерские, хозяйственные по­стройки и прекрасные большие жилые дома для отдельных семейств с большим садом при каждом доме. На земле, принадлежащей городу, — протяженностью в два часа ходьбы, а шириной в четверть часа — на­ходятся большие виноградники, фруктовый сад в тридцать семь мор- Бенов, поля и луга. Членов общины насчитывается около четырехсот пятидесяти; все они прекрасно одеты, хорошо питаются и великолепно живут; это веселые, довольные, счастливые и добродетельные люди, не знающие уже много лет никакой нужды.

У них тоже было одно время большое предубеждение против брака, но теперь они женятся, имеют семьи и очень хотели бы увеличить число

ОПИСАНИЕ КОММУНИСТИЧЕСКИХ КОЛОНИЙ

217

членов общины, если бы к ним явились подходящие люди. Их религия основывается на Новом завете, но они не придерживаются особого веро­исповедания и разрешают каждому иметь свои собственные взгляды, лишь бы он не мешал другим и не заводил споров о вере. Они называют себя гармонистами. У них нет оплачиваемых священников; г-н Рапп, кото­рому больше восьмидесяти лет, не только священник, но и управитель и судья. Они охотно занимаются музыкой, устраивают иногда концерты и музыкальные вечера. За день до моего приезда, начало жатвы было отме­чено большим концертом в поле. В их школах обучают чтению, письму, счету и языку, но но обучают наукам, совсем как у шейкеров. Они ра­ботают гораздо больше, чем это им необходимо: зимой и летом от восхода до захода солнца; работают псе, а тот, кто зимой не работает на фабриках, находит работу на молотьбе, по уходу за скотом и т. д. У них 75 молочных коров, большие стада опец, много лошадей, свиной и птицы; из своих сбережений они ссудили большие суммы купцам и менялам, и хотя вслед­ствие банкротств они потеряли значительную часть этих вкладов, все же количество свободных денег у них увеличивается с каждым годом.

С самого начала у них было стремление производить самим все, в чем они нуждаются, чтобы как можно меньше покупать у других и в конечном счете производить больше, чем им потребуется; позднее они приобрели стадо в сто испанских овец для улучшения овцеводства, упла­тив за это пятнадцать тысяч талеров. Они были в числе первых, кто на­чал в Америке изготовлять шерстяные товары. Затем они начали раз­водить виноградники, возделывать лен, построили хлопчатобумажную фабрику и стали заниматься разведением и обработкой шелка. Но во всех случаях они в первую очередь заботятся о том, чтобы полностью обеспечить самих себя, прежде чем продавать что-нибудь.

Они живут семьями в двадцать — сорок человек, причем каждая семья имеет отдельный дом и отдельное хозяйство. Все необходи­мое семья получает с общественных складов. Они имеют всего в изобилии для всех и получают все бесплатно и столько, сколько пожелают. Когда им требуется одежда или обувь, они отправляются к портному, порт­нихе или сапожнику и им изготовляются вещи по их вкусу. Мясо и дру­гие пищевые продукты выдаются каждой семье по числу ее членов, у них всего вдоволь и в избытке» ^1ао.

Другая община, созданная на основе общности имущества, поселилась в Зоаре, в штате Огайо. Эти люди также являются сепаратистами из Вюртемберга, отошедшими от лютеранской церкви одновременно с Раппом; после десятилетних пресле­дований со стороны церковных властей и правительства они тоже эмигрировали. Они были очень бедны и смогли достиг­нуть своей цели только благодаря поддержке со стороны фи­лантропов-квакеров в Лондоне и Америке. Они прибыли в Фи­ладельфию осенью 1817 г. во главе со своим священником Бойм-лером и купили у одного квакера земельный участок в семь тысяч моргенов, которым владеют и поныне. Покупную цену, около шести тысяч талеров, надо было выплачивать по частям. Когда они прибыли на место и подсчитали свои деньги, то ока­залось, что на каждого человека приходилось ровно по шести талеров. Это было все, что они имели; за землю еще не было

218

Ф. ЭНГЕЛЬС

уплачено ни гроша, й на эти несколько талеров они должны были приобрести семена, земледельческие орудия и припасы до ближайшего урожая. Они нашли лес с несколькими срубами, и этот лес им предстояло сделать пригодным для обработки; но они энергично принялись за работу, вскоре привели свои поля в пригодное для возделывания состояние и уже на сле­дующий год построили зерновую мельницу. Вначале они раз­делили свою землю на небольшие участки, каждый из которых обрабатывался отдельной семьей за ее собственный счет и как ее частная собственность. Но они вскоре увидели, что это не годится: так как каждый работал только для себя, то они не могли с достаточной быстротой вырубить лес и сделать землю пригод­ной для обработки; они вообще не могли как следует помогать друг другу, благодаря чему многие впали в долги и им грозило полное обнищание. Поэтому через полтора года, в апреле 1819 г., они объединились в общину на основе общности имущества, набросали устав и единогласно избрали директором своего пастора Боймлера. Теперь они выплатили все долги членов общины, получили двухгодичную отсрочку для уплаты денег за землю и стали работать с удвоенным рвением и объединен­ными силами. При этой новой организации дела пошли на­столько хорошо, что они уже за четыре года до назначенного срока смогли Выплатить за землю всю покупную сумму вместе с процентами; впрочем, о том, как им живется, может дать представление следующее описание, принадлежащее двум очевидцам.

Один американский купец, очень часто наезжающий в Зоар, описывает это место как совершенный образец чистоты, порядка и красоты; в нем имеется прекрасная гостиница, дворец, в ко­тором живет старый Боймлер, великолепный общественный сад в два моргена величиной, с большой оранжереей, и краси­вые благоустроенные дома и сады. Он изображает этих людей как очень счастливых и довольных, трудолюбивых и честных. Его описание было помещено в газете города Питтсбург (Огайо) (« Pittsburg Daily Advocate and Advertiser», 17 июля 1843) ^m .

Неоднократно упоминаемый Финч заявляет, что эта община самая совершенная из всех общин, созданных в Америке на основе общности имущества. Он приводит длинный список ее богатств, рассказывает, что они имеют льнопрядильню и шерстяную фабрику, кожевенный и чугунолитейный заводы, две зерновые мельницы, две лесопильни, две молотилки и множество всевозможных ремесленных мастерских. К этому он прибавляет, что их поля обработаны лучше, чем все те, которые он видел в Америке. — «Pfennig-Magasin» оценивает

описание Коммунистических колоний

Ы

имущество сепаратистов в 170 000—180 000 талеров; эти деньги они заработали за 25 лет, а начали с того, что имели только по 6 талеров на душу. Их насчитывается около двухсот чело­век. Они также одно время воздерживались от брака, но, подобно раппистам, отказались от этого и теперь вступают в брак.

Финч приводит текст конституции этих сепаратистов, ко­торая в существенных чертах сводится к следующему.

Все должностные лица общины выборные; выбирают их все члены общины старше двадцати одного года из собственной среды. Эти должностные лица следующие:

1)       Три попечителя, из которых один ежегодно переизби­ рается и которые в любое время могут быть смещены общиной. Они ведают всем имуществом общины и обеспечивают ее чле­ нов необходимыми для жизни припасами, жилищем, одеждой, питанием в той мере, в какой это позволяют обстоятельства, и не взирая на лица. Они назначают себе помощников по раз­личным отраслям работы, разрешают мелкие споры и могут, совместно с общинным советом, издавать новые правила, ко­торые, однако, не должны противоречить конституции.

2)       Директор, который остается на своем посту до тех пор, пока пользуется доверием общины, и который ведет все дела ее в качестве высшего должностного лица; он имеет право по­купать и продавать, заключать контракты, но во всех важных вопросах может действовать только с согласия троих попечи­телей.

3)       Общинный совет, состоящий из пяти членов, из которых ежегодно выбывает один, и представляющий высшую власть общины; вместе с попечителями и директором он издает за­коны, контролирует прочих должностных лиц и разрешает споры, если стороны недовольны решением попечителей;

4)       Наконец, казначей, избираемый на четыре года; из всех членов и должностных лиц лишь он один имеет право хранить деньги.

Кроме того, конституция предусматривает устройство учебно-воспитательного заведения, обязывает всех членов об­щины передавать всю свою собственность общине навечно и без права возврата; новые члены принимаются лишь после того, как они прожили год в общине и по единогласному реше­нию всех членов; конституция может быть изменена только в том случае, если за это выскажется две трети членов.

Не трудно было бы продолжить эти описания, ибо почти все путешественники, направляющиеся в глубь Америки, посещают ту или другую из упомянутых колоний и почти во

220

Ф. ЭНГЕЛЬС

всех описаниях путешествий говорится о них. Но ни один из этих путешественников не смог сказать об этих людях ни­чего дурного; напротив, все только хвалят их, и единственное, за что их можно порицать, в особенности шейкеров, это за религиозные предрассудки, не имеющие, однако, ничего об­щего с учением об общности имущества. Так, я мог бы привести еще труды г-жи Мартино, гг. Мелиша и Бакингэма и многих других, но так как выше сказано уже достаточно и все авторы сообщают то же самое, то в этом нет необходимости.

Успех шейкеров, гармонистов и сепаратистов, а также все­общая потребность в новом устройстве человеческого общества и вытекающие отсюда усилия социалистов и коммунистов по­ будили за последнее время многих других в Америке предпри­нять подобные же попытки. Так, г-н Гиналъ, немецкий проповед­ник в Филадельфии, образовал общество, которое закупило 37 000 моргенов леса в штате Филадельфия, построило там свыше восьмидесяти домов и уже насчитывает свыше пяти­ сот человек, по большей части немцев. У них имеется большой кожевенный завод и гончарное производство, много мастер­ских, и складов, и дела идут у них очень хорошо. Само собой разумеется, они живут на основе общности имущества равно как и все общины, о которых речь пойдет ниже. — Некий г-н Хизби, железозаводчик из Питтсбурга (Огайо), основал в своем родном городе подобную же общину, которая закупила в прошлом году около 4 000 моргенов земли вблизи Питтсбурга и намерена создать колонию на основе общности имущества. — Далее, в штате Нью-Йорк, в Скенительсе, существует такая же. колония, основанная весной 1843 г. * английским социалистом Дж. А. Коллинзом вместе с тридцатью единомышленниками; кроме того, в Миндене, в штате Массачусетс, • где со времени 1842 г. поселилось около ста человек; далее две общины в Пайк-Каунти, в штате Пенсильвания, которые также были основаны недавно; затем одна в Брук-Фарме, в Массачусетсе, где на 200 моргенах земли живут пятьдесят членов общины и тридцать школьников, построивших отличную школу под руководством унитарианского священника ¹²² Дж. Рипли; далее, в Норт-гэмптоне, в том же штате, с 1842 г. существует община, насчи­ тывающая 120 членов, которые на своих 500 моргенах земли занимаются земледелием, скотоводством и имеют лесопильни, шелковые фабрики и красильни, и, наконец, колония англий­ских эмигрантов-социалистов в Экволити, близ Милуоки, в штате Висконсин, которая была основана в прошлом году

• В оригинале опечатка: 1813 г. Ред.

описание коммунистических колоний

221

Томасом Хаитом и быстро развивается. Помимо этих коло­ ний за последнее время как будто было основано еще несколько общин, но об этом пока нет сведений. — Во всяком случае, ясно одно, что американцы и особенно бедные рабочие боль­ших городов Нью-Йорка, Филадельфии, Бостона и т. д. при­няли это дело близко к сердцу и основали много обществ для устройства подобных колоний и что новые общины возникают все время. Американцам надоело оставаться и дальше рабами кучки богачей, живущих трудом народа, а при энергии и упорстве этой нации очевидно, что общность имущества скоро будет введена в значительной части страны.

Однако не только в Америке, но и в Англии сделаны попытки осуществить общность имущества. Здесь это учение проповедовал в течение тридцати лет гуманист Роберт Оуэн, который пожертвовал все свое большое состояние без остатка на основание ныне существующей колонии «Гармония» в Гэмп-шире. Созданное им для этой цели общество купило участок земли в 1 200 моргенов и основало там общину согласно предло­жениям Оуэна. Она насчитывает теперь свыше ста членов, живущих вместе в большом здании и занимающихся пока что главным образом земледелием. Так как предполагалось с са­мого начала сделать из этой общины образец нового обществен­ного строя, то потребовался значительный капитал, и до на­стоящего времени в дело уже вложено около двухсот тысяч талеров. Часть этой суммы была взята взаймы и должна была время от времени выплачиваться; это вызвало ряд затруднений, и из-за недостатка денег многие сооружения не могли быть завершены и стать доходными. А так как члены общины были не единственными собственниками предприятия, а во главе его стояла дирекция общества социалистов, которому оно при­надлежит, то вследствие этого тоже возникали иногда недо­разумения и недовольство. По, несмотря на все это, дело идет своим чередом; члены общины, по свидетельству всех по­сетителей, относятся друг к другу как нельзя лучше, оказы­ вают взаимную помощь, и, вопреки всем затруднениям, су­ ществование предприятия теперь все же обеспечено. Главное состоит в том, что все затруднения проистекают не из общ­ ности, а из того, что эта общность еще не проведена полностью. Будь это сделано, члены общины не должны были бы упо­треблять весь свой заработок на выплату взятой взаймы ссуды и процентов по ней, а могли бы использовать его для завершения и усовершенствования этого предприятия; кроме того, они могли бы сами выбирать свое управление, а не зависеть по­стоянно от дирекции общества.

222

ф, ЭНГЕЛЬС

О самом предприятии один экономист-практик, объехав­ ший всю Англию с целью ознакомления с состоянием земледе­лия и описавший свои впечатления в лондонской газете « Morning Chronicle » под псевдонимом: «Один из тех, кто сам ходил за плугом» *, сообщает следующее (« Morning Chronicle », 13 де­кабря 1842 г.)¹²³:

Проехав плохо возделанную, поросшую скорее сорняком, чем злаками, местность, он впервые в своей жизни услышал в одной близлежащей деревне кое-что о социалистах из «Гар­монии». Один состоятельный человек рассказал ему там, что они возделывают, и притом очень хорошо, большой участок земли, что все распространяемые о них ложные слухи — не­ верны, что священник мог бы только гордиться, если бы хотя половина жителей его прихода вела себя так достойно, как эти социалисты, и что было бы также очень желательно, чтобы землевладельцы окружающей местности давали беднякам столь­ко же работы и на таких же выгодных условиях, как это делают эти люди. У них свои особые взгляды на собственность, но, при всем том, они ведут себя очень хорошо и показывают хороший пример всей округе. Он добавил, что их религиозные взгляды различны: одни ходят в одну церковь, другие — в дру­гую, и они никогда не говорят о религии или политике с жи­телями деревни. На его вопрос двое из них ответили, что у них нет каких-либо определенных религиозных взглядов и каждый может верить во что он хочет. Мы все были очень озадачены, когда услыхали, что они прибыли сюда, но теперь находим, что они очень хорошие соседи, подают нашим односельчанам хороший пример нравственности, предоставляют работу мно­гим нашим беднякам, и так как они никогда не стараются на­вязать нам своих взглядов, то у нас нет никаких оснований быть недовольными ими. Они все отличаются приличным по­ведением и благовоспитанностью, и никто здесь, в окрестностях, не может ничего сказать дурного об их образе жизни.

Услышав и от других то же самое, наш автор отправился затем в «Гармонию». Проехав снова мимо плохо возделанных полей, он натолкнулся на очень хорошо обработанное свекло­ вичное поле с прекрасным богатым урожаем и сказал своему приятелю, местному арендатору: если это социалистическая свекла, то выглядит она неплохо. Вскоре затем он встретил социалистическое стадо в семьсот овец, которые тоже были прекрасны, а потом пришли к большому, со вкусом построен­ному солидному жилому дому. Однако в нем все было еще не

* Псевдоним Александра Сомервилла, Рев,

ОПИСАНИЕ КОММУНИСТИЧЕСКИХ КОЛОНИЙ

223

закончено: валялись кирпичи и строевой лес, наполовину была сделана облицовка, не засыпаны ямы. Они вошли в дом, где их вежливо и радушно приняли и повели по всему зданию. На пер­вом этаже была большая столовая и кухня, откуда полные блюда подавались с помощью машины в столовую, а пустая посуда возвращалась на кухню. Эту машину посетителям показывало несколько детей, которые отличались чистой опрятной одеждой, здоровым видом и уменьем себя держать. Женщины на кухне имели тоже очень чистый и пристойный вид; и посетитель очень удивился, что они среди грязной посуды — обед только что кончился — могли выглядеть такими миловидными и чистыми. Сама кухня была неописуемо красиво оборудована,и лондонский архитектор, построивший ее, сказал, что даже в Лондоне найдется очень мало кухонь, снабженных таким совершенным и дорогостоящим оборудованием — с этим замечанием согла­сен и наш рассказчик. — Возле кухни были расположены удобные прачечные, ванные комнаты, погреба и отдельные помещения, где каждый член может умыться по возвращении с работы.

На втором этаже помещался большой танцевальный зал, а над ним очень удобно устроенные спальные комнаты.

Сад, в двадцать семь моргенов величиною, был в отличном порядке; и вообще повсюду была заметна кипучая деятель­ность. Здесь изготовляли кирпичи, жгли известь, строили и прокладывали улицы; уже было засеяно пшеницей сто морге-нов и предполагалось вспахать под пшеницу еще больше земли; был вырыт пруд для стока жидкого удобрения, а из неболь­шого леса, расположенного на территории колонии, был при­везен перегной для удобрения, — словом, было сделано все, чтобы повысить урожайность почвы.

Наш автор пишет в заключение:

«Я полагаю, что арендная плата за их земельный участок должна составлять в среднем три фунта (двадцать один талер) за морген в год, а они платят только пятнадцать шиллингов (пять талеров). — Сделка, которую! они совершили, очень выгодна, если только они будут разумно хозяйничать; и что бы ни говорили об Их общественных домах, следует признать, что свой земельные владения они обрабатывают превосходно».

Добавим к этому описанию еще несколько слов о внутрен­нем устройстве этой общины. Члены ее живут вместе в боль­шом доме, причем у каждого своя отдельная спальня, устроен­ная удобнейшим образом; домашнее хозяйство ведется для всех сообща частью женщин, в результате чего сберегается» естественно, очень много времени и труда, которые затрачи­ваются при ведении многих маленьких хозяйств, благодаря

224

Ф. ЭНГЕЛЬС

чему создаются большие удобства, совершенно недоступные в маленьких хозяйствах. Так, например, кухонный очаг слу­жит одновременно источником для обогревания теплым воздухом всех комнат в доме; холодная и теплая вода подается по трубам в каждую комнату и вообще имеются другие подобные удобства и преимущества, которые возможны лишь в общественных соору­жениях. Детей отдают в школу, связанную с предприятием, и они воспитываются там за общественный счет. Родители могут видеть их, когда хотят, а воспитание рассчитано на физическое и духов­ ное развитие и жизнь в коллективе. Детей пе мучат религиозно- богословскими спорами, латынью и греческим языком, но тем больше внимания они уделяют изучению природы, развитию своего собственного тела и своих духовных способностей и от­дыхают на лоне природы от сидепия, правда, непродолжитель­ного, за партами; ибо преподавание ведется не только в поме­щении, но очень часто под открытым небом, и труд является частью воспитания. Нравственное воспитание сводится к при­менению одного правила: не делай другим того, чего ты не хочешь, чтобы другие делали тебе, следовательно, к прове­дению полного равенства и братской любви.

Колония находится, как сказано, под руководством пред­седателя и дирекции общества социалистов; эта дирекция избирается ежегодно съездом, на который каждое отделе­ние этого общества посылает одного делегата; она обладает неограниченными полномочиями в рамках устава общества и ответственна перед съездом. Община, следовательно, управ­ляется людьми, живущими вне ее, и при таких условиях дело не может обойтись без недоразумений и дрязг; однако если бы даже опыт с «Гармонией» не удался из-за этого и вследствие денежных затруднений, чего, впрочем, нет основания ожи­дать, то это было бы только лишним аргументом в пользу общ­ности имущества, ибо причиной в обоих случаях служит то, что общность не проведена до конца. Но, несмотря на все это, существование колонии обеспечено, и хотя она не могла так быстро добиться успеха и завершить свое устройство, но все же и противники общины не будут иметь случая торжество­вать по поводу ее гибели.

Итак, мы видим, что общность имущества не представляет ничего невозможного и что, наоборот, все эти попытки вполне удались. Мы видим также, что люди, живущие общиной, жи­вут лучше, затрачивая меньше труда, имеют больше свобод­ного времени для своего духовного развития и что они лучше и нравственнее, чем их соседи, сохранившие частную собствен­ность. Все эхо уже поняли американцы, англичане, французы

ОПИСАНИЕ КОММУНИСТИЧЕСКИХ КОЛОНИЙ

225

и бельгийцы, а также многие немцы. Во всех странах имеется известное число людей, занимающихся распространением этого учения и объявивших себя сторонниками общности.

Если этот вопрос важен для всех вообще, то в высшей сте­пени он важен для бедных рабочих, у которых нет никакой собственности, которые уже назавтра проедают полученную сегодня заработанную плату и в любой момент могут остаться без куска хлеба из-за непредвиденных и неизбежных случай­ностей. Рабочим здесь открывается перспектива независимого, обеспеченного и свободного от забот существования, полного равноправия с темп, кто в настоящее время, благодаря своему богатству, может превращать рабочих в своих рабов. Этих рабочих данный вопрос затрагивает больше всего. В других странах рабочие образуют ядро партии, добивающейся общ­ности имущества, и долг немецких рабочих также серьезно задуматься над этим вопросом.

Когда рабочие объединены между собой, держатся вме­сте и преследуют одну цель, они бесконечно сильнее богатых. И если к тому же они будут иметь в виду такую разумную, направленную на благо всех людей, цель, как общность иму­щества, то само собой разумеется, лучшие и наиболее рассу­дительные из богатых заявят о своем согласии с рабочими и их поддержат. Имеется уже большое число состоятельных и обра­зованных людей во всех частях Германии, которые открыто вы­сказались в пользу общности имущества и защищают права народа на земные блага, захваченные имущим классом.

Написано Ф. Энгельсом Печатается по тексту -ежегодника

в середине октября 1844 г, „

Перевод с немецкого

Напечатано без подписи в ежегоднике

«Deutsches Bürgerbuch für 1845».

Darmstadt , 1845

226 ]

К. МАРКС ГЕГЕЛЕВСКАЯ КОНСТРУКЦИЯ ФЕНОМЕНОЛОГИИ ^m

1)        Самосознание вместо человека. Субъект — объект.

2)         Различия вещей не важны, потому что субстанция берет­ ся как саморазличение, или же потому, что саморазличение, различение, деятельность рассудка берется как существенное. Гегель дал поэтому — в рамках спекуляции — действитель­ные, схватывающие суть дела, различения.

3)        Уничтожение отчуждения отождествлено с уничтоже­ нием предметности (одна сторона, развитая в особенности Фейер­ бахом).

4)        Твое уничтожение представляемого предмета, предмета как предмета сознания, отождествлено с действительным пред­ метным уничтожением, с отличным от мышления чувствен­ным действием, практикой и реальной деятельностью. (Следу­ет еще развить.)

Написано К. Марксом, по всей вероятности, в ноябре 1S44 г.

Впервые опубликовано

в Marx — Engels Gesamtausgabe.

Erste Abteilung, Bd. S, 193 S

Печатается по рукописи Перевод с немецкого

[ 227

К. МАРКС

* НАБРОСОК ПЛАНА РАБОТЫ О СОВРЕМЕННОМ ГОСУДАРСТВЕ ¹²⁵

1) История происхождения современного государства или
французская революция.

Самопревознесение политической сферы — смешение с антич­ ным государством. Отношение революционеров к гражданскому обществу. Удвоение всех элементов на гражданские и государ­ственные.

2) Провозглашение прав человека и конституция государства.
Индивидуальная свобода и публичная власть.

Свобода, равенство и единство. Суверенитет народа.

3) Государство и гражданское общество.

4) Представительное государство и хартия.
Конституционное представительное государство, демократи­
ческое представительное государство.

5)        Разделение властей. Законодательная и исполнительная власть.

6)        Законодательная власть и законодательные палаты. По­литические клубы.

7)        Исполнительная власть. Централизация и иерархия. Централизация и политическая цивилизация. Федеративная система и индустриализм. Государственное управление и ком­мунальное управление.

8') Судебная власть и право. 8") Национальность и народ. 9') Политические партии. '9") Избирательное право, борьба за уничтожение [Aufhebung] государства и гражданского общества.

Печатается по рукописи Перевод с немецкого

Написано К. Марксом, вероятно, в ноябре 1844 г.

Впервые опубликовано

в Marx — Engels Gesamtausgabe.

Erste Abteilung, Bd. S, 193$

228 ]

К . МАРКС

*0 КНИГЕ ФРИДРИХА ЛИСТА

«НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТИЧЕСКОЙ

ЭКОНОМИИ» ^ш

II . ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЛИСТА]

...[2] так как предчувствие гибели буржуазии уже про­никло даже в сознание немецкого буржуа, то немецкий буржуа настолько наивен, что он сам признает наличие у себя этого «пе­чального обстоятельства»:

«Поэтому-то столь печально, что те беды, которыми в наши дни со­ провождается развитие промышленности, выдвигаются иногда в качестве доводов против самой промышленности. Есть гораздо большие беды, чем сословие пролетариев: пустая казна — национальноз бессилие — национальное рабство — национальная смерть» (стр. LXVII).

Поистине печально то обстоятельство, что пролетариат уже существует и уже предъявляет требования, и уже внушает страх, еще до того как немецкий бюргер достиг стадии промышленного развития. Что касается самого пролетария, то он, конечно, най­дет свое положение радостным, когда господствующая бур­жуазия будет располагать полной казной и национальным мо­гуществом. Г-н Лист говорит только о том, что печальнее для бур­жуа. И мы признаем, что для него очень печально то, что он хочет установить господство промышленности как раз в тот неподходящий момент, когда порожденное господством про­мышленности рабство большинства сделалось общеизвестным фактом. Немецкий буржуа является рыцарем печального об­ раза, который захотел ввести странствующее рыцарство как раз тогда, когда получили распространение полиция и деньги.

3) Большим затруднением (препятствием), стесняющим не­мецкого буржуа в его стремлении к промышленному богатству, является его прежний идеализм. Как этот народ «духа» вдруг пришел к тому, чтобы в ситцах, вязальной пряже, сельфакторах,

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 229

в толпе фабричных рабов, в материализме машинной тех­ники, в набитых мошнах господ фабрикантов найти высшие блага человечества? Пустой, поверхностный, сентиментальный идеализм немецкого бюргера, за которым скрывается самый мелочный, самый грязный торгашеский дух, прячется самая трусливая душа, пришел к такой эпохе, когда он неизбежно вы­нужден выдать свою тайну. Но он выдает ее опять-таки истинно немецким, экзальтированным образом. Он ее выдает с идеали­стически-христианской стыдливостью. Он отрицает богатство, добиваясь его. Он облачает для себя в идеалистические одежды бездушный материализм и лишь тогда отваживается гнаться за ним.

Вся [...] * теоретическая часть системы Листа представляет собой не что иное, как облачение промышленного материализма откровенной экономии в идеальные фразы. Он повсюду остав­ляет положение вещей таким, какое оно есть, но идеализирует его выражение. Мы проследим это в отдельных случаях. Именно эта пустая идеалистическая фразеология и дает ему здесь спо­собность игнорировать те реальные преграды, которые проти­востоят его благочестивым пожеланиям, и предаваться самым нелепым фантазиям (что сталось бы с английской и француз­ской буржуазией, если бы она сперва испрашивала у высокого дворянства, досточтимой бюрократии и родовых правящих династий разрешение ввести «промышленность в силу закона»?).

Немецкий бюргер религиозен, даже когда он выступает как промышленник. Он не решается говорить о скверных ме­новых стоимостях, о которых он воздыхает, и говорит о произ­водительных силах; он не решается говорить о конкуренции и говорит о некоей национальной конфедерации национальных производительных сил; он не решается говорить о своих ча­стных интересах и говорит .о национальных интересах. Когда в противовес откровенному, классическому цинизму, с кото­рым английская и французская буржуазия, по крайней мере в начале своего господства, в лице своих первых, науч­ных глашатаев в политической экономии, сделала богат­ство богом и беспощадно приносила ему, этому Молоху, также и в науке в жертву все, рассматриваешь идеализирующую, фра­зерствующую, напыщенную манеру г-на Листа, который, в рам­ках самой политической экономии, презирает богатство «пра­ведных мужей» и ведает более высокие цели, то приходится признать «поистине печальным», что нынешний день — уже не время для богатства.

• Здесь три слова в рукописи написаны неразборчиво. Ред.

230

К. МАРКС

Г-н Лист говорит всегда в стихотворном размере мол осе ¹²⁷. Важничая, он постоянно впадает в неуклюжий и многословный пафос, мутные воды которого неизменно гонят его в конце концов на отмель и лейтмотив которого сводится, при по­стоянном повторении, к покровительственным пошлинам и «истинно немецким» фабрикам. Он все время чувственно сверх­чувствен.

Немецкий идеализирующий филистер, который хочет стать богатым, должен, разумеется, предварительно создать себе новую теорию богатства, которая сделает последнее достойным того, чтобы он его домогался. Буржуа во Франции и в Англии видят, как приближается гроза, которая практически уничто­жит действительную жизнь того, что до сих пор называли бо­гатством, а немецкий буржуа, который еще не пришел к этому скверному богатству, пытается создать новую, «спиритуалисти­ ческую» интерпретацию такового. Он создает себе некую «идеа­лизирующую» политическую экономию, не имеющую ничего об­щего с нечестивой французской и английской политической экономией, чтобы оправдать себя перед самим собой и перед миром в том, что он тоже хочет стать богатым. Немецкий буржуа начинает свое созидание богатства с сотворения некоей сенти­ментально напыщенной, лицемерно идеализирующей политиче­ской экономии.

3. Как г-н Лист толкует историю и как он относится к Смиту и его школе.

Насколько почтительно г-н Лист ведет себя по отношению к дворянству, к родовым правящим династиям, к бюрократии, настолько «дерзко» он выступает против той французской и английской политической экономии, главой которой является' Смит, которая цинично выдала тайну «богатства» и сделала невозможными все иллюзии относительно его природы, тенден­ ции и движения. Г-н Лист обозначает всех представителей этой политэкономии именем «школа». Так как для немецкого бур­жуа речь идет прежде всего о покровительственных пошлинах, то для него, разумеется, не имеет никакого смысла все развитие политической экономии со времени Смита, потому что для всех ее самых выдающихся представителей предпосылкой является нынешнее буржуазное общество конкуренции и свободы тор­говли.

Немецкий филистер многосторонним образом показывает здесь свой «национальный» характер.

1) Он видит во всей политической экономии не более как си­стемы, придуманные в кабинетах ученых. О том, что развитие такой науки, как политическая экономия, связано с действа-

Ô КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 231

тельным движением общества, или является лишь его теорети­ческим [3] выражением, г-н Лист, конечно, не подозревает. Немецкий теоретик.

2) Так как его собственное сочинение (его собственная тео­рия) скрывает в себе некую тайную цель, он повсюду подозре­вает тайные цели.

Как истинно немецкий филистер, г-н Лист, вместо того чтобы изучать действительную историю, ищет тайные скверные цели индивидов и благодаря своей пронырливости весьма пре­успевает в выискивании (в вымучивании) таковых. Он делает великие открытия, вроде того, что якобы Адам Смит своей тео­рией хотел обмануть мир и что весь мир позволял ему обманы­вать себя до тех пор, пока великий г-н Лист не вывел мир из состояния грез, — примерно таким же способом, как один дюссельдорфский судебный советник выдавал историю Рима за выдумку средневековых монахов с целью обосновать господ­ство Рима.

Но подобно тому как немецкий буржуа вообще не умеет выступать против своего противника, иначе как приписывая ему моральные пороки, подвергая сомнению его взгляды, вы­искивая дурные мотивы для его поступков, короче, делая его объектом злобной молвы и бросая тень подозрения на его лич­ность, так и г-н Лист наводит подозрение на английских и фран­цузских экономистов, распускает о них сплетни, и, подобно тому как немецкий филистер в торговле не брезгует самой мелкой прибылишкой и жульничеством, так и г-н Лист не брезгует жульническим утаиваньем слов из приводимых им цитат, чтобы извлечь для себя барыши из этих цитат; не брез­гует тем, что наклеивает на свои собственные плохие фабри­ каты этикетку своего соперника, чтобы опорочить его, фальси­фицируя эти фабрикаты; не брезгует даже тем, что измышляет явную ложь о своем конкуренте, чтобы подорвать доверие к нему.

Приведем несколько образцов применяемых г-ном Листом методов:

Известно, что немецкие попы полагали, что легче всего на­ нести Просвещению основательный смертельный удар, распро­ страняя нелепый анекдот и ложь о том, что-де Вольтер на смертном одре отрекся от своего учения. Г-н Лист тоще подво­дит нас к смертному одру Смита и сообщает нам, что тут обнаружилось, что-де Смит не был искренен в своем учении. Однако послушайте самого г-на Листа и его дальнейшее суждение о Смите. Мы приводим рядом с ним источник его премудрости.

232

К. МАРКС

 

Лист:

«Я напомнил факт биогра­фии [Смита], написанной Дагал-дом Стюартом о том, как этот ве­ликий ум не мог спокойно уме­реть, пока не были сожжены все его рукописи, — этим я хотел дать попять, насколько серьезным является подозрение в том, что эти бумаги содержали доказатель­ства против его искренности» (стр. LVIII). «Я показал, как анг­лийские министры использовали его теорию, чтобы пускать пыль в глаза другим нациям к выго­де Англии* (стр. LVIII—LIX). «Учение Адама Смита, в том, что касается национальных и международных отношений, есть лишь продолжение физиократи­ческой системы. Подобно этой системе, оно игнорирует природу национальностей и предполагает, как уже существующие, вечный мир и всеобщий союз» (стр. 475).

F. L. А . Ferrler. «Du gouvernement considéré dans ses rapports avec le commerce». Paris, 1805:

«Возможно ли, чтобы Смит был искренен, когда он нагромоздил так много ложных рассуждений в поль­зу свободы торговли?.. У Смита была тайная цель: распространить в Европе такие принципы, о кото­рых он очень хорошо знал, что их принятие обеспечит его стране мировой рынок» (стр. 385, 386). «Мы даже имеем полное право по­лагать, что Смит не всегда пропо­ведовал одну и ту же доктрину; да и как же иначе объяснить те муки, которые причинил ему на смертном одре страх перед тем, что рукописи его лекций переживут его» (стр. 386). Он [Ферье] [там же, стр. 388] упрекает Смита в том, что тот был таможенным комиссаром. «Смит почти всегда рассуждал, как экономисты» (физиократы), «не при­нимая во внимание различия интере­сов различных наций и исходя из предположения, что в мире будет су­ществовать только одно общество» (стр. 381). «Оставим все эти проекты союза» (стр. 15).

(Г-н Ферье был таможенным ин­спектором при Наполеоне и любил свое ремесло.)

Политическую экономию Ж. В. Сэя г-н Лист трактует как неудавшуюся спекуляцию. Мы сейчас полностью приведем его окончательное суждение о жизни Сэя. Но перед этим еще один пример того, как он списывает у других авторов и при списы­вании фальсифицирует их, чтобы сразить своих противников.

Лист:

«Сэй и Мак-Куллох, кажется, видели или читали не больше, чем заголовок этой книги» (книги Антонио Серра из Неаполя) ¹²⁸; «оба высокомерно отбрасывают ее в сторону с замечанием: в ней речь идет-де только о деньгах, и уже ее заголовок доказывает, что автор заблуждается, рассма­тривая благородные металлы как

Граф Пеккъо. «История политиче­ской экономии в Италии» и т. Д. Париж, 1830:

«Иностранцы пытались отрицать заслугу Серра в том, что он пер­вым изложил начала этой науки» (политической экономии). «То, что я только что сказал, вовсе не отно­сится к г-ну Сэю, который, упрекая Серра в том, что тот рассматривал как богатство только материю зо­лота и серебра, тем не менее призна­вал за ним славу человека, впервые

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 233

единственные предметы богатства. показавтего производительную силу
Если бы они прочитали дальше» промышленности... Мой упрек на-
и т. д. (стр. 456). правлен в адрес г-на Мак-Куллоха...

Если бы г-н Мак-Куллох прочи­ тал немного больше, чем заголовок* и т. д. (стр. 76, 77).

Видите, как г-н Лист преднамеренно искажает Пеккьо, у которого он списывает, чтобы опорочить г-на Сэя. Не менее ложны и те биографические сведения, которые он сообщает о Сэе.

Г-н Лист говорит о нем:

«Сперва купец, потом фабрикант, затем неудавшийся политик, Сэй прибегнул к политической экономии, как прибегают к некоему новому предприятию, когда старое больше но ладится... Ненависть к континен­тальной системе, которая разорила его фабрику, и к творцу этой системы, который удалил его из Трибуната, побудила его стать сторонником абсо­лютной свободы торговли» (стр. 488, 489).

Итак, Сэй сделался сторонником системы свободы торговли, потому что его фабрика была разорена континентальной си­стемой! А что если он написал свой «Трактат по политической экономии» до того, как стал владельцем фабрики? Сэй сделался сторонником системы свободы торговли, потому что Наполеон удалил его из Трибуната! ¹²⁹ А что если он написал эту книгу, будучи членом Трибуната? Что если Сэй, который, согласно г-ну Листу, был неудавшимся коммерсантом, усмотревшим в литературе лишь одну из отраслей предпринимательской дея­тельности, уже с ранней молодости играл некоторую роль во .французском литературном мире?

Откуда взял г-н Лист свои новости? — Из предпосланной «Полному курсу политической экономии» «Исторической справки о жизни и произведениях Ж. Б. Сэя», написанной Шарлем Контом. Что же сообщает эта справка? Она содержит нечто противоположное всему тому, что сообщает Лист. Послушайте:

«Ж. Б. Сэй определен своим отцом, который был купцом, [4] к тор­говой деятельности. Однако склонности Сэя влекли его к литературе. В 1789 г. он опубликовал брошюру в защиту свободы печати. С начала революции он сотрудничал в газете «Courrier de Provence», которую издавал Мирабо. Он работал также в канцелярии министра Клавьера. Его склонность «к гуманитарным и политическим наукам», а также бан­кротство его отца побудили его полностью оставить торговлю и сделать научную деятельность своим единственным занятием. В 1794 г. он стал главным редактором журнала «Décade philosophique, littéraire et poli­tique». Наполеон назначил его в 1799 г. членом Трибуната. Тот досуг, который ему оставляла служба в качестве члена Трибуната, он исполь­зовал для разработки своего «Трактата по политической экономии», который оп опубликовал в 1803 году. Он был уволен из Трибуната за то, что принадлежал к числу тех немногих, которые отваживались вступать

■ 9 M. и Э., т. 42

234

К. МАРКС

в оппозицию к политике Наполеона. Ему предложили занять доходную должность в ведомстве финансов, но он отказался, хотя и был обременен содержанием шестерых детей и не имел почти никакого состояния.., так как не мог бы исполнять обязанности по предложенной ему долж­ ности, не содействуя осуществлению такой системы, которую он считал пагубной для Франции. Затем он завел хлопкопрядильную фабрику» и т. д.

Если та хула, которую г-н Лист возводит здесь на Ж. Б. Сэя, возникла с помощью фальсификации, то совершенно так же возникла та хвала, которую он воздает его брату, Луи Сэю. Чтобы доказать, что Луи Сэй разделяет листовское мнение, Лист фальсифицирует одно место из сочинения этого автора.

Г-н Лист говорит на стр. 484 своей книги:

«По его» (Луи Сэя) «мнению, богатство народов состоит не в мате­риальных благах и их меновой стоимости, а в способности непрерывно производить эти блага».

Согласно г-ну Листу, собственные слова Луи Сэя суть сле­дующие:

Луи Сэй г-на Листа: Действительный Луи Сэй:

«Богатство заключается не в ве- «Хотя богатство заключает-

щах, которые удовлетворяют наши ся не в вещах, которые удовле-

потребности или наши вкусы, а в творяют наши потребности или

возможности пользоваться ими еже- наши вкусы, а в доходе или

годно» («Études sur la richesse des в возможности пользоваться ими

nations etc.» [Paris, 1836], p. 10). ежегодно ...» [стр. 9—10].

Сэй говорит, таким образом, не о возможности производить, а о возможности пользоваться, о возможности, которую нации дает «доход». Из отсутствия пропорциональности между произ­водительной силой и доходом как нации в целом, так и всех ее классов в особенности, как раз и возникли такие наиболее враж­дебные г-ну Листу теории, как, например, теории Сисмонди и Шербюлье.

Приведем теперь пример невежества, проявляемого г-ном Листом в его суждениях о «школе». Он говорит о Рикардо (Лист к вопросу о производительных силах):

«Вообще школа со времен Адама Смита была несчастлива в своих исследованиях природы земельной ренты. Рикардо, а за ним Милль, Мак-Куллох и другие полагают, что ренту платят за естественную про­изводительность, присущую участкам земли. Рикардо построил на этом мнении целую систему... Так как он видел перед собой только английские условия, то он впал в заблуждение, будто эти английские пашни и луга, за мнимо естественную производительность которых в настоящее время платят такую прекрасную ренту, были точно такими же пашнями и лугами во всякое время» (стр. 360).

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 235

Рикардо же говорит:

«Если тот прибавочный продукт, который образует земельную ренту, является преимуществом, то было бы желательно, чтобы с каждым годом вновь создаваемые машины оказывались менее производительными, чем старые; ведь это сообщало бы большую стоимость товарам, производимым по всей стране, и всем владельцам наиболее производительных машин платилась бы рента». «Земельная рента растет тем быстрее, чем сильнее уменьшаются производительные силы земель, которыми можно располагать. Богатство возрастает в тех странах, где благодаря усовершенствованиям в земледелии можно увеличить количество продуктов без соответствующего увеличения количества труда и где, следовательно, земельная рента растет очень медленно» (Рикардо. «Начала политической экономии». Париж, 1835. Т. 1, [стр. 77 и 80-82]) [Русский перевод, стр. 71 и 72—73].

Согласно учению Рикардо, земельная рейта далеко не яв­ляется следствием естественной производительности, присущей земле, напротив, она является следствием все усиливающейся непродуктивности земли, следствием цивилизации и увели­чивающегося народонаселения. Согласно Рикардо, пока в рас­поряжении еще имеются неограниченные количества самой плодородной земли, никакой земельной ренты не существует. Таким образом, земельная рента определяется отношением численности населения к количеству земель, которыми можно располагать.

Что касается учения Рикардо, которое служит теоретиче­ской основой для всей Лиги против хлебных законов в Англии и для движения против ренты в североамериканских свободных штатах, то если предположить, что г-н Лист знаком с этим уче­нием больше, чем понаслышке, он должен был фальсифицировать его уже потому, что оно доказывает, насколько «свободные, могущественные и богатые буржуа» далеки от склонности «усердно» работать над увеличением «земельной ренты» и при­носить им [земельным собственникам] мед из улья. Учение Ри­кардо о земельной ренте есть не что иное, как экономическое выражение той борьбы не на жизнь, а на смерть, которую про­мышленные буржуа ведут против земельных собственников.

Г-Н'Лист поучает нас далее относительно Рикардо следующим образом:

«В настоящее время теория меновых стоимостей стала настолько бес­сильной.., что Рикардо... имел право сказать: «определение законов, со­ гласно которым продукт земли распределяется ;между землевладельцами, арендаторами и рабочими, является главной задачей политической эко­номии»» (стр. 493). Сделать необходимые замечания по этому поводу в надлежащем месте.

[5] Г-н Лист достигает вершины гнусности в своем сужде­нии о Сисмонди.

9*

236

К. МАРКС

Лист: Сисмонди:

«Он» (Сисмонди) «хо- «Я возражаю не против машин, не против

чет, например, чтобы дух изобретений, не против цивилизации, я воз-изобретательства обуз- ражаю лишь против современной организации дывался» (стр. XXIX ). общества, которая лишает человека труда

всякой иной собственности, кроме его рабочих рук, и в то же время не дает ему никакой гарантии против конкуренции, жертвой кото­рой он неизбежно должен пасть. Предположи­те, что все люди будут делить между собой поровну продукты труда, в котором они участвовали, и тогда каждое техническое изобретение будет во всех случаях благодея­нием для них всех» («Nouveaux principes d'éco­nomie politique». Paris, 1827. T. II [p. 4331) [Русский перевод, стр. 208].

Если Смита и Сэя г-н Лист ставит под подозрение в мораль­ ном отношении, то теорию г-иа Сисмонди он может себе объяс­ нить только из его физических недостатков. Он говорит:

«Г-п Сисмонди видит своими глазами все краевое черным; кажется, что его духовный взгляд в вопросах политической экономии страдает таким же недостатком» (стр. XXIX ).

Чтобы по достоинству оценить всю низкопробность этого излияния, надо зиать то место, откуда г-н Лист взял свое за­мечание. Сисмонди в своих «Очерках политической экономии», там, где он говорит о разорении Римской Кампании, за­мечает:

«Роскошные краски Римской Кампании... даже полностью ускользают от наших глаз, для которых не существует красный луч» (стр. 6 в брюс­сельской перепечатке 1838 года [т. II ]).

Он объясняет это тем, что для него разрушено «то очарование, которое манит к Риму всех других путешественников», и у него «поэтому тем более открыты глаза, чтобы видеть действительное печальное положение жителей Кампании».

Если Сисмонди не видел багряных красок неба, которые в глазах г-на Листа магически освещают всю (фабричную) про­мышленность, то оп видел красного петуха на крышах (фронто­нах) этих фабрик. Позднее нам представится случай [рассмот­реть] суждение Листа о том, что

«сочинения г-на Сисмонди в том, что касается международной торговли и торговой политики, не имеют никакой ценности» [стр. XXIX ].

Если г-н Лист объясняет систему Смита, исходя из его лич­ного честолюбия (стр. 476) и скрытого духа английского ла­вочника, систему Сэя — из его мстительности и как некое

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 237

коммерческое предприятие, то в своем суждении о Сисмонди он опускается так низко, что объясняет его систему недостатками его телесной конституции.

[5] 4. ОРИГИНАЛЬНОСТЬ Г-НА ЛИСТА

Для г-на Листа в высшей степени характерно, что несмотря на все свое хвастовство он не представил ни одного положения, которое не было бы выдвинуто задолго до него не только защит­никами запретительной системы, но даже представителями «школы», изобретенной г-ном Листом, — если Адам Смит яв­ляется теоретическим исходным пунктом политической эко­ номии, то ее действительным исходным пунктом, се действитель­ ной школой является «гражданское общество», различные фазы развития которого в точпости можно проследить в политиче­ской экономии. Г-ну Листу принадлежат только иллюзии и идеализирующие фразы (язык). Мы считаем важным детально продемонстрировать это читателю и вынуждены занимать его внимание этой скучной работой. Он почерпнет отсюда убежде­ние в том, что немецкий буржуа выходит на сцену post festum *, что для него так же невозможно двинуть дальше политическую экономию, исчерпывающе развитую англичанами и францу­зами, как для них было бы, скажем, невозможно прибавить еще что-либо новое к развитию философии в Германии. Немец­кий буржуа может прибавить к французской и английской дей­ствительности всего лишь свои иллюзии и фразы. Но если он лишен возможности дать новое развитие политической эконо­ мии, то еще более невозможным является для него на практике двинуть дальше промышленность, которая уже почти исчерпала свое развитие на прежних основах общества.

5. Итак, мы ограничим нашу критику теоретической частью книги Листа, да и в этой части только его главными «откры­тиями».

Каковы те главные положения, которые хочет доказать г-н Лист? Зададимся вопросом о той цели, которую он хочет достигнуть.

1) Буржуа хочет от государства покровительственных по­шлин, чтобы захватить в свои руки государственную власть и богатство. Но так как [в Германии] он не располагает, в отли­чие от Англии и Франции, государственной властью и поэтому не может повелевать ею, а вынужден обращаться к ней с прось­бами, то ему приходится изображать свои требования по отно­шению к государству, образ действий (деятельность) которого

*—о опозданием. Ред.

238

К. МАРКС

он хочет регулировать сообразно своим интересам, в виде некоей уступки, которую он якобы делает государству в то вре­мя, как на самом деле уступок от государства требует он. Таким образом, он через посредство г-на Листа доказывает государ­ству, что его теория отличается от всех других теорий тем, что он позволяет государству вмешиваться в дела промышленности и регулировать ее, что он имеет самое высокое мнение об эконо­ мическом благоразумии государства и просит его лишь о том, чтобы оно предоставило полный простор проявлению своей мудрости, конечно, с тем условием, чтобы проявление этой муд­рости ограничилось установлением «мощных» покровительствен­ ных пошлин. Свое требование, чтобы государство действовало сообразно его интересам, он изображает как признание госу­ дарства, признание того, что государство имеет право вмешивать­ся в мир гражданского общества.

2) Буржуа хочет стать богатым, хочет делать деньги; но в то же время ему нужно достигнуть соглашения с прежним идеализмом немецкой публики и с собственной совестью. По­этому он силится доказать, что не гонится за земными, матери­ альными благами, а вместо скверных, конечных меновых стоимо­ стей стремится к некоей духовной сущности, к бесконечной производительной силе. В действительности же эта духовная сущность такова, что этот «бюргер» по сему случаю наполняет собственные карманы мирскими меновыми стоимостями.

[6] 2. Так как буржуа помышляет ныне стать богатым глав­ным образом с помощью «покровительственных пошлин» и так как покровительственные пошлины смогут обогатить его лишь постольку, поскольку уже не англичане, а сам немецкий бур­жуа будет эксплуатировать своих соотечественников, эксплуа­тировать даже больше, чем их до того эксплуатировали внешние силы; так как покровительственные пошлины требуют жертв в виде меновых стоимостей со стороны потребителей (главным образом рабочих, которые будут вытеснены машинами, и всех тех, кто получает фиксированный доход, каковы чиновники, получатели земельной ренты и т. д.), то промышленный буржуа должен доказать, что он, весьма далекий от погони за материаль­ ными благами, не хочет ничего иного, кроме принесения в жертву меновых стоимостей, материальных благ ради духовной сущ­ ности. Стало быть, по существу речь здесь идет только о само­пожертвовании, об аскетизме, о христианском величии души. Ведь это же чистая случайность, что А приносит жертву, а Б кладет эту жертву себе в карман. Немецкий буржуа слишком бескорыстен, чтобы помышлять при этом о своей частной вы­годе, которая случайно оказывается связанной с этой жертвой.

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 239

Но если бы оказалось, что тот класс, в дозволении которого немецкий буржуа нуждается для своей эмансипации, не сможет ужиться с такой духовной теорией, то в этом случае придется здесь отказаться от нее и в противовес школе ^ш пустить в ход именно теорию меновых стоимостей.

3) Так как все желание буржуазии сводится к тому, чтобы привести свое фабричное производство к «английскому» рас­цвету и сделать индустриализм регулятором общества, то есть вызвать дезорганизацию общества, то немецкий буржуа должен доказать, что его заботит только гармония всего общественного производства, организация общества. Внешнюю торговлю он ограничит посредством покровительственных пошлин, а земле­делие, как он утверждает, быстро достигнет своего высшего рас­цвета благодаря фабрично-заводской промышленности. Таким образом, организация общества резюмируется в фабриках. Они являются организаторами общества, и режим конкурен­ции, который они порождают, есть самая прекрасная конфеде­рация общества. Та организация общества, которую создает фабричное производство, есть истинная организация общества.

Буржуазия, конечно, права, когда понимает свои интересы в общем как тождественные, подобно тому как волк как волк имеет тождественный интерес со своими сородичами-волками, как ни велик интерес одного волка к тому, чтобы именно он, а не другой волк набросился на добычу.

6) Наконец, для теории г-на Листа, как и для всей немец­кой буржуазии, характерно то, что для защиты своих эксплуата­торских вожделений она повсюду вынуждена прибегать к «со­циалистическим» фразам и таким образом всеми силами под­держивать давно опровергнутый обман. В соответствующих местах мы покажем, что фразы г-на Листа, если из них сделать последовательные выводы, являются коммунистическими. Мы, конечно, весьма далеки от того, чтобы упрекать в коммунизме какого-то г-на Листа и его немецкую буржуазию, но это представляет нам новое доказательство внутренней слабости, лживости и гнусного лицемерия «добродушного» «идеалистиче­ского» буржуа. Это представляет нам доказательство того, что идеализм в своей практике является не чем иным, как бессо­вестной и лишенной мысли маскировкой некоего отвратитель­ного материализма.

Характерно, наконец, что немецкая буржуазия начинает с той лжи, которой кончает французская и английская бур­жуазия, после того как она оказалась в таком положении, что вынуждена заниматься самоапологетикой, оправдыванием своего существования.

240

К. МАРКС

7) Так как г-н Лист прежнюю, якобы космополитическую по­литическую экономию отличает от своей национальной полити­ческой экономии таким образом, что первая основывается-де на меновых стоимостях, а вторая на производительных силах, то нам придется начать с его учения на этот счет. Далее, так как конфедерация производительных сил должна представлять нацию в ее единстве, то перед означенным различием двух поли­тических экономии нам придется рассмотреть также и учение об этой конфедерации. Оба эти учения образуют действитель­ную основу национальной политической экономии в отличие от политической экономии.

Г-ну Листу, по-видимому, никогда не приходит в голову, что действительная организация общества представляет собой некий бездушный материализм, некий индивидуальный спири­туализм, индивидуализм. Г-ну Листу никак не может прийти в голову, что экономисты лишь дали этому общественному строю соответствующее теоретическое выражение. Ведь в противном случае он должен был бы направить свою критику против те­перешней организации общества, вместо того чтобы направлять ее против экономистов. Он обвиняет их в том, что они не нашли для безотрадной действительности некоего приукрашивающего выражения. Поэтому он хочет оставить эту действительность по­всюду такой, какова она есть, и изменить лишь ее выражение. Он нигде не критикует действительное общество, а как истинный немец критикует теоретическое выражение этого общества и упрекает это выражение в том, что оно является выражением действительности, а не фантазий о действительности.

Фабрика превращена в некую богиню, богиню промышлен­ной силы.

Фабрикант является жрецом этой силы.

171 //. ТЕОРИЯ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫХ СИЛ И ТЕОРИЯ МЕНОВЫХ СТОИМОСТЕЙ

1) Учение г-на Листа о «производительных силах» ограни­чивается следующими основными положениями:

a)       Причины богатства суть нечто совсем иное, чем само богатство; сила, способная создавать богатства, бесконечно важнее, чем само богат­ство [Лист. Цит. соч., стр. 201];

b)  Лист далек от того, чтобы отвергать теорию космополитической экономии, он лишь полагает, что следует научно развивать также и политическую экономию [там же, стр. 187];

c)       «Что же является причиной труда?., что побуждает к производству человеческие головы и человеческие руки и что сообщает действенность этим усилиям? Что это, как пе дух, который вселяет в индивидов животвор-

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 241

ную силу, как не общественный строй, который оплодотворяет их дея­тельность, как не силы природы, используемые индивидами?» [там же, стр. 205].

6)        Смит «сбился на ложный путь объяснения духовных сил из мате­риальных отношений» [стр. 207].

7)        «Это та наука, которая учит, как пробуждаются и культивируются производительные силы и как они подавляются или уничтожаются»[там же].

8)        Пример [различия] между отцами двух семейств, христианская религия, моногамия п т. д. [там же, стр. 208—209].

9)        «Можно устанавливать понятия стоимости и капитала, прибыли, заработной платы, земельной ренты, разлагать их на их составные части, умозрительно рассуждать о том, что может оказывать влияние на их повы­шение и падение, м т. д., не принимая при этом во внимание политические отношения наций» [там же, стр. 211].

Переход.

10)      Заводы н фабрики являются лоном п детищем гражданской сво­боды [там же, стр. 212].

11)      Теория о производительных и непроизводительных классах. Первые «производят меновые стоимости, вторые производят производи­тельные силы» [там же, стр. 215].

12)      Внешнюю торговлю нельзя оценивать только с точки зрения тео­рии стоимостей [там же, стр. 216].

13)      «Нация должна жертвовать материальными благами, чтобы приобрести духовные или общественные силы. Покровительственные пош­лины для созидания промышленной силы» [там же, стр. 216—217].

14)      «Поэтому если в результате действия покровительственных пошлин приносится жертва стоимостями, то эта жертва возмещается благода­ря приобретению производительных сил, которые обеспечивают нации не только бесконечно большую сумму материальных благ на будущее, но также и промышленную независимость на случай войны» [там же, стр. 217].

15)      «Однако во всех этих отношениях главное зависит от состояния общества, в котором формируется индивид, от того, процветают или нет мастерство и науки» (стр. 206).

2) Г-н Лист столь основательно находится в плену экономи­ческих предрассудков старой политической экономии, — как мы увидим, в большей мере, чем другие экономисты «школы», — что для него «материальные блага» и «меновые стоимости» пол­ностью совпадают. Но меновая стоимость полностью неза­висима от специфической природы «материальных благ». Она независима от качества так же, как и от количества материаль­ных благ. Меновая стоимость падает, когда количество мате­риальных благ возрастает, хотя последние как до, так и после этого пребывают в том же самом отношении к человеческим потребностям. Меновая стоимость не совпадает с качеством. Самые полезные вещи, такие, как знание, не имеют меновой стоимости. Таким образом, г-ну Листу следовало бы уразуметь, что превращение материальных благ в меновые-стоимости есть продукт существующего общественного строя, общества разви­той частной собственности. Упразднение меновой стоимости

242

К. МАРКС

.есть упразднение частной собственности и частного приобре­тательства. Напротив, г-н Лист настолько наивен, что при­знает, что с помощью теории меновых стоимостей

«можно устанавливать понятия стоимости и капитала, прибыли, заработной платы, земельной ренты, разлагать их на составные части, умозрительно рассуждать о том, что может оказывать влияние на их повышение и падение, и т. д., не принимая при этом во внимание полити­ческие отношения наций» (стр. 211).

Итак, все это можно «устанавливать», не принимая во внима­ние «теорию производительных сил» и «политические отношения наций». Что же устанавливают с помощью этого? Действитель­ность. Что устанавливают, например, с помощью заработной платы? Жизнь рабочего. Далее, с помощью заработной платы устанавливают, что рабочий является рабом капитала, что он является «товаром», меновой стоимостью, более высокий или более низкий уровень которой, ее повышение или падение за­висит от конкуренции, от спроса и предложения; с помощью заработной платы устанавливают, что его деятельность не есть свободное проявление его человеческой жизни, что она, напро­тив, есть продажа его сил, отчуждение (продажа) ^ш капиталу его односторонних способностей, одним словом, что она есть «труд». Нам предлагают забыть об этом. «Труд» есть живая основа частной собственности, частная собственность как твор­ческий источник себя самой. Частная собственность есть не что иное, как овеществленный труд. Если частной собственности хотят нанести смертельный удар, то нужно повести наступле­ние на частную собственность не только как на вещественное состояние, но и как на деятельность, как на труд. Одно из ве­личайших недоразумений — говорить о свободном, человече­ском, общественном труде, о труде без частной собственности. «Труд» по своей сущности есть несвободная, нечеловеческая, необщественная, обусловленная частной собственностью и соз­дающая частную собственность деятельность. Таким образом, упразднение частной собственности становится действитель­ностью только тогда, когда оно понимается как упразднение «труда» (такое упразднение, которое, конечно, сделалось воз­можным только в результате самого труда, то есть в результате материальной деятельности общества, и которое никоим обра­зом нельзя понимать как замену одной категории другою). Поэтому некая «организация труда» есть противоречие. Той наилучшей организацией, которую может получить труд, яв­ляется его теперешняя организация, свободная конкуренция, разложение всех его прежних мнимо «общественных» органи­заций.

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 243

Итак, если заработную плату можно «устанавливать» с по­ мощью теории стоимостей, если тем самым «устанавливается», что сам человек является меновой стоимостью, что большинство нации представляет собой некий товар, который можно опре­делять, не принимая во внимание «политические отношения наций», — то что же все это доказывает, как не то, что этому большинству нации не приходится принимать во внимание «по­литические отношения», что таковые представляют собой для него сплошную иллюзию; что учение, которое в действитель­ной жизни опускается до этого грязного материализма, прев­ращающего большинство нации в «товар», в «меновую стоимость» и подчиняющего их всецело материальным отношениям ме­новой стоимости, есть гнусное лицемерие и идеалистическое приукрашивание (вранье), когда оно, по отношению к другим нациям, с высокомерным презрением взирает па скверный «ма­териализм» «меновых стоимостей» и печется якобы только о «производительных силах»? Далее, если отношения капитала, земельной ренты и т. д. можно «устанавливать», не принимая во внимание «политические отношения» наций, — то что же это доказывает, как не то, что промышленный капиталист и полу­чатель земельной ренты руководствуются в своих действиях в своей действительной жизни прибылью, меновыми стоимо­ стями, а не соображениями о «политических отношениях» и «производительных силах», и что их болтовня о цивилизации и производительных силах есть приукрашивание узкоэгоисти­ческих тенденций?

Буржуа говорит: разумеется, исходя из внутренних сообра­жений, нельзя подрывать теорию меновых стоимостей, боль­ шинство нации должно оставаться всего лишь «меновой стоимо­стью», «товаром», и притом таким товаром, который вынужден сам искать себе покупателя, таким товаром, которого не про­дают, а который продает себя сам. Вас, пролетариев, и даже друг друга взаимно мы, буржуа, рассматриваем как меновые стоимости, здесь действует закон всеобщего торгашества ^13а. Но вот по отношению к другим нациям нам нужно приостановить действие этого закона. Как нация, мы не можем продавать себя другим нациям. Так как большинство нации «без обращения внимания» на «политические отношения наций» отдано во власть законов торгашества, то приведенное рассуждение не имеет, стало быть, иного смысла, кроме следующего: «Мы, немецкие буржуа, не хотим подвергаться эксплуатации со стороны анг­лийских буржуа таким же образом, как вы, немецкие проле­тарии, подвергаетесь эксплуатации с нашей стороны и как мы сами взаимно эксплуатируем друг друга. Мы не хотим отдавать

244

К. МАРКС

себя во власть тех же самых законов меновой стоимости, во власть которых мы отдаем вас. Мы больше не хотим призна­вать в отношении других стран те экономические законы, ко­торые мы признаем внутри страны».

[8] Итак, чего же хочет немецкий филистер? Он хочет быть буржуа, эксплуататором внутри страны, но он также хочет не подвергаться эксплуатации вне страны. Он пыжится как «на­ция» вне страны и говорит: «Я не подчиняю себя законам кон­куренции, это претит моему националыгол1у достоинству; как нация я — существо, возвышающееся над торгашеством».

Национальность рабочего — не французская, не английская, не немецкая, его национальность — это труд, свободное раб­ство, самораспродажа. Его правительство — не французское, не английское, не немецкое, его правительство — это напитая. Его родной воздух — не французский, не немецкий, не англий­ский, ого воздух — это фабричный воздух ¹³³. Принадлежащая ему земля — не французская, тге английская, не немецкая, она лежит на несколько футов ниже поверхности земли. Внутри страны деньги — отечество промышленника. Таким образом, немецкий филистер хочет, чтобы законы конкуренции, меновой стоимости, торгашества утратили свою силу перед заставами его страны! Он желает признавать силу буржуазного общества лишь постольку, поскольку это соответствует его интересам, интересам его класса! Он не желает пасть жертвой той силы, которой он хочет приносить в жертву других, а в пределах своей страны приносит в жертву самого себя! Вне страны он желает показывать себя и встречать к себе отношение как иное суще­ство, чем то, каким оп является и действует сам внутри страны! Он хочет сохранить причину и упразднить одно из ее следствий/ Мы докажем ему, что самораспродажа внутри страны имеет своим необходимым следствием распродажу вне страны; что конкуренция, которая является его силой внутри страны, не может воспрепятствовать тому, чтобы сделаться вне страны его бессилием; что государство, которое он подчиняет буржуаз­ному обществу внутри страны, не может защитить его от ак­тивности буржуазного общества вне страны.

Как бы активно отдельный буржуа ни боролся против дру­гих буржуа, буржуазия как класс имеет общие интересы, и эта общность интересов, будучи внутри страны обращена про­тив пролетариата, вне страны обращена против буржуа других наций. Это буржуа называет своей национальностью.

2) Конечно, промышленность можно рассматривать с сов­ сем иной точки зрения, чем точка зрения грязного торгашеского интереса, с которой ее ныне взаимно рассматривают не только

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 245

отдельный купец и отдельный фабрикант, но также и произво­дящие и торгующие нации. Промышленность можно рассмат­ривать как великую мастерскую, в которой человек впервые присваивает самому себе свои собственные силы и силы при­роды, опредмечивает себя, создает себе условия для человече­ской жизни. Когда промышленность рассматривают таким об­разом, то абстрагируются от тех обстоятельств, в рамках которых она ныне действует, в рамках которых она существует как промышленность; в этом случае стоят уже не в промышлен­ной эпохе, а над нею, рассматривают промышленность не потому, чем она ныне является для человека, а по тому, чем пыпоганий человек является для человеческой истории, чем он является исторически; оценивают по промышленность как таковую, не ее нынешнее существование, а, напротив, ту силу, которая за­ключается в промышленности помимо ее сознания и против ее воли и которая уничтожает ее и создает основу для челове­ческого существования. (Полагать, что каждый народ внутри самого себя проделывает это развитие, было бы столь же не­лепо, как полагать, что каждому народу следовало бы проде­лать политическое развитие Франции или философское развитие Германии. То, что нации сделали как нации, они сделали для человеческого общества, только вся их ценность состоит в том, что каждая нация разработала для других наций одно из тох главных определений (главных аспектов), в рамках которых про­делывает свое развитие человечество, и, таким образом, после того как были разработаны: промышленность в Англии, по­литика во Франции, философия в Германии, они разработаны для всего мира, и их всемирно-историческое значение, как и всемирно-историческое значение.этих наций, тем самым заверши­лось.)

Указанная оценка есть в то же время признание того, что наступил час устранить, или упразднить, то материальные и об­щественные условия, в рамках которых человечество вынуждено было развивать свои способности в положении раба. Ибо когда в промышленности будут видеть уже не торгашеский интерес, а развитие человека, тогда человека, вместо торгашеского ин­тереса, сделают принципом и дадут тому, что в промышленности могло развиваться только в противоречии с нею самою, такую основу, которая будет находиться в соответствии с тем, что надлежит развивать.

Но то убожество, которое не идет дальше нынешнего строя, желая лишь поднять его до того уровня, которого этот строй еще не достиг в его собственной стране, и с алчной завистью взирает на другую нацию, которая достигла этого уровня, — разве

246

К. МАРКС

это убожество вправе усматривать в промышленности что-ни­будь иное, кроме торгашеского интереса? Разве оно вправе сказать, что для него дело состоит только в развитии челове­ческих способностей и в человеческом присвоении сил при­роды? Ведь это — такая же гнусность, как если бы надсмотр­щик над рабами стал похваляться, что-де он размахивает кнутом над своими рабами для того, чтобы они имели удоволь­ствие упражнять свою мышечную силу. Немецкий филистер — это надсмотрщик над рабами, который размахивает кнутом по­кровительственных пошлин, чтобы придать своей нации дух «промышленного воспитания» и дать ей почувствовать силу своих мускулов.

Сен-симонистская школа представила нам поучительный пример того, куда ведет такая постановка вопроса, когда ту производительную силу, которую промышленность создает во­преки своей воле п помимо своего сознания, ставят в заслугу нынешней промышленности и смешивают одно с другим: про­мышленность и те силы, которые промышленность вызывает к жизни помимо своего сознания и своей воли и которые лишь тогда сделаются человеческими силами, могуществом человека, когда промышленность будет упразднена. Это такая же неле­пость, как если бы буржуа захотел поставить себе в заслугу то обстоятельство, что его промышленность создает пролетариат, а в лице пролетариата — силу нового общественного строя. Силы природы и социальные силы, которые вызывает к жизни (заклинает) промышленность, находятся в том же самом от­ношении к ней, что и пролетариат. Сегодня они еще являются рабами буржуа, в которых он видит только орудия (носителей) своей эгоистической (грязной) жажды прибыли; завтра они разобьют свои цепи и проявят себя носителями человеческого развития, которое взорвет буржуа на воздух вместе с его про­мышленностью, принявшей лишь грязную оболочку, которую он считает ее сущностью, проявят себя настолько, что ее чело­веческое ядро приобретет достаточную силу, чтобы взорвать эту оболочку и явиться в своем собственном образе. Завтра силы природы и социальные силы, вызванные к жизни промышлен­ностью, разорвут цепи, которыми буржуа отделяет их от чело­века, превращая их, таким образом, из действительной обще­ственной связи в уродливые оковы общества.

Сен-симонистская школа пела дифирамбы производительной силе промышленности. Она сваливала в одну кучу те силы, ко­торые промышленность вызывает к жизни, с самой промышлен­ностью, то есть с нынешними жизненными условиями, которые промышленность предоставляет этим силам. Мы, конечно, весьма

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 247

далеки от того, чтобы ставить на одну доску сен-симонистов с такими людьми, как Лист или немецкий филистер. Первый шаг к тому, чтобы порвать оковы промышленности, заключался в том, чтобы абстрагироваться от тех условий, от тех денежных цепей, в которых действуют ныне ее силы, и рассматривать последние сами по себе. Это был первый призыв к людям: эман­сипировать их промышленность от торгашества и понять ны­нешнюю промышленность как некую переходную эпоху. Сен­симонисты к тому же не остановились на этом толковании. Они пошли дальше — к нападениям на меновую стоимость, на орга­низацию нынешнего общества, на частную собственность. На место конкуренции они поставили ассоциацию. Но их первона­чальная ошибка отомстила им за себя. Указанное выше смеше­ние не только ввергло их в дальнейшую иллюзию, состоявшую в том, что они стали усматривать в грязном буржуа некоего жреца, но и привело к тому, что [9] после первого этапа внеш­ней борьбы они снова впали в старую иллюзию (в старое смеше­ние) — однако теперь уже лицемерно, ибо как раз в ходе этой борьбы обнаружилась противоположность обеих этих сил, ко­торые они раньше смешали. Прославление сен-симонистами промышленности (производительных сил промышленности) сде­лалось славословием в адрес буржуазии, и г-н Мишель Ше­валье, г-н Дювейрье, г-н Дюнуайе перед всей Европой при­гвоздили самих себя и буржуазию к позорному столбу, — после чего те тухлые яйца, которые бросает им в лицо история, пре­вращаются с помощью волшебства буржуазии в золотые яйца, — поскольку первый сохранил старые фразы, но придал им со­держание нынешнего буржуазного режима, второй сам зани­мается торгашеством в крупном масштабе и возглавляет рас­продажу французских газет, а третий сделался самым ярым апологетом нынешних условий и превосходит в бесстыдстве (бесчеловечности) всех прежних английских и французских экономистов. — Немецкие буржуа и г-н Лист начинают с того, на чем кончилась сен-симонистская школа, — с лицемерия, обмана и фраз.

3) Промышленная тирания Англии над миром есть господ­ство промышленности над миром. Англия господствует над нами потому, что над нами господствует промышленность. Мы сможем освободиться во внешних делах от Англии только в том случае, если освободимся от промышленности внутри своей страны. Мы сможем ликвидировать господство Англии в об­ласти конкуренции только в том случае, если преодолеем кон­куренцию в пределах своей страны. Англия имеет власть над нами потому, что мы сделали промышленность властью над нами.

248

К. M A F К С

То, что промышленный общественный строй есть самый луч­ ший мир для буржуа, строй, наиболее пригодный для того, чтобы развивать его «способности» как буржуа и способность эксплуа­ тировать как людей, так и природу, — кто будет оспаривать эту тавтологию? Кто оспаривает, что все, именуемое ныне «добродетелью», индивидуальной или общественной доброде­телью, идет на пользу буржуа? Кто оспаривает, что политиче­ская власть есть средство его богатства, что даже наука и ду­ховные блага суть его рабы? Кто оспаривает это? Кто оспари­вает, что для него все превосходно..? Кто оспаривает, что для него все сделалось средством богатства, «производительной си­лой богатства»?

4) Нынешняя политическая экономия исходит из обществен­ного строя конкуренции. Свободный труд, то есть косвенное, само себя выносящее на продажу рабство, есть ее принцип. Ее первые положения посвящены разделению труда и машине. А это разделение, как признает сама нынешняя политическая экономия, может быть доведено до своего наивысшего развития только на фабриках. Таким образом, нынешняя политическая экономия исходит из фабрик как из своего творческого прин­ципа. Она предполагает нынешние общественные отношения. Поэтому она не нуждается в пространных разглагольствованиях о промышленной силе.

Если «школа» не дала никакой «научной разработки» уче­ нию о производительных силах наряду с учением о меновых сто­имостях и в отрыве от него, то это потому, что такого рода отрыв представляет собой произвольную абстракцию, потому, что он невозможен и неизбежно свелся бы к общим фразам.

5) «Причины богатства суть нечто совсем иное, чем само богатство. Сила, способная создавать богатства, бесконечно важнее, чем само богат­ство» [Лист. Цит. соч., стр. 20].

Производительная сила выступает как сущность, бесконечно более возвышенная, чем меновая стоимость. Сила претендует на положение внутренней сущности, а меновая стоимость за­нимает положение преходящего явления. Сила выступает как бесконечная, а меновая стоимость как конечная, первая как нематериальная, а вторая как материальная — и все эти про­тивоположности мы находим у г-на Листа. Поэтому на место материального мира меновых стоимостей у него ставится сверх­чувственный мир сил. Если низость того обстоятельства, что нация жертвует собой ради меновых стоимостей, низость чело­веческой жертвы ради вещей, является самоочевидной, то силы, в противоположность этому, представляются самостоятельными

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 249

духовными сущностями, призраками и чистыми персонифика­ циями, божествами, а ведь немецкому народу мы, мол, имеем полное право предъявить требование, чтобы оп жертвовал скверными меновыми стоимостями ради призраков! Меновая стоимость, деньги всегда кажутся внешней целью, а произво­дительная сила кажется такой целью, которая вытекает из самой моей природы, — самоцелью. Таким образом, то, чем я жертвую в виде меновых стоимостей, выступает как нечто внеш­нее по отношению ко мне; то, что я приобретаю в виде произво­дительных сил, выступает как мое самоприобретенпе. — Так это кажется, если довольствуются словом или, подобно идеали­ зирующему немцу, не желают знать о той грязной действитель­ности, которая лежит за этим высокопарным словом.

Чтобы рассеять тот мистический ореол, который преобра­жает «производительную силу», достаточно лишь раскрыть первый попавшийся статистический обзор. Там говорится о силе воды, силе пара, человеческой силе, лошадиной силе. Все это — «производительные силы». Высоко ли такое признание досто­инств человека, в котором он фигурирует как «сила», наряду с лошадью, паром, водой?

При нынешней системе, если искривленный позвоночник, вывихнутые суставы, одностороннее развитие и силовое напря­ жение определенных мышц и т. д. делают тебя работоспособнее (производительнее), то твой искривленный позвоночник, твои вывихнутые члены, одностороннее движение твоих мышц яв­ляются некоей производительной силой. Если твоя духовная пустота производительнее, чем твоя всесторонняя духовная дея­тельность, то твоя духовная пустота является некоей произво­дительной силой и т. д. и т. д. Если монотонность какой-нибудь производственной операции делает тебя более способным к вы­полнению этой самой операции, то, значит, монотонность яв­ляется некоей производительной силой.

Разве буржуа, фабриканту есть дело до того, чтобы рабочий развивал все свои способности, проявлял в действии свои произ­водительные потенции, приводил в действие самого себя по-че­ ловечески и поэтому вместе с тем развивал в своей деятельности человеческие качества?

Предоставим ответ на этот вопрос английскому Пиндару фабричной системы, г-ну Юру:

' «Постоянная цель и тенденция всякого усовершенствования системы машин в действительности состоит в том, чтобы сделать труд человека совершенно излишним или уменьшить его цену, заменяя труд взрослых рабочих трудом женщин и детей или труд весьма искусных рабочих трудом неискусных (неумелых) рабочих» («Philosophie des manufacturée

250

К . МАРКС

etc.», Paris, 1836. Т . I, p. 34). «Такова слабость человеческой природы, что чем рабочий искуснее, тем он своевольнее и тем труднее подчинить его дисциплине, а следовательно, тем менее пригоден он для системы машин... Поэтому для современного фабриканта самое важное состоит в том, чтобы посредством соединения науки со своими капиталами свести задачу своих рабочих к проявлению бдительности» и т. д. (там же, т. I , стр. 30).

СИЛА, ПРОИЗВОДИТЕЛЬНАЯ СИЛА, ПРИЧИНЫ

«Причины богатства суть нечто совсем иное, чем само богатство» [Лист. Цит. соч., стр. 201].

Но если следствие отлично от причины, то разве характер следствия не должен содержаться в причине уже включенным в нее? Уже причина должна нести в себе то определение, кото­рое позднее проявится в следствии. Философия г-на Листа не идет дальше тезиса о том, что причина и следствие суть «нечто совсем иное».

Нечего сказать, хорошенькое признание достоинства чело­века, низводящее человека до положения «силы», способной соз­давать богатства! Буржуа видит в пролетарии не человека, а силу, способную создавать богатства, такую силу, которую он к тому же еще может сравнивать с другими производительными силами — с животным, с машиной, — и, если такое сравнение окажется не в пользу человека, то сила, носителем которой яв­ляется человек, будет вынуждена уступить свое место силе, носи­телем которой является животное или машина, причем человек также и в этом случае будет иметь честь (будет наслаждаться честью) фигурировать в качестве «производительной силы».

Если я определяю человека как «меновую стоимость», то в этом выражении уже заключается то обстоятельство, что общественные отношения превратили его в некую «вещь». Если я рассматриваю его как «производительную силу», то я ставлю на место действительного субъекта иного субъекта, подменяю первого иным лицом, и он существует теперь лишь как причина богатства.

Все человеческое общество становится лишь машиной, пред­назначенной для создания богатства.

Причина никоим образом не есть нечто более возвышенное, чем следствие. Следствие есть лишь открыто проявившаяся при­чина.

Лист делает вид, будто он повсюду интересуется производи­тельными силами ради них самих, независимо от скверных ме­новых стоимостей.

Некоторые разъяснения о сущности нынешних «производи­тельных сил» мы получаем уже из того обстоятельства, что при

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 251

нынешнем строе производительная сила состоит не только в том, что она делает, быть может, труд человека эффективнее или силы природы и социальные силы результативнее; она в такой же мере состоит в том, что делает труд дешевле, или непроиз-водителънее для рабочего. Производительная сила, таким обра­зом, с самого начала определяется меновой стоимостью. Здесь имеет место в такой же мере повышение*...

1Ш. ИЗ ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЫ1 [ЗЕМЕЛЬНАЯ РЕНТА]

...[22] земельная рента исчезает. Эти возросшие цены на хлеб должны быть вычтены из прибылей господ промышленни­ков, — Рикардо достаточно благоразумен, чтобы предполагать, что дальнейшее снижение заработной платы невозможно.

Следовательно, происходящее сокращение прибылей и повы­шение заработной платы — поскольку рабочий всегда по­требляет известное количество хлеба, как бы дорог он ни был; номинальная заработная плата рабочего при повышении хлеб­ных цеп возрастает, даже если она понижается реально, — вследствие роста хлебных цен повышает издержки производства для промышленников, затрудняет тем самым для них накопле­ние и конкуренцию, сковывает, одним словом, производитель­ную силу страны. Таким образом, скверная «меновая стои­мость», которая в виде земельной ренты к величайшему ущербу (без всякой пользы) для производительной силы страны попадает в карманы земельных собственников, должна быть тем или иным способом принесена в жертву всеобщему благу — путем свободной торговли хлебом, путем перекладывания на земель­ную ренту всех налогов или же путем полного .присвоения земельной ренты, то есть земельной собственности, государством (этот последний вывод сделали, в числе прочих, Милль, Хиль-дпч, Шербюлье).

Г-н Лист не посмел, конечно, сообщить немецкому землевла­дельческому дворянству этот вывод промышленной производи­тельной силы, ужасный для земельной собственности. Поэтому он поносит Рикардо, который выдал столь неприятные истины, вкладывает в его уста противоположное мнение, мнение физио­кратов, согласно которому земельная рента есть не что иное, как доказательство естественной производительной силы земли, и фальсифицирует взгляды Рикардо.

* Здесь заканчивается текст, заполняющий четвертую страницу 9-го листа ру-ышиси. Листы 10—21-й, содержавшие, вероятно, конец II главы и начало следующей Ш главы, до нас ве вошли. Ред.

252

К. МАРКС

Лист: Рикардо:

«Вообще школа со времен «Если тот прибавочный продукт,
Адама Смита была несчастлива который образует земельную ренту,
в своих исследованиях природы является преимуществом, то было
земельной ренты. Рикардо, а за бы желательно, чтобы с каждым
ним Милль, Мак-Куллох и другие годом вновь создаваемые машины
полагают, что ренту платят за оказывались менее производитель-
естественную производительность, ними, чем старые, ведь это сооб-
прпсущуто участникам земли. Ри- щало бы большую стоимость това-
кардо построил па лтом мнении рам, производимым по всей стране,
целую систему... Так как оп в и- и всем владельцам наиболее про­
дол пород собой только английские изподительиых машин платилась бы
условия, то он впал в заблужде- рента» («Des principes do l'économie
пне, будто эти английские пашни politique etc .», Paris , 1835. T. 1,
и луга, за мнимо естественную р. 77) [Русский перевод, стр. 71J.
производительность которых в на- «Богатство возрастает в тех странах,
стоящее время платят такую про- где благодаря усовершенствованиям
красную ренту, были точно такими в земледелии можно увеличить Ко­
нго пашнями и лугами во всякое лп'юетво продуктов без соответст-
времн» (Лист. Цит. соч., стр. вующего увеличения количества тру-
360). да и где, следовательно, земельная

рента растет лишь постепенно» (eben­da, р. 81—82) [там же, стр. 72—73].

Таким образом, по отношению к высокому дворянству г-н Лист не осмеливается вести игру в тени «производительных сил». Он хочет соблазнить его «меновыми стоимостями» и поэтому злобствует на школу Рикардо, который не рассматри­вает ни земельную ренту с точки зрения производительной силы, ни производительную силу с точки зрения современного крупного фабричного производства.

Так г-н Лист оказывается лжецом вдвойне. Однако в этом вопросе нам следует отдать справедливость г-ну Листу. В одной крупной вюртембергской фабрике (если мы не ошибаемся, Кёхлина) участвует сам король вюртембержцев *, вложив в нее большую сумму. В вюртембергских, а в большей или меньшей степени также и в баденских фабриках значительное участие посредством акций принимают дворяне-землевладельцы. Таким образом, здесь дворяне участвуют в «промышленной силе» не в качестве земельных собственников, а вкладывая в нее деньги, сами выступая в качестве буржуа и фабрикантов, и

...[24] и возникает «преемственность и непрерывность про­ изводства» целого ряда поколений — завуалированный комму­ нист Лист учит также и этому — таким образом, эта «преемст­ венность и непрерывность производства» оказывается наследст-

* Имеется в мщу король Вюртемберга Вильгельм I , Ред.

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 253

венной собственностью не господ промышленников, а целых поколений (см., например, Брея ¹³⁴).

Высокая земельная рента обеспечивалась в Англии лендлор­ дам (земельным собственникам) только посредством разорения арендаторов и низведения батраков до уровня ирландской нищеты (настоящих нищих). И все это несмотря на различные хлебные законы, независимо от того, что сами получатели земельной ренты часто бывали вынуждены уступать ее на треть, на половину своим арендаторам. С 1815 г. было принято три различных хлебных .чакона с целью улучшения положения и морального поощрения арендаторов. В течение этого периода было назначено пять парламентских комиссий, чтобы выявить наличие бедственного состояния земледелия и расследовать его причины. Непрерывное разорение арендаторов, несмотря на доведенную до предела эксплуатацию батраков и максимально возможное снижение их заработной платы, с одной стороны, и наличие частых случаев, когда землевладельцы бывали выну­ждены отказываться от части земельной ренты, — с другой, доказывают, что даже и в Англии — несмотря на все ее фаб­рики и заводы — не производилось высоких земельных рент. Ибо с экономической точки зрения нельзя рассматривать в ка­честве земельной ренты такое явление, когда часть издержек производства посредством договоров и других отношений, имею­щих место вне сферы экономики, направляется вместо кармана арендатора в карман получателя земельной ренты. Если бы земельный собственник сам обрабатывал свою землю, то он, конечно, поостерегся бы зачислять часть обычной прибыли про­изводительного капитала в рубрику «земельная рента».

Писатели XVI, XVII и даже первых двух третей XVIII сто­летия все еще рассматривали вывоз зерна Англией как главный источник ее богатства. Старинная английская промышлен­ность, — главную отрасль которой составляла обработка ове­чьей шерсти, а менее важные отрасли которой обрабатывали материалы, поставлявшиеся главным образом самой этой от­раслью, — была всецело подчинена, земледелию. Ее главным сырьем были продукты английского земледелия. Само собой разумеется, что она, таким образом, стимулировала развитие земледелия. Позднее, когда появилось собственно фабричное производство, уже через короткое время стала ощущаться и необходимость в законах о хлебных пошлинах. Но они остава­лись номинальными. Быстрый рост населения, наличие больших площадей плодородной земли, которые еще предстояло обра­ботать, появление изобретений — все это, конечно, привело к развитию на первых порах также и земледелия. Особенно

254

К. МАРКС

этому способствовала война против Наполеона, которая соз­дала для английского сельского хозяйства настоящую запре­тительную систему. Но в 1815 г. обнаружилось, сколь мало увеличилась в действительности «производительная сила» земле­делия. В среде землевладельцев и арендаторов поднялся всеоб­щий вопль, и тогда были изданы теперешние хлебные законы ¹³⁵. В самой сущности современной фабричной промышленности заложена, во-первых, тенденция отчуждать [zu entfremden] промышленность от отечественной почвы, поскольку эта про­мышленность обрабатывает главным образом сырье, ввозимое из-за границы, и опирается на внешнюю торговлю. В ее сущ­ности заложена тенденция вызывать рост населения в таком масштабе, которому не соответствует использование земли в ус­ловиях частной собственности. В ее сущности заложена, да­лее, — если она порождает хлебные законы, как она до сих пор всегда порождала их в Европе, — тенденция посредством вы­сокой земельной ренты и эксплуатации земельной собствен­ности фабричными методами превращать крестьян в самых нищих пролетариев. Если же ей удается воспрепятствовать изданию хлебных законов, то она изымает из обработки массу земель, подчиняет цены на хлеб внешним случайностям и под­вергает страну полному отчуждению, делая получение самых необходимых для нее жизненных средств зависимым от торговли, которая подрывает земельную собственность в качестве само­стоятельного источника собственности. Последнее является целью Лиги против хлебных законов в Англии и движения про­тив земельной ренты в Северной Америке¹³⁸, ибо земельная рен­та есть экономическое выражение земельной собственности. По­этому тори постоянно указывают на опасность того, что Англия сделается зависимой в получении жизненных средств, напри­мер, от России.

Крупной фабричной промышленности — разумеется, здесь не идут в счет такие страны, как Северная Америка, которым еще предстоит пустить в обработку колоссальные массивы земель (а ведь покровительственные пошлины не очень-то увеличивают площадь земли) — безусловно присуща тенден­ция сковывать производительную силу земли, как только ее эксплуатация достигнет известной ступени, так же как, с дру­гой стороны, ведению земледелия фабричными методами при­суща тенденция вытеснять людей и превращать все земли — разумеется, в известных пределах — в пастбища, так что место людей занимает скот.

Учение Рикардо о земельной ренте сводится, в немногих словах, к следующему:

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 255

Земельная рента ничего не прибавляет к производительно­сти земли. Наоборот, ее повышение является доказательством того, что производительная сила земли падает. Она опреде­ляется именно отношением площади пригодных для обработки земель к численности населения и к уровню цивилизации вообще. Цена на хлеб определяется издержками производства хлеба на самой неплодородной земле, обработки которой требуют потребности населения. Если приходится прибегать к обра­ботке земли худшего качества или делать с меньшей отдачей вложения капитала в тот же участок земли, то собственник самой плодородной земли продает свой продукт столь же до­рого, как тот, кто обрабатывает самую плохую землю. Он кладет себе в карман разницу между издержками производства хлеба на самой лучшей и на самой неплодородной земле. Таким обра­зом, чем менее плодородная земля пускается в обработку или с чем меньшей отдачей делаются вторые, третьи вложения капитала в тот же участок земли, одним словом, чем больше убывает относительная производительная сила земли, тем выше поднимается земельная рента. Если представить землю плодо­родной повсеместно*...

IV. Г-Н ЛИСТ И ФЕРЬЕ

Книга Феръе, помощника таможенного инспектора во вре­мена Наполеона — «О правительстве с точки зрения его взаи­моотношений с торговлей». Париж, 1805 — является тем сочи­нением, с которого списывает г-н Лист. В книге Листа нет ни од­ной основной мысли, которая не высказана в книге Ферье и не высказана в ней лучше.

Ферье был чиновником Наполеона. Он защищал континен­тальную систему ¹³⁷. Он говорит не о протекционистской си­стеме, а о запретительной системе. Он далек от того, чтобы сочинять фразы о союзе всех народов или о вечном мире внутри страны. У него, разумеется, еще нет и социалистических фраз. Мы приведем краткие выдержки из его книги, чтобы показать читателю этот тайный источник листовской премудрости. Если г-н Лист фальсифицирует Луи Сэя, чтобы представить его в ка­честве своего союзника, то он, напротив, нигде не ссылается на Ферье, у которого списывает повсюду. Он хотел бы ввести читателя в заблуждение.

Мы уже цитировали суждение Ферье о Смите. Ферье еще бо­лее откровенно выражает свою приверженность к старой запре­тительной системе.

* Здесь заканчивается текст последнего из нумерованных листов. Реф.

256

К. МАРКС

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО. БЕРЕЖЛИВОСТЬ

НАЦИЙ

«Существует бережливость и расточительность наций, но нация бывает расточительной или бережливой только в своих отношениях с другими народами» ([Ферье. Цит. соч.], стр. 143).

«Неверно, что применение капитала, являющееся наиболее выгодным для того, кто пм обладает, необходимо оказывается наиболее выгодным также и для промышленности... Интерес капиталистов далеко но совпадает со всеобщим интересом и почти всегда находится в противоположности к нему» (стр. 168—169).

«Сущестпует бережливость нации, но совершенно отличная от Смитов­ской... Она состоит в том, чтобы покупать заграничные продукты лишь в таком количестве, какое можно оплатить своими продуктами. А иногда она состоит в том, чтобы совсем обходиться без заграничных продуктов» (там же, стр. 174—175).

ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ И МЕНОВАЯ СТОИМОСТЬ

«Принципы бережливости наций, установленные Смитом, имеют своим основанием различение между производительным и непроизводи­тельным трудом... Это различение неправильно по существу. Непроиз­водительного труда вовсе не существует» (там же, стр. 141).

«Он» (Гарнье) «усматривает в серебряных деньгах только стоимость серебра, не размышляя о том их свойстве, которое они имеют в качестве денег: делать обращение более активным и, следовательно, умножать продукты труда» (там же, стр. 18). «Поэтому когда правительства стараются предотвратить утечку наличных денег за границу,., то это делается не ради их стоимости.., а потому, что та стоимость, которая поступает взамен их, не может вызвать в обращении тот же самый эффект, что они сами.., не может при каждом переходе из рук в руки вызвать к жизни новое произ­водство» (там же, стр. 22, 23). «Слово «богатство» применительно к деньгам, обращающимся в качестве денег, следует понимать в смысле тех актов воспроизводства, которые они облегчают,., и в этом смысле страна обога­щается, когда она увеличивает количество своих наличных денег, потому что вместе с этим увеличением количества наличных денег возрастают все производительные силы труда» (там же, стр. 71). «Когда говорят, что богатство какой-нибудь страны равняется двум миллиардам,., то под этим понимают, что эта страна имеет средства, чтобы с помощью этих двух миллиардов поддерживать обращение стоимостей, которые в 10, 20, 30 раз больше этой суммы, или, что то же самое, что она может произвести эти стоимости. Вот эти-то средства производства, которыми страна обязана деньгам, и называют богатством» (стр. 22).

Итак, Ферье отличает меновую стоимость, которую имеют деньги, от производительной силы денег. Даже независимо от того, что Ферье вообще называет средства производства богат­ством, не было ничего легче, как применить ко всем капиталам то различение, которое он провел между стоимостью и произ­водительной силой денег.

Но Ферье идет еще дальше, он вообще защищает запретитель­ную систему с помощью того аргумента, что она обеспечивает нациям их средства производства:

О КН. ЛИСТА «НАЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОЛИТЭКОНОМИИ» 257

«Таким образом, запреты полезны всякий раз, когда они помогают нациям обзавестись средствами удовлетворения своих потребностей... Я сравниваю нацию, которая на свои наличные деньги покупает вне своей страны те товары, которые она сама может изготовлять, хотя бы и менее добротно, с таким садовником, который, будучи недоволен теми фруктами, которые он собирает в своем саду, стал бы покупать более вкусные плоды у CBotox соседей, давая им взамен свои садоводческие орудия» (стр. 288). «Внешняя торговля выгодна всякий раз, когда она имеет тенденцию уве­личивать производительные капитала. Она неблагоприятна, когда вме­сто того, чтобы приумножать капиталы, она требует их отчуждения» (стр. 395—396).

ЗЕМЛЕДЕЛИЕ, ПРОМЫШЛЕННОСТЬ, ТОРГОВЛЯ

«Следует ли правительству поощрять торговлю и фабрики предпочти­тельно перед земледелием? Этот вопрос все еще является одним п.ч тех вопросов, по которым правительства и писатели не могут прийти к согла­сию» (стр. 73).

«Успехи промышленности и торговли связаны с успехами цивилизации, с прогрессом в искусствах, в науках, в судоходстве. Правительство, которое почти ничего не может сделать для земледелия, может сделать почти все для промышленности. Если нация имеет привычки или вкусы, способные задержать ее развитие, то правительству следует применить все свои средства, чтобы бороться с ними» (стр. 84).

«Действительное средство поощрения земледелия есть поощрение фабрично-заводской промышленности» (стр. 225). «Ее сфера» (сфера про­мышленности, под которой г-н Ферье понимает фабрично-заводскую промы­шленность) «не ограничена пи ее успехами, ни средствами ее усовер­шенствования... Ее творческая мощь — всеохватывающая, подобно вообра­жению, подобно ему пребывающая в движении и плодотворная — не имеет иных границ, кроме границ самого человеческого духа, от которого она повседневно получает все новый блеск» (стр. 85).

«Истинным источником богатства для аграрно-промышленной нации является воспроизводство и труд. Она должна давать своим капиталам аграрно-промышленное применение и заботиться о том, чтобы перевозить и продавать свои собственные товары, прежде чем она сможет занять­ся перевозкой и продажей товаров других наций» (стр. 186). «Этот рост богатства человека следует приписать преимущественно внутренней торговле, которая задолго предшествовала обмену народа с пародом» (стр. 145). «Согласно самому Смиту, из двух капиталов, из которых один вложен во внутреннюю торговлю, а другой — во внешнюю, первый ока­зывает промышленности страны поддержку и поощрение в двадцать четыре раза более значительные» (стр. 145—146).

Но г-н Ферье по крайней мере понимает, что внутренняя торговля не может существовать без внешней (там же, [стр. 146]).

«Допустим, что несколько частных лиц вывезут из Англии 50 000 штук бархата — в этой торговой операции они выручат много денег и "очень легко сбудут свой товар. Но тем самым они сократят отечествен­ную промышленность и оставят без работы 10 000 рабочих» (стр. 170; ср. стр. 155—156).

Г-н Ферье, как и Лист, обращает внимание на отличие про­ мышленных и торговых городов от только потребляющих горо­ дов (стр. 91), но он по крайней мере настолько честен, что

25S

К. МАРКС

ссылается при этом на самого Смита. Он ссылается на столь милый сердцу г-на Листа Метуэнский договор ¹³⁸ и отмечает практичную осторожность Смита в его суждениях об этом до­говоре (стр. 159). Мы уже видели, как его суждение о Смите в общем почти дословно совпадает с суждением Листа. См. также о торговле иностранными товарами, перевозимыми из одной страны в другую, стр. 186 и в других местах.

Различие между Ферье и Листом состоит в том, что первый пишет в защиту всемирно-исторического предприятия — кон­тинентальной системы, а второй — в защиту мелочной, слабо­умной буржуазии.

Читатель согласится, что весь г-н Лист in nuce * содер­жится в приведенных выдержках из Ферье. Если к этому доба­вить еще те фразы, которые он заимствует из последующего раз­вития политической экономии, имевшего место со времени Ферье, то на его долю останется лишь пустое идеализирование, производительная сила которого заключается в словах, и [...] ** лицемерие стремящегося к господству немецкого буржуа.

Написано в марте 1845 г. Печатается по рукописи

Впервые опубликовано на. русском языке Пересов с немецкого

в журнале «Вопросы истории КПСС» Л» IB, 1971 г.

* — вкратце, в самом сжатом виде. Ред. ** Здесь одно слово в рукописи ваписаво неразборчиво. Рев.

[ 259

К. МАРКС

* ПЛАН «БИБЛИОТЕКИ ВЫДАЮЩИХСЯ ИНОСТРАННЫХ СОЦИАЛИСТОВ»¹³⁹

 

 

Морелли	Социальный кружок 140		Вентам
Мабли	Эбер		Годвин
Бабёф	Леру *
Буонарроти	Леклерк
Гольбах		Гельвеций Сен-Симон
Фурье
Консидеран	Оуэн (Л а ланд) ш Произведения школы
	«Producteur». «Globe»;
Кабе	Дезами. Гей
			И X

«Fraternité», l'égalitaire и т . д . l'humanitaire¹⁴²

Прудон

Написано К. Марксом между 7 и 17 марта 1845 а.

Впервые опубликовано

в Marx—Engels Gesamtausgabe.

Erste Abteilung, Bd. 5, 1932

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

• Очевидно, имеется в виду Жак Ру- Ред.

260 ]

К. МАРКС * ЗАМЕТКИ ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ ^мз

Божественный эгоист в противоположность эгоистическому человеку.

Заблуждение во время революции относительно античной государственности.

«Понятие» и «субстанция».

Революция — История происхождения современного государ­ства.

Написано К. Марксом Печатается по рукописи

приблизительно в апреле 1S45 г. _тт _

Перевод с немецкого Впервые опубликовано в Marx — Engels Gesamtausgabe. Erste Abteilung, Bd. S, 1932

[261

К . МАРКС

* ТЕЗИСЫ О ФЕЙЕРБАХЕ ^ш

( ТЕКСТ 1845 ГОДА )

1) К «ФЕЙЕРБАХУ»

1

Главный недостаток всего предшествовавшего материализма (включая и Фейербаховский) заключается в том, что предмет, действительность, чувственпость берется только в форме объ­екта, или в форме созерцания, а не как чувственно-человеческая деятельность, практика; не субъективно. Поэтому деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась абстрактно идеализмом — который, конечно, не знает дейст­вительной, чувственной деятельности как таковой. Фейер­бах хочет иметь дело с чувственными объектами, — действи­тельно отличными от мысленных объектов, но саму человече­ скую деятельность он берет не как предметную деятельность. Поэтому в «Сущности христианства» он рассматривает, как истинно человеческую, только теоретическую деятельность, тогда как практика берется и фиксируется только в грязно-торгашеской форме ее проявления ¹⁴⁵. Он не понимает поэтому значения «революционной», «практически-критической» дея­тельности.

2

Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предмет­ ной истинностью, — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изолированного от практики, есть чисто схоластический во­прос.

262

К. МАРКС

3

Материалистическое учение об изменении обстоятельств и воспитании забывает, что обстоятельства изменяются людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан. Оно вынуждено поэтому делить общество на две части — из которых одна воз­вышается над обществом.

Совпадение изменения обстоятельств и человеческой дея­ тельности, или самоизменения, может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика.

4

Фейербах исходит из факта религиозного самоотчуждения, из удвоения мира на религиозный и земной. И он занят тем, что сводит религиозный мир к его земной основе. Но то, что земная основа отделяет себя от самой себя и строит себе некое само­ стоятельное царство в облаках, может быть объяснено только саморазорванностыо и самопротиворечивостью этой земной основы. Следовательно, последняя должна не только быть в са­мой себе понята в своем противоречии, но и практически рево­люционизирована. Следовательно, после того, как, например, в земной семье найдена разгадка тайны святого семейства, земная семья должна сама быть теоретически и практически уничтожена.

5

Недовольный абстрактным мышлением, Фейербах требует созерцания; но он не рассматривает чувственность как практи­ ческую, человечески-чувственную деятельность.

6

Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущ­ ности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий от­дельному индивиду. В своей действительности она есть сово­ купность всех общественных отношений.

Фейербах, который не занимается критикой этой действи­тельной сущности, оказывается поэтому вынужденным:

1)        абстрагироваться от хода истории, рассматривать рели­ гиозное чувство [Gemüt] обособленно и предположить абстракт­ного — изолированного — человеческого индивида;

2)        сущность может поэтому рассматриваться только как «род», Как внутренняя, немая всеобщность, связующай мно­жество индивидов природными узами.

ТЕЗИСЫ О ФЕЙЕРБАХЕ (ТЕКСТ 1845 ГОДА)

263

Поэтому Фейербах не видит, что «религиозное чувство» само есть общественный продукт и что абстрактный индивид, под­ вергаемый им анализу, принадлежит к определенной форме общества.

8 •

Всякая общественная жизнь является по существу практи­ческой. Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой прак­тике и в понимании этой практики.

9

Самое большее, к чему приходит созерцательный материа­лизм, т. е. материализм, который не постигает чувственность как практическую деятельность, это — созерцание отдельных индивидов и гражданского общества.

10

Точка зрения старого материализма есть гражданское об­ щество, точка зрения нового материализма есть человеческое общество или общественное человечество.

И

Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его.

Написано К. Марксом весной 1S45 г.

Данный вариант впервые опубликован

в 1924 г. на немецком языке

в «Marx — Engels Archiv». Bd. I

и на русском языке в издании:

чАрхив К. Маркса и Ф. Энгельса»,

> Книга первая

Печатается по рукописи Перевод с немецкого

264 ]

К. МАРКС * ТЕЗИСЫ О ФЕЙЕРБАХЕ

МАРКС О ФЕЙЕРБАХЕ *

1

Главный недостаток всего предшествующего материализма — включая и Фейербаховский — заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объ­ екта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеа­ лизм, конечно, не знает действительной, чувственной деятель­ ности как таковой. Фейербах хочет иметь дело с чувственными объектами, действительно отличными от мысленных объектов, но саму человеческую деятельность он берет не как предмет­ ную деятельность. Поэтому в «Сущности христианства» он рас­ сматривает, как истинно человеческую, только теоретическую деятельность, тогда как практика берется и фиксируется только в грязно-торгашеской форме ее проявления. Он не понимает поэтому значения «революционной», практически-критической деятельности.

2

Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предмет­ ной истинностью, — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изо­лирующегося от практики, есть чисто схоластический вопрос.

* Вариант, опубликованный Энгельсом в 1888 году. Ред.

МАРКС О ФЕЙЕРБАХЕ 265

3

Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспи­ тания, — это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан. Оно неизбежно поэтому приходит к тому, что делит общество на две части, одна из которых возвышается над обществом (например, у Роберта Оуэна).

Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятель­ ности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика.

4

Фейербах исходит из факта религиозного самоотчуждения, из удвоения мира на религиозный, воображаемый мир и дей­ствительный мир. И он занят тем, что сводит религиозный мир к его земной основе. Он не замечает, что после выполнения этой работы главное-то остается еще не сделанным. А именно, то обстоятельство, что земная основа отделяет себя от самой себя и переносит себя в облака как некое самостоятельное царство, может быть объяснено только саморазорванностью и самопротиворечивостью этой земной основы. Следовательно, последняя, во-первых, сама должна быть понята в своем противо­речии, а затем практически революционизирована путем устра­нения этого противоречия. Следовательно, после того как, на­пример, в земной семье найдена разгадка тайны святого семей­ ства, земная семья должна сама быть подвергнута теоретической критике и практически революционно преобразована.

5

Недовольный абстрактным мышлением, Фейербах апелли­ рует к чувственному созерцанию; но он не рассматривает чувст­ венность как практическую, человечески-чувственную деятель­ность.

6

Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть сово­ купность всех общественных отношений.

10 М. и Э., т. 42

266 к. Маркс

Фейербах, который не занимается критикой этой действи­тельной сущности, оказывается поэтому вынужденным:

1)        абстрагироваться от хода истории, рассматривать рели­гиозное чувство [Gemüt] обособленно и предположить абстракт­ного — изолированного — человеческого индивида;

2)        поэтому у него человеческая сущность может рассматри­ ваться только как «род», как внутренняя, немая всеобщность, связующая множество индивидов только природными узами.

7

Поэтому Фейербах не видит, что «религиозное чувство» само есть общественный продукт и что абстрактный индивид, подвер­гаемый им анализу, в действительности принадлежит к опре­ деленной форме общества.

8

Общественная жизнь является по существу практической. Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики.

9

Самое большее, до чего доходит созерцательный материа­лизм, т. е. материализм, который не постигает чувственность как практическую деятельность, это — созерцание им отдель­ных индивидов в «гражданском обществе».

10

Точка зрения старого материализма есть «.гражданское» об­ щество; точка зрения нового материализма есть человеческое общество, или обобществившееся человечество.

11

Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его.

Написано К. Марксом Печатается по тексту приложения

весной IS 45 г. к книге

Впервые опубликовано Ф. Энгельсом Перевод с немецкого

в приложении к книге: F. Engels.

«Ludwig Feuerbach und der Ausgang

der hkatiuhen deutschen

Philosophie». Stuttgart, Ш8

Обложка журнала «Das Westphäusche Dampfboot», в котором

опубликована статья ф. энгельса «дополнение

к характеристике положения рабочего класса в англии»

10*

[ 269

Ф. ЭНГЕЛЬС

ДОПОЛНЕНИЕ К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ ^14в

I . ОДНА ИЗ АНГЛИЙСКИХ ЗАБАСТОВОК

В своей книге, посвященной вышеуказанному предмету, я не имел возможности привести фактические доказательства по отдельным пунктам. Чтобы не сделать книгу слишком толстой и неудобочитаемой, я должен был считать свои утверждения в достаточной мере обоснованными, если подтверждал их дан­ ными из официальных документов, работ незаинтересованных авторов или из сочинений сторонников тех партий, против интересов которых я выступал. Этого было достаточно, чтобы оградить меня от возражений в тех случаях, когда я основы­вался не на собственных наблюдениях при детальном описании конкретных случаев из жизни. Но этого было недостаточно, чтобы породить в читателе ту непоколебимую уверенность, которая может быть создана лишь яркими неопровержимыми фактами и которую невозможно вызвать, особенно в век, до­веденный бесконечной «мудростью отцов» до скептицизма, одними голыми рассуждениями, на какие бы авторитеты они ни опирались. Когда дело идет о важных выводах, когда на основе фактов выявляются общие принципы, когда требуется изобразить не положение отдельных небольших групп народа, а взаимоотношение целых классов — тогда факты особенно необходимы. В своей книге я не мог всюду привести их по вышеуказанным причинам, Теперь я восполню здесь этот не­избежный пробел, сообщая время от времени факты, по­черпнутые из имеющихся в моем распоряжении источников. Чтобы одновременно доказать, что мое описание остается вер­ным еще и сегодня, я приведу только такие факты, которые имели место после моего отъезда из Англии в прощдом году

270

Ф. ЭНГЕЛЬС

и стали мне известны лишь со времени выхода моей книги из печати.

Читатели моей книги вспомнят, что в ней я уделил внимание главным образом описанию взаимоотношений буржуазии и про­летариата и неизбежности борьбы между этими двумя классами; особенно для меня важно было доказать полную правомерность этой борьбы пролетариата и противопоставить общим красивым фразам английской буржуазии ее гнусные деяния. Моя книга, от первой до последней страницы — это обвинительный акт против английской буржуазии. Теперь я представлю еще неко­ торые убедительные доказательства. Впрочем, я уже достаточно излил свой гнев на этих английских буржуа и в своих допол­нительных заметках уже не намерен больше выходить из себя и постараюсь, насколько это в моих силах, сохранить душевное равновесие.

Первым нам встречается почтенный граждашш и добропоря­дочный отец семейства — один наш старый знакомый, или вернее двое наших старых знакомых. Гг. Полит и Хенфри еще в 1843 г. — бог знает в который раз — имели столкновение со своими рабочими, которые, несмотря ни на какие доводы, не хотели отказываться от своего требования — получать за дополнительный труд дополнительную плату — и прекратили работу. Гг. Полинг и Хенфри — крупные строительные под­рядчики, у которых на стройках занято много обжигальщиков кирпича, плотников и т. д., наняли других рабочих; это вы­звало конфликт, который вылился в конце концов в настоящее кровопролитное сражение с применением ружей и дубинок на кирпичном заводе Полинга и Хенфри и закончился, как об этом можно подробнее прочесть в моей книге, ссылкой полдюжины рабочих на Вандименову землю ^ш. Но гг. Полингу и Хенфри непременно надо ежегодно конфликтовать со своими рабочими, иначе они не могут быть спокойны, и вот в октябре 1844 г. они опять затеяли с ними споры. На этот раз подрядчики-филант­ропы задумали облагодетельствовать именно плотников. С неза­памятных времен среди плотников Манчестера и его окрест­ностей укоренился обычай не «зажигать света» от сретения * до 17 ноября, то есть в длинные дни работать с 6 утра до 6 ве­чера, а когда день начинает укорачиваться, приступать к ра­ боте с рассветом и кончать ее с наступлением темноты. С 17 но­ ября уже зажигали свет и работали полное время. Полинг и Хен­фри давно, были недовольны этим «варварским» обычаем и решили при помощи газового освещения покончить с этим

♦ — 2 февраля по старому стилю. Ред,

ДОПОЛНЕНИЕ К ХАРАКТЕРИСТ. ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ 271

пережитком «темных времен»; поэтому, когда однажды вечером плотники, которые не могли уже ничего видеть еще до 6 часов, сложили инструменты и стали одеваться, мастер включил газ и заявил им, что они обязаны проработать до шести часов. Плот­ники, которым это не понравилось, созвали общее собрание рабочих своей профессии. Весьма удивленный г-н Полинг спросил у своих рабочих, что вызвало их недовольство и побу­ дило созвать собрание. Некоторые из рабочих заметили, что не они непосредственно, а правление ремесленного союза созвало собрание. На это г-н Полинг ответил, что ему нет дела до союза, однако он готов предложить им следующее: если рабочие согласятся на то, чтобы зажигали свет, то по субботам он будет отпускать их на три часа раньше урочного времени, и кроме того, — о, великодушие! — разрешит им ежедневно работать сверхурочно четверть часа, за которые они будут по­ лучать особую плату! Но за это, правда, они должны будут, когда все остальные мастерские начнут зажигать свет, работать на полчаса больше! Рабочие обдумали это предложение и под­считали, что таким образом гг. Полинг и Хенфри за период коротких дней будут ежедневно выгадывать по целому часу, а каждому рабочему придется отработать сверхурочно в общем 92 часа, то есть 9V₄ дней, не получая за это ни одного пфеннига, и что за счет заработной платы всех занятых в фирме рабочих господа предприниматели получат за зимние месяцы 400 ф. ст. (2 100 талеров) экономии. Итак, рабочие провели намеченное собрание и растолковали своим товарищам по профессии, что если одной какой-нибудь фирме удастся осуществить этот план, ее примеру последуют и другие, вследствие чего произойдет всеобщее косвенное снижение заработной платы, которое обой­дется плотникам их округа приблизительно в 4 000 ф. ст. ежегодно. Было поэтому решено, что в ближайший понедель­ник все плотники, работающие у Полинга и Хенфри, подадут заявление о своем намерении оставить работу через три месяца и, если хозяева будут упорствовать, прекратят ее по истечении этого срока. За это ремесленный союз обещал — в случае возможной безработицы — поддержать их путем всеобщего сбора средств.

В понедельник, 14 октября, рабочие пришли сделать свое заявление, на это им ответили, что они могут уходить хоть сейчас, что они, разумеется, и сделали. В тот же вечер состоя­ лось второе собрание всех строительных рабочих, на котором рабочие, занятые в различных областях строительных работ, обещали свою поддержку безработным. В среду и четверг все плотники окрестности, работающие у Полинга и Хенфри,

272

Ф. ЭНГЕЛЬС

также прекратили работу, и забастовка, таким образом, раз­вернулась полностью.

Оказавшись так внезапно в затруднении, строительные под­рядчики немедленно разослали своих людей во все стороны, даже в Шотландию, нанимать рабочих, так как во всей округе нельзя было найти ни одного человека, который согласился бы посту­пить к ним. Через несколько дней из Стаффордшира прибыло ровно тринадцать человек. Но когда стачечникам представился случай поговорить с ними и объяснить, из-за каких разногласий и по каким причинам прекращена работа, некоторые из вновь прибывших отказались продолжить работу. Против этого у хо­зяев имелось практическое средство: строптивых рабочих вме­сте с их «соблазнителем» вызвали к мировому судье, г-ну Да-ниелу Моду. Но, прежде чем последовать туда за ними, мы должны сперва представить в надлежащем свете добродетели г-на Даниела Мода.

Г-н Даниел Мод является манчестерским « stipendiary magist ­ rate », или мировым судьей на жалованьи. Обычно английские мировые судьи назначаются министерством из числа богатых буржуа или землевладельцев, а иногда и священников. Но так как эти «Догберри» ¹⁴⁸ ничего не смыслят в законах, то они допускают грубейшие промахи, срамят буржуазию и вредят ей: даже перед лицом рабочего, если его защищает умелый адвокат, они нередко приходят в замешательство и при выне­ сении приговора, либо пренебрегают законными формами, что влечет за собой успешный исход апелляции, либо вынуждены согласиться на оправдательный приговор. К тому же, богатые фабриканты больших городов и промышленных округов вовсе не имеют времени ежедневно скучать в суде и предпочитают выставлять вместо себя заместителей. Поэтому в таких горо­дах, по их просьбе, большей частью назначаются оплачивае­ мые мировые судьи, знающие юристы, которые умеют исполь­зовать в интересах буржуазии все тонкости и крючкотворства английского права и вносить в него в случае надобности до­полнения и поправки. Как они при этом ведут себя, мы увидим по следующему примеру.

Г-н Даниел Мод — один из трех либеральных мировых судей, которые в большом количестве были назначены при министер­ стве вигов. Из всех его подвигов в манчестерском городском суде и вне его мы упомянем два. Когда в 1842 г. фабрикантам удалось спровоцировать рабочих южного Ланкашира на восста­ние, которое вспыхнуло в начале августа в Стейлибридже и Аштоне, около 10 000 рабочих во главе с чартистом Ричардом Пиллингом 9 августа направились оттуда в Манчестер,

ДОПОЛНЕНИЕ К ХАРАКТЕРИСТ. ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ 273

«чтобы вступить в переговоры с фабрикантами на манчестерской бирже, а также посмотреть, как обстоят дела на местном рынке» ¹⁴'.

При входе в город их встретил г-н Даниел Мод со всей достопочтенной полицией, отрядом кавалерии и ротой стрелков. Но это было только для проформы, так как фабриканты и либе­ ралы были заинтересованы в том, чтобы восстание распростра­ нилось и привело к отмене хлебных законов ¹³⁶. Г-н Даниел Мод был в этом пункте вполне солидарен со своими почтен­ными коллегами; он вступил в переговоры с рабочими и раз­ решил им войти в город при условии, что они будут «соблюдать спокойствие» и пройдут но определенному маршруту. Он пре­красно понимал, что восставшие не выполнят этого условия, да он этого и не хотел: проявив некоторую энергию, он мог в за­родыше подавить спровоцированное восстание, но в таком слу­ чае он действовал бы не в интересах своих друзей, добивавшихся отмены хлебных законов, а в интересах г-на Пиля; поэтому он распорядился отвести войска и впустил рабочих в город, где они немедленно остановили работу на всех фабриках. Но когда восстание приняло решительный характер, направленный про­тив либеральной буржуазии, и совершенно игнорировало «адские хлебные законы», г-н Даниел Мод вспомнил о своем судейском сане, стал арестовывать рабочих целыми десятками и без пощады отправлять их в тюрьму за «нарушение спокой­ствия»; таким образом, он сначала спровоцировал нарушение спокойствия, а потом за него наказал.

А вот другая характерная черта из карьеры этого манчестер­ского Соломона. После того как Лига против хлебных за­конов не раз оказывалась публично побитой, она стала уст­раивать в Манчестере закрытые собрания, вход на которые разрешался лишь по билетам, однако резолюции и петиции этих закрытых собраний выдавались перед широкой публикой за постановления публичных собраний, за выражение «общест­венного мнения» Манчестера. Чтобы положить конец этому лживому бахвальству либеральных фабрикантов, три или че­ тыре чартиста — в числе их мой хороший друг Джемс Лич — раздобыли билеты и отправились на одно из таких собраний. Когда г-н Кобден поднялся, чтобы взять слово, Джемс Лич задал председателю собрания вопрос, является ли собрание публичным. Вместо ответа председатель вызвал полицию и при­казал немедленно арестовать Лича! Тот же вопрос повторил второй чартист, за ним третий, четвертый, и все они были схва­чены «сырыми раками» (полицейскими), которые в большом количестве стояли у дверей, и отправлены в ратушу. На сле­дующее утро они предстали перед г-ном Даниелом Модом,

274

Ф. ЭНГЕЛЬС

который уже был обо всем осведомлен. Им предъявили обвинение в нарушении порядка на собрании, едва дали произнести несколько слов, а затем заставили прослушать торжествен­ную речь г-на Даниела Мода, который заявил, что знает их, что они — политические бродяги, только тем и занимаются, что поднимают скандал на всех собраниях, беспокоят порядочных, солидных людей и что этому должен быть положен конец. Г-н Даниел Мод отлично знал, что не имеет права приговорить их к настоящему наказанию, поэтому он присудил их на этот раз к уплате судебных издержек.

Вот перед этим г-ном Даниелом Модом, буржуазные добро­детели которого мы только что обрисовали, и предстали непо­корные рабочие Полинга и Хенфри. Но они предусмотрительно привели с собой адвоката. Первым предстал перед судьей тот вновь прибывший рабочий из Стаффордшира, который отка­зался работать там, где другие, в целях самозащиты, прекра­тили работу. Гг. Полинг и Хенфри имели в руках письменное обязательство прибывших из Стаффордшира рабочих *, которое и предъявили мировому судье. Защитник рабочих заметил, что это соглашение подписано в воскресенье, следовательно, оно недействительно. Г-н Даниел Мод с достоинством согласился, что «деловые соглашения», заключенные в воскресенье, не имеют силы; но он-де не может поверить, чтобы гг. Полинг и Хенфри считали эту бумагу «деловым соглашением»! Поэтому он разъяс­нил бедняге-рабочему, не спросив его, «считает» ли он этот документ «деловым соглашением», что ему придется либо про­должать работу, либо три месяца плясать на ножной мель­ нице. — О, манчестерский Соломон! — Закончив с этим, гг. По­линг и Хенфри перешли к другому обвиняемому. Его звали Салмоном; это был один из старых рабочих фирмы, прекра­ тивших работу. Его обвиняли в том, что он запугивал новых рабочих, подстрекая их тоже прекратить работу. Свидетель — один из числа вновь прибывших — заявил, что Салмон схватил его руку и говорил с ним. Г-н Даниел Мод задал вопрос, не при­бегал ли обвиняемый к угрозам, не применял ли насилие? — Нет, ответил свидетель. — Г-н Даниел Мод, обрадовавшийся случаю блеснуть своим беспристрастием — после того, как он

• Содержание этого контракта было следующее: рабочий брал на себя обязатель­ство проработать шесть месяцев для Полинга и Хенфри и довольствоваться платой, ■которую они ему положат; но Полинг и Хенфри не были обязаны держать его шесть месяцев и могли в любое время уволить, предупредив за неделю. Полинг и Хенфри, правда, оплачивали его путевые расходы от Стаффордшира до Манчестера, но с тем, чтобы они были возмещены путем еженедельных вычетов по 2 шиллинга (20 зильбер­грошей) из его заработной платы! — Как вам нравится такой изумительный кон­тракт?

ДОПОЛНЕНИЕ К ХАРАКТЕРИСТ. ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ 275

уже выполнил свои обязанности по отношению к буржуазии, — объявил, что обвиняемому ничего нельзя инкриминировать. Он-де имеет полное право расхаживать по улицам и разговари­вать с другими людьми, пока не уличен в каких-либо угрозах словом или действием, — поэтому он объявляется невиновным. Но гг. Полинг и Хенфри получили по крайней мере удовлет­ ворение от того, что за уплату ими судебных издержек Салмону пришлось одну ночь провести под арестом — а это уже что-то значило. Впрочем, радость Салмона длилась недолго. Освобож­денный в четверг 31 октября, он уже во вторник 5 ноября снова предстал перед г-ном Даниелом Модом по обвинению в нападе­нии на улице на гг. Полпнга и Хенфри. В тот самый четверг, когда Салмон был оправдан, в Манчестер прибыла партия шот­ландцев, которых заманили под фальшивыми предлогами, будто с раздорами покончено, Полинг и Хенфри не могут найти в своей местности достаточное число рабочих для выполнения более крупных подрядов и т. д. В пятницу к прибывшим яви­лось несколько шотландских столяров, которые давно работали в Манчестере и намеревались разъяснить своим землякам причины забастовки. Большая толпа их товарищей по профес­сии — около 400 человек — собралась возле постоялого двора, где разместились шотландцы. Но последних держали там вза­перти, поставив у двери в качестве часового одного из масте­ров. Через некоторое время появились гг. Полинг и Хенфри, пожелавшие лично проводить своих новых рабочих к мастер­ским. Когда все вышли на улицу, собравшиеся там рабочие стали уговаривать шотландцев не соглашаться работать в на­рушение правил ремесла, принятых в Манчестере, и не позо­рить этим своих земляков. Двое из шотландцев действительно несколько отстали, и г-н Полинг сам подбежал к ним, чтобы потащить их вперед. Толпа вела себя спокойно, лишь препятст­вуя быстрому продвижению шествия и призывала шотландцев не вмешиваться в чужие дела, вернуться домой и т. д. Это, наконец, разозлило г-на Хенфри; он заметил в толпе некоторых своих старых рабочих и среди них Салмона; чтобы положить конец этому делу, он схватил его за руку, г-н Полинг — за другую, и оба они во весь голос стали звать полицию. Подошел полицейский комиссар и спросил, в чем они обвиняют этого человека? Этот вопрос поставил обоих компаньонов в довольно затруднительное положение; но, сказали они, «мы знаем этого человека». О, ответил комиссар, этого уже достаточно, а пока его можно отпустить. Гг. Полинг и Хенфри, вынужденные предъявить хоть какое-то обвинение Салмону, ломали себе го­лову над этим несколько дней, пока, наконец, по совету своего

276

Ф. ЭНГЕЛЬС

адвоката, не остановились на вышеуказанном обвинении. Когда были допрошены все свидетели, дававшие показания против Салмона, внезапно поднялся в защиту обвиняемого У. П. Роберте, «генеральный поверенный углекопов», гроза всех мировых судей, и спросил, может ли он привести своих свидетелей, так как против Салмона не выставлено никакого обвинения? Г-н Даниел Мод разрешил ему допросить свидетелей, которые показали, что Салмон держал себя спокойно, пока г-н Хенфри не схватил его за руку. Когда окончились все речи pro и contra *, Даниел Мод заявил, что приговор он объявит в субботу. Очевидно, присутствие генерального поверенного Робертса заставляло его дважды подумать, прежде чем выска­заться.

В субботу Полинг и Хенфри выдвинули против трех своих старых рабочих, Салмона, Скотта и Меллора, помимо прежнего, еще одно, уголовное, обвинение в заговоре и запугивании. Они намеревались нанести таким образом смертельный удар ремес­ленному союзу, а чтобы обезопасить себя от страшного Ро­бертса, они пригласили из Лондона известного юриста, г-на Монка. Г-н Монк выставил в качестве свидетеля одного из недавно нанятых шотландцев, Гибсона, который уже в прошлый вторник выступал в качестве свидетеля против Салмона. Гибсон заявил, что в пятницу 1 ноября, когда он с товарищами вышел с постоялого двора, их окружила толпа людей, которые тащили и толкали их в разные стороны, и что эти трое обвиняемых были среди толпы. Теперь к допросу этого свидетеля приступил Ро­берте; он устроил Гибсону очную ставку с другим рабочим и задал вопрос, не говорил ли он, Гибсон, вчера вечером этому рабочему, что в прошлый вторник он при своем показании не знал> что его допрашивали под присягой и что он вообще не знал, как ему себя вести на суде и что говорить. Гибсон ответил, что он не знает этого человека, с ним вчера вечером было двое, но так как было темно, он не может сказать, является ли этот человек одним из них; возможно, что он и говорил нечто подобное^ ибо форма присяги в Шотландии иная, чем в Англии, хотя в точности он ее не помнит. Тут поднялся г-н Монк и зая­вил, что г-н Роберте не имеет права задавать-подобные вопросы; на это г-н Роберте возразил, что такой упрек вполне уместен, когда приходится защищать дурное дело, но что он имеет право задавать любые вопросы, не только о том, где родился свидетель, но и о том, где он находился с тех пор каждый день и что он ел каждый день. Г-н Даниел Мод подтвердил, что г-н Роберте имеет

• — за и против. Р»8.

ДОПОЛНЕНИЕ К ХАРАКТЕРИСТ. ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ 277

на это право, но дал ему отеческий совет держаться возможно ближе к делу. После того, как г-н Роберте установил, на осно­вании показаний самого свидетеля, что тот действительно начал работать у Полинга и Хенфри лишь на следующий день после инкриминируемого события, то есть 2 ноября, он его отпустил. Тогда выступил в качестве свидетеля сам г-н Хенфри и рассказал об инциденте то же самое, что говорил Гибсон. В ответ на это г-н Роберте задал ему вопрос: не добиваетесь ли Вы неспра­ведливого преимущества перед Вашими конкурентами? Г-н Монк снова возразил против подобных вопросов. Хорошо, сказал Роберте, я их сформулирую более точно. Известно ли Вам, г-н Хенфри, что часы работы плотников регулируются в Ман­честере определенными правилами?

Г-н Хенфри: Мне нет дела до этих правил, я имею право уста­навливать собственные правила.

Г-н Роберте: Совершенно верно. Но, г-н Хенфри, скажите под присягой, не требуете ли Вы от своих рабочих более про­должительного рабочего времени, чем прочие строительные подрядчики и владельцы плотницких мастерских?

Г-н Хенфри: Да.

Г-н Роберте: На сколько часов примерно?

Г-н Хенфри не знал этого в точности, но вынул свою запис­ную книжку, чтобы произвести необходимый подсчет.

Г-н Даниел Мод: Вам незачем заниматься длинным подсче­том, скажите нам лишь приблизительно, сколько это составляет часов?

Г-н Хенфри: Приблизительно час утром и час вечером в те­ чение шести недель до того времени, когда обычно зажигают свет, и столько же часов в течение шести недель после того дня, когда обычно прекращают зажигать свет.

Г-н Даниел Мод: Это составляет, следовательно, 72 часа до того времени, когда начинают зажигать свет, и 72 часа после этого, то есть 144 часа, которые каждый рабочий должен перера­батывать в течение 12 недель?

Г-н Хенфри: Да.

Это заявление вызвало сильное недовольство у публики. Г-н Монк злобно посмотрел на г-на Хенфри, а г-н Хенфри сму­щенно на своего адвоката; г-н Полинг стал дергать г-на Хенфри за сюртук, но уже было поздно. Г-н Даниел Мод, увидев, что и на этот раз ему придется разыграть роль беспристрастного судьи, принял к сведению это признание и огласил его.

После того как были допрошены еще два второстепенных сви­детеля, г-н Монк заявил, что этим исчерпываются его мате­риалы против обвиняемых.

278

Ф. ЭНГЕЛЬС

Тогда г-н Даниел Мод сказал, что обвиняющая сторона не представила оснований для обвинения подсудимых в уголовном преступлении, так как не доказала, что шотландцы, под­вергшиеся угрозам, были приняты на работу к Полингу и Хен-фри ранее первого ноября, поскольку не было предъявлено ни договора о найме, ни какого-либо другого подтверждения того, что люди начали работать ранее второго ноября, между тем как жалоба была подана первого ноября; в этот день, сле­довательно, шотландцы еще не были на службе у Полинга и Хенфри, и обвиняемые имели право удерживать их всеми законными средствами от поступления на службу к Полингу и Хенфри. — На это г-н Монк ответил, что жалобщики были наняты к тому моменту, когда они покинули Шотландию и сели на пароход. Г-н Даниел Мод заметил, что вообще утверж­дали, будто подобный договор о найме был заключен, однако этот документ не был предъявлен. Г-н Монк ответил, что этот документ находится в Шотландии, и он просит г-на Мода приостановить дело, пока его не доставят сюда. Тут вмешался Роберте, заметив, что это для него новость. Уже объявлено, что материалы обвинения исчерпаны, а жалобщик, тем не менее, требует отложить дело до представления им новых документов. Роберте настаивает на продолжении дела. Г-н Даниел Мод объявил и то и другое излищним, поскольку нет обоснованного обвинения, — после чего обвиняемые были отпущены.

Тем временем и рабочие не бездействовали. Каждую неделю они устраивали собрания в помещении союза плотников или в зале социалистов, обращались за поддержкой к различным ремесленным союзам, щедро откликавшимся на эти призывы, продолжали повсюду оповещать о действиях Полинга и Хенфри и, наконец, разослали во все концы делегатов, чтобы всюду, где Полинг и Хенфри вербовали рабочих, разъяснить своим товарищам по профессии причину этой вербовки и таким обра­зом удержать их от поступления на службу в эту фирму. Уже через несколько недель после начала забастовки в разъездах находилось семь делегатов; объявления, вывешенные на углах улиц во всех крупных городах страны, предостерегали безработ­ных плотников относительно Полинга и Хенфри. 9 ноября несколько возвратившихся делегатов представили отчет о своей миссии. Один из них, по имени Джонсон, побывавший в Шот­ландии, рассказал, что агент Полинга и Хенфри уже нанял было тридцать рабочих в Эдинбурге; но, как только те узнали от него об истинном положении вещей, они заявили, что лучше умрут с голоду, чем отправятся при таких обстоятельствах в Манчестер. Другой делегат был в Ливерпуле и наблюдал за

ДОПОЛНЕНИЕ К ХАРАКТЕРИСТ. ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ 279

прибытием пароходов; но не приехало ни одного человека, и ему оказалось нечего делать. Третий делегат объехал Чешир, но куда бы он ни приезжал, ему также не находилось дела, так как « Northern Star », газета рабочих, повсюду оповестила о дей­ствительном положении дел и отбила у людей всякое желание ехать в Манчестер; в одном городе — в Маклсфилде — плот­ники провели уже сбор средств для поддержки стачечников и обещали, в случае нужды, внести для них дополнительно еще по 1 шиллингу с человека. В других местах делегат побудил това­рищей по профессии провести такие же сборы.

Чтобы еще раз предоставить гг. Полингу и Хенфри возмож­ ность договориться с рабочими, в понедельник 18 ноября в по­ мещении союза плотников собрались рабочие всех профессий, занятых в строительном деле, выбрали депутацию для передачи этим господам адреса и направились процессией, со знаменами и эмблемами, к помещению фирмы Полинга и Хенфри. Впереди шла депутация, за ней комитет по организации забастовки, за­тем плотники, формовщики и обжигальщики кирпича, поден­щики, каменщики, пильщики, стекольщики, штукатуры, ма­ ляры, группа музыкантов, камнетесы, мебельщики. Они прошли мимо гостиницы, где остановился их генеральный поверенный Роберте, и приветствовали его на ходу громким «ура». Подойдя к помещению фирмы, депутация вышла из рядов, а масса на­ правилась дальше, чтобы провести публичное собрание в Стивен­сон-сквере. Депутация была встречена полицией, которая, пре­жде чем пропустить депутатов, потребовала их имена и адреса. Когда они вошли в контору, компаньоны, гг. Шарпе и Полинг, заявили им, что не примут никакого письменного адреса от толпы, которая была собрана исключительно в целях запугива­ния. Депутация отвергла это намерение, ссылаясь на то, что процессия даже не остановилась и сразу последовала дальше. В то время как эта процессия, насчитывавшая 5 000 человек, продолжала свой путь, депутацию, наконец, допустили и ввели в комнату в присутствии начальника полиции, одного офицера и трех газетных корреспондентов. Г-н Шарпе, компаньон По­линга и Хенфри, самочинно занял председательское место, заметив при этом, что депутации следует быть осторожной в своих выражениях, ибо все сказанное будет надлежащим образом запротоколировано и, при случае, может быть исполь­ зовано на суде против нее. — Затем депутатов стали спрашивать, на что они жалуются, и т. д.; сказали, что рабочим будет предо­ставляться работа согласно правилам, общепринятым в Ман­честере. Депутация спросила, работают ли набранные в Стаф­фордшире и Шотландии рабочие согласно установленным

280

Ф. ЭНГЕЛЬС

в Манчестере правилам ремесла? — Нет, последовал ответ, с этими людьми у нас имеется особое соглашение. — Следо­вательно, ваши рабочие снова получат работу и притом на обыч­ных условиях? — О, мы не ведем переговоров с депутацией; но пусть люди придут и узнают, на каких условиях мы намерены предоставить им работу. — Г-н Шарпе добавил, что все фирмы, в которых значится его имя, всегда хорошо относились к ра­бочим и платили самую высокую заработную плату. Депутация ответила, что если он является участником фирмы Полинг, Хенфри и К⁰, как они слышали, то эта фирма оказывала силь­ное противодействие удовлетворению самых насущных интере­ сов рабочих. — Одного из членов делегации — обжигальщика кирпичей, спросили, на что же жалуются его товарищи по про­фессии. — О, в данный момент ни на что, но раньше мы имели для этого достаточно поводов *. — Ах, у вас их было доста­точно? — издевательски ответил г-н Полинг и воспользовался случаем, чтобы прочитать длинную лекцию о ремесленных союзах, забастовках и т. д. и о той нищете, до которой они дово­дят рабочих. — На это один член депутации заметил, что ра­бочие вовсе не намерены допускать, чтобы у них отнимали одно за другим все их права и, например, заставляли отрабатывать даром 144 часа ежегодно, как этого от них сейчас требуют. — Г-н Шарпе заметил, что следует также подсчитать и убыток, понесенный участниками процессии вследствие того, что они не работали целый день, издержки по забастовке, потерю ста­чечниками заработной платы и т. д. — На это один из депу­татов ответил: это касается только нас, и мы не собираемся просить на это из вашего кармана ни гроша. На этом депутация удалилась, доложила обо всем рабочим, собравшимся в поме­щении союза плотников, при этом выяснилось, что для участия в процессии явились не только все рабочие, работавшие на Полинга и Хенфри в этом округе (они не были плотниками и потому не бастовали), но что в тот же день утром прекратили работу и многие из вновь привезенных шотландцев. Один маляр также заявил, что Полинг и Хенфри предъявили к ним такие же несправедливые требования, как и к столярам, и что они тоже намерены оказать сопротивление. Было решено, что для ускорения дела и сокращения срока борьбы должны объявить забастовку все строительные рабочие фирмы Полинг и Хенфри. Это было выполнено. В ближайшую субботу прекратили работу маляры, а в понедельник — стекольщики на строительстве но­вого театра, для сооружения которого Полинг и Хенфри заклю-

* См. выше — о кровавом сражения на кирпичном заводе Допинга в Хенфри.

ДОПОЛНЕНИЕ К ХАРАКТЕРИСТ. ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ 281

чили контракт, через несколько дней вместо 200 человек рабо­ тало всего лишь два каменщика и четверо поденщиков. Прекра­тили работу и многие из вновь прибывших рабочих. _t Полинг, Хенфри и К⁰ неистовствовали. Когда еще трое из новых рабочих прекратили работу, их в пятницу, 22 ноября, потащили к г-ну Даниелу Моду. Прежние неудачи ничему их не научили. Первым предстал перед судьей некий Рид, обвиняе­ мый в нарушении контракта; при этом был предъявлен контракт, подписанный обвиняемым в Дерби. Роберте, снова занявший свое место, тут же заметил, что между контрактом и обвинением нет никакой связи, что это две совершенно разные вещи. Г-н Да-ниел Мод сразу это понял, так как это сказал грозный Роберте, но ему стоило немало труда растолковать это защитнику про­тивной стороны. Наконец, последний попросил разрешения изменить обвинение и через некоторое время явился с новым обвинением, которое было еще хуже, чем первое. Убедившись в том, что и это не пойдет, он попросил о новой отсрочке, и г-н Даниел Мод дал ему срок на обдумывание, до пятницы 29 ноября*, то есть целую неделю. Добился ли он своего на этот раз, я не могу сказать, так как у меня отсутствует как раз тот номер газеты, в котором должно было быть напечатано решение. Между тем Роберте перешел в наступление и, со своей стороны, привлек к суду несколько навербованных рабочих и одного из мастеров Полинга и Хенфри за то, что они вторглись в дом одного стачечника и оскорбили его жену; в двух других случаях подверглись нападению некоторые бастующие рабочие. Г-н Даниел Мод вынужден был, к своему сожалению, осудить всех обвиняемых, но он постарался обойтись с ними возможно мягче, потребовав лишь внести залог в качестве поручитель­ства за хорошее поведение в будущем.

Наконец, в последние дни декабря гг. Полингу, Хенфри и К⁰ удалось добиться приговора в отношении двух своих про­тивников, также за причинение телесных повреждений одному из их рабочих. Но на этот раз суд не был столь мягок; он сразу приговорил рабочих к месяцу тюремного заключения и к залогу в качестве поручительства за хорошее поведение после отбытия срока.

С этого момента сообщения о стачке становятся скудными. 18 января она была еще в полном разгаре. Более поздних све­дений я не обнаружил ¹⁵°. Вероятно, она закончилась, как и большинство других стачек; с течением времени Полинг, Хенфри и К⁰ набрали себе достаточное количество рабочих из

* В журнале, видимо, опечатка: 30 ноября. Ред,

282

Ф. ЭНГЕЛЬС

отдаленных местностей и отдельных перебежчиков из числа ста­чечников; большинство стачечников нашли себе работу где-ни­ будь в другом месте после более или менее продолжительной без­ работицы и связанной с ней нуждой, утешением в которой им служило сознание, что они не поступились своим достоинством и поддержали уровень заработной платы своих товарищей. Что касается спорных пунктов, то Полинг, Хенфри и К⁰ должны были убедиться, что им не удастся полностью их осуществить, так как и для них стачка была связана с крупными убытками, прочие же предприниматели, после такой упорной борьбы, вряд ли скоро попытаются изменить старые правила плотниц­кого ремесла.

Брюссель

Написано Ф. Энгельсом Печатается по тексту журнала

во второй половине 1846 г. „

Перебод с немецкого

Напечатано в журнале

«Das Westphälische Dampfboot»

за январь и февраль 1846 г.

Подпись: Ф. Энгельс

[ 283

Ф. ЭНГЕЛЬС

ВИЗИТ КОРОЛЕВЫ ВИКТОРИИ. — РАЗДОРЫ МЕЖДУ

«КОРОЛЕВСКИМИ СЕМЬЯМИ» . — ССОРА ВИКИ

С НЕМЕЦКОЙ БУРЖУАЗИЕЙ. — ПРИГОВОР

ПАРИЖСКИМ ПЛОТНИКАМ ^ш

Ваша маленькая королева доставила немало неприятностей во время своего визита в Пруссию. С королем * она обходилась настолько непочтительно, что тот был рад от нее избавиться, и это он откровенно показал после ее отъезда. Буржуазия была также возмущена ее высокомерным обращением с представи­тельницами «haute bourgeoisie»** Кёльна. Дочь кёльнского бургомистра поднесла «ее величеству» чашку чая, но Вика не привяла чашки, потому что к ней прикоснулась рука не «знатной» особы (!). Она взяла лишь ложечку, с которой и пила глотками чай, отвернувшись при этом в сторону и изъявляя девице явно подчеркнутое пренебрежение. Бедная девица вся дрожала, не зная оставаться ей или уйти. Поделом ей; при всей своей ловкости эти кичащиеся богатством буржуа яв­ляются со своим культом королей и королев в конечном счете лишь простофилями и как таковые заслужили подобного обра­щения. Ваша королева проявила свое пренебрежение столь откровенно, что заставила их, как ни мало у них гордости, оказать ей некоторое противодействие. Она пожертвовала 3 500 долларов (500 фунтов стерлингов) в строительный фонд кёльнского собора, а оскорбленные кёльнские буржуа созвали собрание, чтобы обсудить, как вернуть ей эти деньги! Собрание было разогнано полицией и войсками. Однако, как я слышал, они все же имеют намерение собрать эту сумму по подписке и отослать деньги в Англию или Ирландию, чтобы оказать помощь

* — Фридрихом-Вильгельмом IV. Ред. •* — «высшей буржуазии». Ред.

284 ф. Энгельс

вашим голодающим беднякам. Надеюсь, что это будет сделано. У Джона Буля изрядно вымогали деньги в пользу кровопийц — немецких принцев, и будет только справедливо, если немецкая буржуазия вернет хотя бы немного бедному, бессовестно обоб­ранному Джону. Явная непочтительность, которую ваша коро­лева проявила к нашему дражайшему королю и его двору, проистекала, как я узнал, из того факта, что хромая королева Пруссии * отказалась опереться на руку принца Альберта и отдала предпочтение австрийскому эрцгерцогу Фридриху, как более знатному по происхождению. Весьма забавно наблюдать распри менаду этими царствующими особами и ссоры буржуа­зии с ними; и никто из них, как правило, не замечает того дви­жения, которое назревает повсюду в глубине, в низших слоях, и не заметит опасности до тех пор, пока не станет уже слишком поздно.

В « Star»** все еще не был опубликован приговор, вынесен­ный парижским трибуналом бастовавшим плотникам, которым было предъявлено обвинение в незаконной коалиции¹⁵². Венсан, руководитель, приговорен к трем годам, двое других — к году и еще несколько человек — кажется, к шести месяцам (тюрьмы). Тем не менее плотники все еще не приступают к работе, по край­ней мере те, чьи хозяева не пошли на уступки. Две трети пред­принимателей согласились с требованиями рабочих, но в связи с вышеупомянутым приговором пильщики (scieurs-à-iong) и другие строительные рабочие тоже прекратили работу. Это дело принесло огромную пользу.

Hanuca .no Ф. Энгельсом между 14 и 18 сентября 1845 г.

Напечатано в газете « The Northern

Star» M 410, 20 сентября 184S г.

с пометной редакции: «От нашего

собственного корреспондента»

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Не русском язык« публикуется впервые

* — Елизавета. Ред . •* — «Northern Star». Рев ,

[ 285

Ф . ЭНГЕЛЬС

«МОЛОДАЯ ГЕРМАНИЯ» В ШВЕЙЦАРИИ »»

ЗАГОВОР ПРОТИВ ЦЕРКВИ И ГОСУДАРСТВА!

«Constitutionnel Neuchâtelois» публикует пространный, по- видимому, официальный отчет об «обширном заговоре атеистов, получившем распространение по всей Швейцарии». Мы приво­ дим следующие выдержки из этого отчета:

После того как недавно было раскрыто коммунистическое тайное общество в кантоне Невшатель, была обнаружена другая, более опасная организация, раскинувшая свои сети по всему Швейцарскому союзу и имеющая целью ниспровергнуть с помощью атеизма основные принципы морали и революционизировать Германию любым способом, не исключая цареубийства. Члены этой организации, известной под именем «Молодой Германии»¹⁶* или «Леманской конфедерации*, — почти все без исключе­ния немецкие рабочие, а также несколько давнишних политических эми­грантов. На основании сведений, полученных в штаб-квартире заго­ворщиков, в Лозанне, руководители большого клуба в Шо-де-Фоне были арестованы и назначена следственная комиссия, которая выявила сле­дующие факты. Это тайное общество, существующее с 1838 г., возглав­ляется гг. Штандау и Дёлеке — преподавателями немецкого языка, В. Мар­ром — редактором их газеты * и Гофманом — аптекарем. С этим общест­вом, по-видимому, были также связаны д-р Файн и д-р Раушенплатт — немецкие эмигранты; первый арестован в Люцерне по обвинению в участии в недавней гражданской войне **; второй — в Страсбурге.

Устав этой организации содержит следующие пункты: общество по существу и по необходимости является тайным, его цель — политическая пропаганда. Каждый член общества обязан оставаться в ее рядах до 40-летнего возраста, посвящая все свои силы достижению ее целей, не останавливаясь ни перед какими жертвами. Каждый член обязуется уничтожать все письменные документы, которые могут навести на след организации или ее членов. В Швейцарии образован центр, который

* — «Blätter der Gegenwart für sociales Leben». Ред. ** См. настоящий том, стр. 198—199. Ред.

286

Ф. ЭНГЕЛЬС

поддерживает связь со всеми членами организации, возвращающимися в Германию, и руководит всей деятельностью. Никто не может быть принят в члены организации, если открыто не признает себя атеистом и револю­ционером.

Благодаря невероятной активности своих членов среди немецких рабочих, которые составляют в Швейцарии текучее население около 25 000 человек, этому обществу удалось организовать филиальные клубы в следующих 26 городах Швейцарии: Каруж, Нион, Роль, Обонн, Морж, Лозанна, Эгль, Веве, Ивердон, Мудон, Пайерн, Шо-де-Фон, Флерье, Берн, Биль, Сент-Имье, Поррантрюи, Бургдорф, Кур, Цуг, Цюрих, Вин­те ртур, Базель, Люцерн, Фрибург и Женева; кроме того, два клуба суще­ствуют во Франции — в Страсбурге и Марселе. Каждые шесть месяцев делегаты клубов собираются в одном из этих пунктов, на клуб которого в течение последующих шести месяцев возлагаются функции руководства общими делами. Невероятная активность и поистине дьявольские методы, которые используют вти пропагандисты для привлечения немцев, действи­тельно страшны. Один из них пишет из Цюриха в центр:

«Мы вынуждены соблюдать чрезвычайную осторожность, ибо боль­шинство вновь прибывающих людей запугано указами и угрозами гер­манских правительств. Они ни за что не вступят в клуб, если пм не скажут, что это не политический клуб. Поэтому мы обязаны обращаться с ними очень осторожно, чтобы наставить нх шаг за шагом на правильный путь, и главная задача в этом отношении — показать им, что религия является лишь сплошной нелепостью и старым хламом. Единственное, что мы можем сделать здесь, это подготовить их для вступления в клубы Фран­цузской Швейцарии, и туда мы направляем тех, кто намерен покинуть Цюрих».

Когда клуб города Морж решил наладить связь с жестянщиками этого города, среди которых не было ни одного члена, руководители клуба немедленно написали в центр письмо с просьбой прислать им жестянщика, достаточно толкового, чтобы привлечь этих рабочих в общество. Все клубы вели переписку как между собой, так и с центром. Эта корреспонденция частично захвачена, и ее содержание показывает, насколько весь заговор пропитан революционным духом. В каждом клубе имелся комитет по подго­товке вопросов для дискуссии. Дебаты охватывали все политические, соци­альные н религиозные вопросы. Некоторые клубы были сравнительно бога­ты и имели библиотеку, читальню, пианино и т. д.; они были снабжены всем, что могло привлечь рабочих. Наиболее влиятельные клубы были в Женеве, Берне, Цюрихе, Лозанне и Шо-де-Фоне; последний (находясь в очень маленьком городе) насчитывал 200 членов; и если мы учтем, что в этом городе, кроме «Молодой Германии», существовал еще очень многочисленный Коммунистический клуб, то мы смело можем сказать, что атеисты и ком­мунисты в Швейцарии исчисляются тысячами. В организации имелся тайный агитационный комитет, который вообще не был известен широкому кругу членов, однако в каждом клубе были один или два таких «пропа­гандиста», задачей которых являлось поддерживать энтузиазм, направлять заседания и развивать атеистический и революционный дух. К сожалению, они весьма преуспели в этом, о чем свидетельствует тот факт, что «дьяволь­ский» периодический орган «Молодой Германии», издаваемый Марром, насчитывал около 500 подписчиков только среди рабочих. Эта газета открыто провозглашает атеизм своим принципом. «Германия, — пишет газета, — нуждается в политической, религиозной и социальной револю­ции; и если религия и политика в ходе этой революции развеятся как дым, тем лучше; социально преобразованный человек выйдет из этого чистилища лучше и чище».

«МОЛОДАЯ ГЕРМАНИЯ» В ШВЕЙЦАРИИ 287

Таков отчет, который всецело написан в подлом и клеветни­ ческом духе. «Молодая Германия» существовала в Швейцарии с 1831 г., когда в результате многих волнений в Германии боль­шое число молодых людей, студентов, рабочих и т. д. вынуж­дены были покинуть свою страну. После периода значительной активности эта организация пришла в упадок в 1837 г., когда вообще во всей Европе буржуазным правительствам удалось подавить дух политической агитации. Вскоре, однако, комму­нистические клубы стали возникать в тех же местах, где раньше зародилась «Молодая Германия», на берегах Леманского озера *, и началась оживленная полемика между ними и этой чисто по­литической организацией. Эта полемика перешла в постоянный спор и решительную вражду между обеими партиями; главным результатом было, однако, то, что «Молодая Германия» вынуж­дена была расширить поле своей деятельности и не только более четко определить свои политические принципы как ра­дикальные, республиканские и демократические, но и занять­ся также социальными вопросами. В то время как буржуазия Германии убивает свое время на движение «немецких като­ликов» и на «реформу протестантской церкви», в то время как она носится с Ронге и участвует в игре «Друзей света»¹⁵⁵, делая таким образом своей главной целью достижение несколь­ ких очень незначительных, почти незаметных и никчемных (но зато буржуазных) реформ в религиозной области, рабочие нашей страны читают и усваивают произведения таких великих немец­ких философов, как Фейербах и др., и берут на вооружение результаты их исследований, какими бы радикальными эти выводы ни казались. Немецкий народ не религиозен. Иначе возможно ли было бы отвлечь от религии такое множество людей не только в Швейцарии, но и во Франции, Англии и у нас в Германии за такой короткий срок? Я отсылаю читателей к тому, что говорил на предпоследней неделе относительно движения буржуазии и движения рабочего класса^15в. Думаю, что раскры­тые факты подкрепляют мое утверждение.

Написано Ф. Энгельсом между 20 и 26 сентября 1845 г.

Напечатано в газете « The Northern

Star» M 411, 27 сентября 1845 г.

е пометкой редакции: «От нашего

немецкого корреспондента»

Печатается по тексту газеты Перевод с английского

На русском языке впервые опубликовано

в журнале «Вопросы истории КПСС»

M 11, 1970 г.

" Французское название Женевского озера. Ред.

288 ]

Ф. ЭНГЕЛЬС

ПРЕСЛЕДОВАНИЯ И ВЫСЫЛКИ КОММУНИСТОВ

ГЕРМАНИЯ

11 октября власти великого герцогства Гессен конфисковали в Дармштадте в помещения издательства первый номер комму­ нистического журнала «Rheinische Jahrbücher» *, редактируемый Пютманом. Однако было найдено только 55 экземпляров, остальная часть тиража была уже распродана. Издатель, г-н Леске, был тогда же предупрежден, что журнал будет поста­влен под надзор полиции, которой придется предварительно предъявлять каждый номер для получения специального раз­решения на выпуск; в случае неподчинения издателю грозит штраф в 500 флоринов (45 фунтов стерлингов), или в зависи­мости от существа дела, — тюремное заключение. Этот удар, направленный против коммунистов и одновременно против той немногочисленной свободной прессы, которую мы имеем в Гер­мании, однако не достигнет цели. Существуют сотни способов избежать этого противозаконного вмешательства, которое, несомненно, явилось следствием подстрекательства со стороны ненавистного прусского правительства. Это же прусское пра­вительство добилось от саксонских властей высылки нескольких известных писателей из Лейпцига, в том числе г-на В. Марра, одного из руководителей того тайного заговора «Молодой Германии» в Швейцарии¹⁶⁴, о котором я упоминал в своей последней корреспонденции **. В этом случае, так же как и в деле Вейтлинга в прошлом году ¹⁵⁷, власти побоялись аресто­вать и предать суду представителей этого направления, хотя имели законный предлог; они ограничились их высылкой.

* — «Rheinische Jahrbücher zur gesellschaftlichen Reform». Ред, •• См. настоящий том, стр. 285—287. Ред.

ПРЕСЛЕДОВАНИЯ И ВЫСЫЛКИ КОММУНИСТОВ 289

ШВЕЙЦАРИЯ

Демократическое правительство выслало из кантона Во г-на А. Беккера, талантливого немецкого писателя-коммуниста, а также г-на С. Шмидта и д-ра Кульмана, принадлежащих к той же дартии, и распустило Немецкий коммунистический клуб в Лозанне. Радикальное правительство в Цюрихе посту­ пило таким же образом, выслав д-ра Пютмана, редактора выше­упомянутого «Rheinische Jahrbücher», также принадлежащего к коммунистической партии.

Печатается по тексту газеты Перевод с английского На русском языке публикуется впервые

Написано Ф. Энгельсом в середине октября 1S45 г.

Напечатано в газете « The Northern

Star» M 415, 25 октября 1845 г.

с пометкой редакции: «От нашего

собственного корреспондента»

290 ]

К. МАРКС

ПЕШЕ О САМОУБИЙСТВЕ ¹⁵⁸

Французская критика общества обладает, по крайней мере отчасти, тем большим преимуществом, что она показала про­ тиворечия и уродство современной жизни не только во взаимо­отношениях отдельных классов, но и во всех сферах и проявле­ ниях нынешних форм общения [Verkehr], причем сделала это в описаниях, полных непосредственной жизненной правды, широты кругозора, светской манеры и смелой оригинальности, которые мы напрасно стали бы искать у представителей других наций. Достаточно, например, сравнить критические описания Оуэна и Фурье, поскольку они касаются живых отношений, чтобы получить представление о превосходстве французов. И не только у собственно «социалистических» писателей Фран­ ции надо искать критическое изображение состояния общества; мы найдем его у писателей любой области литературы, но в осо­бенности в романах и мемуарной литературе. В качестве при­мера этой французской критики я приведу несколько выдержек о «самоубийстве» из книги Жака Пеше «Мемуары, извлеченные из архива полиции» и т. д., которые вместе с тем должны пока­зать, насколько обосновано представление буржуазных филан­тропов, будто все дело сводится к тому, чтобы дать пролетариям немного хлеба и образования, будто только рабочий страдает при нынешнем состоянии общества, а в остальном существую­щий мир есть лучший из миров.

У Жака Пеше, как и у многих принадлежащих к старшему поколению, теперь почти вымершему, французских практи­ков, переживших многочисленные перевороты, имевшие место с 1789 г., многочисленные заблуждения, увлечения, консти-

Обложка журнала «Gesellschaftsspiegel»,

в котором опубликованы статья К. Маркса и Ф. Энгельса

«Ответ на антикритику Б. Бауэра»

и работа К. Маркса «Пеще о самоубийстве»

ПЕШЕ О САМОУБИЙСТВЕ

293

туции, смены властителей, поражения и победы, — критика существующих имущественных, семейных и прочих частных отношений, одним словом, частной жизни является неизбежным результатом их политического опыта.

Жак Пеше (родился в 1760 г.) перешел от изящной литера­ туры к медицине, от медицины к юриспруденции, от юриспру­денции к административной деятельности и к полицейскому делу. Перед началом французской революции он работал вместе с аббатом Морелле над торговым словарем, причем появился только проспект его, и занимался тогда преимущественно вопросами политической экономии и администрации. Лишь очень недолгое время Пеше был сторонником французской революции; очень скоро он примкнул к роялистской пар­тии, в течение некоторого времени был главным редактором «La Gazette de France» и позднее принял даже от Малле дю Пана пресловутый роялистский «Mercure» *. Впрочем лавировал Пеше очень ловко в годы революции, то подвергаясь преследованиям, то занимая должности в департаменте управления и полиции. Выпущенная им в 1800 г. «Коммерческая география» ^ш в 5 то­мах большого формата привлекла к нему внимание Бонапарта, первого консула, и он был назначен членом совета торговли и искусств. Позднее, при министерстве Франсуа де Нёфшато, Пеше занял более высокий административный пост. В 1814 г., при Реставрации, он стал цензором. Во время Ста дней¹⁶⁰ он отошел от дел. По восстановлении власти Бурбонов он получил пост хранителя архива полицейской префектуры в Париже, который занимал до 1827 года. Пеше и непосредственно и в ка­честве писателя оказывал известное влияние на ораторов Учредительного собрания, Конвента, Трибуната, а также па­латы депутатов в период Реставрации. Среди его многочислен­ ных, преимущественно экономических, работ, кроме упомянутой уже «Коммерческой географии», наиболее известной является «Статистика Франции» (1807 г.)¹⁶¹.

Пеше написал свои мемуары, материал для которых он собрал отчаети в полицейских архивах Парижа, отчасти в ходе своей долголетней практики в полиции и в административном ведом­стве, уже будучи стариком, и разрешил напечатать их только после своей смерти; так что его ни в ноем случае нельзя при­ числить к «скороспелым» социалистам и коммунистам, которым, как известно, недостает поразительной основательности и все­объемлющих знаний большинства наших заурядных писателей, чиновников и практичных буржуа.

* — «Mercure de Prance». Ptê.

294

К . МАРКС

Послушаем, что говорит наш хранитель архива полицейской префектуры Парижа о самоубийстве!

Ежегодное число самоубийств, которое является у нас до некоторой степени нормальным и периодическим, следует рассматривать как симптом плохой организации нашего общества; ведь во время застоя промышлен­ности и ее кризисов, в периоды дороговизны съестных припасов и в суровые зимы этот симптом всегда более очевиден и принимает эпидемический харак­тер. Проституция и воровство растут тогда в той же пропорции. Хотя нужда является самой главной причиной самоубийства, мы тем не менее встречаем его во всех классах, среди праздных богачей, как и среди худож­ников и политических деятелей. Разнообразие толкающих на самоубийство причин является как бы вызовом однообразному и черствому порицанию моралистов.

Чахотка, против которой современная наука инертна и бессильна, попранная дружба и обманутая любовь, посрамленное честолюбие, семей­ные неурядицы, подавленный дух соперничества, пресыщение монотонной жизнью, не находящий применения энтузиазм — являются, бесспорно, побудительными причинами самоубийства у более богатых натур, и сама любовь к жизни, эта наиболее мощная движущая сила отдельной личности, очень часто ведет к тому, чтобы покончить с вызывающим отвращение существованием.

Мадам де Сталь*, самая большая заслуга которой состоит в том, что она блестяще стилизовала общие места, пыталась показать, что само­убийство противоестсствеиный поступок и что его нельзя считать актом мужества; она прежде всего установила, что более достойно бороться против отчаяния, чем поддаваться ему. Такого рода доводы мало действуют на души, сломленные несчастьем. Если они религиозны, то рассчитывают на лучший мир; если, наоборот, ни во что не верят, то ищут покоя в небы­тии. Философские тирады в их глазах не имеют никакого значения и являются слабым прибежищем против страдания. Прежде всего, нелепо утверждать, будто поступок, который столь часто совершается, является противоестественным; самоубийство ни в какой мере не противоестест­венно, раз мы каждый день бываем его свидетелями. То, что противоес­тественно, не происходит. Напротив, в природе нашего общества порождать большое количество самоубийств, между тем как у татар, например, не бывает самоубийств. Не все общества, следовательно, порождают одина­ковые плоды, — вот что надо помнить, если хочешь работать над преобра­зованием нашего общества и поднять его на более высокую ступень. Что же касается мужества, то если мужественным считается тот, кто среди бела дня, в возбуждающей обстановке сражения, смотрит прямо в глаза смер­ти, то ничто не доказывает отсутствия мужества у человека, который сам лишает себя жизни в мрачном одиночестве. Такой спорный вопрос не разрешается оскорблением мертвых.

Все, что было сказано против самоубийства, вращается в том же кругу идей. Ему противопоставляют веления провидения, но самое наличие самоубийства есть открытый протест против этих невразумительных веле­ний. Нам говорят о наших обязанностях по отношению к этому обществу, не указывая, с другой стороны, на наши права в этом обществе и не осуществляя их; считается, наконец, в тысячу раз большей заслугой пре­одолеть страдание, чем поддаться ему, заслугой столь же печальной, как и перспектива, которую она открывает. Одним словом, самоубийство

* Здесь и далее в цитируемом тексте курсив Маркса. Ред.

ПЕШЕ О САМОУБИЙСТВЕ 295

объявляют актом трусости, преступлением против законов, общества* и чести.

Почему же, несмотря на столь многочисленные анафемы, люди сами лишают себя жизни? Потому что в жилах отчаявшихся людей кровь течет не так, как кровь холодных существ, которые находят время расточать эти бесплодные речи, Человек кажется загадкой для другого; его умеют только порицать, но его не знают. Когда видишь, как легкомысленно распоряжаются жизнью и смертью народов институты, под господством которых живет Европа, как цивилизованная юстиция окружает себя богатым арсеналом тюрем, наказаний, орудий смерти для санкционирова­ния своих сомнительных решений; когда видишь неслыханное число людей различных классов, обрекаемых со всех сторон на нищету, и соци­альных париев, к которым относятся заведомо с грубым презрением, возможно, чтобы избавить себя от хлопот вырвать их из грязи; когда видишь все это, то становится непонятным, на каком основании можно предписывать отдельной личности дорожить существованием, как таковым, если при атом попираются наши привычки, naiuii предрассудки, паши законы и вообще наши правы.

Полагали, что можно удержать от самоубийства унизительными наказаниями и чем-то вроде позора, которым клеймят память виновных. Нужно ли говорить, как недостойно клеймить позором людей, которых уже нет среди живых, чтобы защитить себя? Впрочем, несчастных это мало волнует; и если самоубийство обвиняет кого, то прежде всего тех людей, которые остались в живых, так как в этой массе ни один не заслу­жил того, чтобы ради него продолжать жить. Имели ли успех придуманные людьми наивные и жестокие меры в борьбе против нашептываний отчая­ния? Какое дело человеку, желающему бежать из этого мира, до тех оскорб­лений, которые мир обещает нанести его трупу? Он видит в этом только еще одно проявление подлости со стороны живущих. Что это, в самом деле, за общество, где испытываешь самое глубокое одиночество среди многих миллионов, где можно поддаться непреодолимому желанию лишить себя жизни, причем так, чтобы никто об этом не догадался? Это общество — не общество; оно, как говорит Руссо, пустыня, населенная дикими зверями. На тех должностях, которые я занимал в полицейском управлении, само­убийства ** относились отчасти к моей компетенции. Я хотел узнать, нет ли среди побуждающих к ним мотивов таких, действие которых можно было бы предупредить. Я предпринял на этот предмет огромную работу. Я нашел, что кроме коренного преобразования существующего обществен­ного порядка все остальные попытки будут напрасны ***.

Среди причин отчаяния, которые побуждают очень нервных, страст­ных и глубоко чувствующих людей искать смерти, я обнаружил в качестве преобладающего явления, дурное обращение, несправедливости, тайные наказания, которым суровые родители и начальники подвергают лиц, от них зависящих. Революция уничтожила не все виды тирании; зло, в кото­ром упрекалисамодержавную власть, существует еще в семьях; оно вызывает здесь кризисы, аналогичные революциям.

Соотношение интересов и чувств, подлинные отношения между людьми, по существу, только еще предстоит создать среди нас, и самоубийство лишь один из тысячи и одного симптома всеобщей, всегда готовой к новым проявлениям, социальной борьбы; от этой борьбы очень многие борющиеся

• Слово: «общества» вставлено Марксом. Ред. ** У Пеше: «следствия о самоубийствах». Ред.

• « • Эта фраза добавлена Марксом. У Пеше вместо нее сказано: «Не вдаваясь в те­ории, я приведу факты». Ред.

296

К. МАРКС

устраняются, так как устали числиться среди жертв, или возмущаются

при одной мысли о возможности занять почетное место среди палачей. Если требуются некоторые примеры, я могу извлечь их яз подлинных протоколов.

В июле. 1816 г. дочь одного портного была обручена с мясником, хорошо воспитанным молодым человеком, бережливым и трудолюби­вым, сильно влюбленным в свою красавицу-невесту, которая в свою очередь была ему очень предана. Молодая девушка была швеей; она пользовалась уважением всех знавших ее, и родители жениха нежно ее любили. Эти славные люди не упускали случая завоевать симпатии своей невестки; придумывали развлечения, где она была царицей и идолом.

Наступило время свадьбы; все распоряжения между обоими семейст­вами были сделаны, все соглашения заключены. В тот вечер, который был назначен, чтобы отправиться в муниципалитет, молодая девушка и ее родители должны были ужинать в семье жениха. Но этому помешал мало­значительный непредвиденный случай. Исполнение заказа для одного из его богатых клиентов задержало портного и его жену дома. Они изви­нились. Но мать жениха сама пришла за своей невесткой, получившей разрешение родителей отправиться с ней.

Несмотря на отсутствие двух главных гостей, ужин был чрезвычайно веселый. Очень много шутили на семейные темы, которые допускала пер­спектива свадьбы. Пили, пели. Говорили о будущем. Очень живо обсуж­дались радости счастливого брака. За столом засиделись до глубокой ночи. По легко понятному снисхождению родители молодого человека не обра­щали внимания на молчаливую договоренность обрученных. Рука искала руку, любовь и близость ударили им в голову. Кроме того, на брак смот­рели как на заключенный, молодые люди уже давно посещали друг друга и не подавали повода ни к малейшему упреку. Умиление родителей жениха, поздний час, взаимные страстные желания, поощряемые снисходитель­ностью их менторов, непринужденное веселье, которое обыкновенно царит при таких пиршествах, все это вместе взятое, и легко представившийся случай, и вино, которое горячило голову, — все благоприятствовало исходу, который легко можно было предвидеть. Любящие нашли друг друга в темноте, когда свечи погасли. Все делали вид, что ничего не заме­чают и не подозревают. Здесь счастье молодых людей вызывало лишь ра­дость и никакой зависти.

Молодая девушка вернулась только на следующее утро к своим роди­телям. Как мало она считала себя виновной, видно уже из того, что она вернулась одна. Она проскользнула в свою комнату и привела в порядок свой туалет. Но как только родители увидели свою дочь, они с яростью набросились на нее, стали осыпать ее бранью и самыми постыдными име­нами. Соседи были свидетелями этого, скандал не имел границ. Можно представить себе потрясение этого ребенка, чувства, которые испытывала девушка от позора и оскорбительного нарушения самой ее тайны. Напрасно доказывала потрясенная девушка своим родителям, что они сами компро­метируют ее, что она признает свою неправоту, свою глупость, свое непо­слушание, но что все можно исправить. Бе доводы и ее страдание не подей­ствовали на портного и его супругу.

Самые трусливые, неспособные к сопротивлению люди ста­ новятся неумолимыми там, где они могут проявить абсолютный родительский авторитет. Злоупотребление последним является для них грубым вознаграждением за ту покорность и эависи-

ПЕШЕ 0 САМОУБИЙСТВЕ

297

мость, которые они добровольно или против воли проявляют в буржуазном обществе.

На шум сбежались кумовья и кумушки и составили хор. Чувство стыда за эту отвратительную сцену привело девушку к решению лишить себя жизни; быстрыми шагами спустилась она по лестнице, пробежала через толпу позорящих и проклинающих ее кумушек, с блуждающим взгля­дом устремилась к Сене * и бросилась в реку. Лодочники вытащили ее из воды уже мертвой в свадебном наряде. Как и следовало ожидать, те, кто вначале кричали па дочь, тотчас же обрушились на родителей: катастрофа напугала их ничтожные души. Спустя несколько дней родители пришли в полицию потребовать золотую цепь, которую девушка носила на шее, подарок ее будущего свекра, серебряные часы и многие другие драгоцен­ности — все предметы, которые были доставлены в отделение. Я не упустил случая со всей силой упрекнуть этих людей в их неблагоразумии и жесто­кости. Сказать этим безумцам, что им придется держать ответ перед богом, было бы бесполезно; это произвело бы на них очень слабое впечатление ввиду узких предрассудков и своеобразной религиозности, господствую­щей в низших меркантильных классах.

Жадность привела их сюда, а не желание обладать двумя или тремя реликвиями; я считал возможным наказать именно их жадность. Они тре­бовали драгоценности своей юной дочери; я отказал им в выдаче, задер­жал свидетельства, необходимые для получения вещей из кассы, куда они были сданы на хранение. Пока я находился на этом посту, все их требова­ния были напрасны, и я находил удовлетворение в том, что противостоял их оскорблениям.

В том же году ко мне в отделение явился молодой креол, очарователь­ной наружности, из одной из самых богатых семей Мартиники. Он катего­рически возражал против выдачи трупа молодой женщины, своей золовки, заявителю — его собственному брату, ее мужу. Она утопилась. Этот вид самоубийства чаще всего встречается. Тело было найдено служащими, назначенными для вылавливания трупов, недалеко от набережной д'Ар-жантёй. Из известного инстинкта стыдливости, свойственного женщинам даже в момент самого глубокого отчаяния, утопленница тщательно, оберну­ла ноги подолом своего платья. Эта стыдливая предосторожность ясно указывала на самоубийство. Сейчас же после того, как она была найдена, она была доставлена в морг. Ее красота, ее молодость и богатая одежда дали повод к тысяче предположений о причине катастрофы. Отчаяние ее мужа, который первым ее опознал, было безгранично; он не мог осмыслить своего горя, — по крайней мере так мне сказали; я сам никогда прежде его не видел. Я доказывал креолу, что требование мужа, который тут же заказал мраморный памятник для своей несчастной жены, должно быть уважено в первую очередь. «После того, как он ее убил, чудовище!» — с яростью кричал креол, бегая взад и вперед по комнате.

По возбуждению, по отчаянию этого молодого человека, по его моль­бам удовлетворить его желание, по его слезам я смог заключить, что он ее любил, и сказал ему об этом. Он сознался в своей любви, но с жаром уверял, что его аоловка никогда об этом ничего не знала. Он клялся в этом. Только для спасения репутации своей золовки, самоубийство которой общественное мнение, по обыкновению, припишет какой-нибудь интриге, он хочет придать гласности жестокие поступки своего брата, если бы даже ему самому пришлось из-за этого сесть на скамью подсудимых. Он просил о моей поддержке. Вот что я мог понять из его отрывочных, страстных

* Слова: «устремилась к Сене» добавлены Марксом, Рев, 11 М. и Э., т, 42

298

К. МАРКС

объяснений. Г-н М., его брат, богатый человек, ценитель искусства, люби­тель роскоши и высших кругов, женился около года тому назад на этой молодой женщине, — как казалось, по взаимному влечению. Это была самая красивая пара, какую только можно было встретить. После женитьбы в организме молодого супруга внезапно и с большой силой обнаружился какой-то, — возможно, наследственный, — порок в крови. Этот человек, прежде так гордившийся своей красивой внешностью, своей изящной осанкой, беспримерным совершенством и законченностью форм, вдруг сделался жертвой неизвестной болезни, против разрушительного действия которой паука была бессильна; оп ужасным образом изменился с головы до йог. Он лишился всех волос, позвоночник его искривился. С каждым днем худоба и морщины все больше уродовали его, по крайней мере, в глазах других, так как из самолюбия оп пытался отрицать самое очевидное. Но, несмотря па все это, оп но слег в постоль; железная сила, казалось, торжествовала над приступами этой болезни. Он отчаянно пре­одолевал свое собственное разрушение. Тело превратилось в развалины, а душа была бодра. Он продолжал задавать пиры, устраивать охоты и вести богатый и цыгапый образ жизни, что, казалось, было законом его характера и натуры. Однако оскорбления, остроты п шутки школьников и уличных мальчишек, когда он на прогулках объезжал свою лошадь, невежливые и иронические насмешки, услужливые предупреждения друзей относи­тельно бесчисленных проявлений комизма его упорного стремления со­хранить галантность с дамами — все это уничтожило, наконец, его иллю­зии и сделало его осмотрительным по отношению к самому себе. Как только он осознал свое безобразие и свое уродство, как только он ясно понял это, его характер ожесточился, оп пал духом. Он стал менее усердно водить свою жопу на вечера, балы, концерты; он переселился в свой загородный дом, прекратил все приглашения, стал избегать людей под всякими пред­логами. Любезности его друзей по отношению к его жене, которые он терпел, пока гордость давала ему уверенность в своем превосходстве, сдела­ли его ревнивым, вспыльчивым, подозрительным. В каждом, кто продол­жал его упорно посещать, он видел твердую решимость покорить сердце его жены, которая оставалась его последней гордостью и последним уте­шением. В это время прибыл наш креол с Мартиники по делам, от успеха которых зависело, казалось, возвращение Бурбонов на французский прес­тол. Его золовка приняла его очень хорошо. При крушении бесчисленных связей, которые у нее были, вновь прибывший имел преимущество, кото­рое ему совершенно естественно давало положение брата в глазах г-на М. Наш креол предвидел изоляцию, которая создастся вокруг дома его брата, как вследствие прямых ссор его брата со многими друзьями, так и вследствие тысячи его косвенных способов отваживать и обескураживать посетителей, Не отдавая себе самому отчета в любовных мотивах, которые делали его самым ревнивым, креол одобрял это стремление изолироваться и даже благоприятствовал ему своими советами. Г-н М. кончил тем, что совсем удалился в красивый особняк в Пасси, который через короткое вре­мя превратился в пустыню. Ревность питается самыми мелкими поводами; если она не зпаот, к чему привязаться, она пожирает самое себя и стано­вится изобретательной; все служит ей пищей. Возможно, что молодая женщина стремилась к развлечениям, свойственным ее возрасту. Стены скрывали вид на соседние дома; ставни с утра до вечера были закрыты.

Несчастная женщина была осуждена на невыносимое раб­ство, и г-н М. лишь осуществлял это рабство, опираясь на Code civil и на право собственности, опираясь на такой общест-

ПЕШЕ О САМОУБИЙСТВЕ

299

венный строй, при котором любовь не зависит от свободного изъявления чувств любящих и ревнивому супругу разрешает­ся держать свою жену за семью замками, подобно тому, как скряге — свой сундук с деньгами, ибо она является лишь частью его имущества.

Г-н М. рыскал ночью с оружием вокруг дома, обходил его с собаками. Ему казалось, что он видит следы на песке, он путался в странных предпо­ложениях по поводу лестницы, которая очутилась на другом месте при содействии садовника. Сам садовник, почти 60-летний пьяница, был при­ ставлен к воротам в качестве сторожа. Дух фанатизма не знает границ в своих сумасбродных действиях и доходит до нелепости. Брат, невинный соучастник всего этого, понял, наконец, что он содействует несчастью молодой женщины, которую стерегли изо дпя в день, оскорбляли, лишали всего, что могло развлечь богатую п счастливую фантазию; она стала столь же мрачна и меланхолична, сколь прежде была свободна и весела. Она плакала и скрывала свои слезы, но следы их были очевидны. Креола стали мучить угрызения совести. Решившись открыто объясниться со своей золовкой и исправить ошибку, происшедшую, без сомнения, из скрытого чувства любви, он пробрался однажды утром в рощицу, куда пленница ходила иногда подышать воздухом и ухаживать за своими цветами. Пользуясь этой ограниченной свободой, она, по-видимому, знала, что на­ходится под надзором своего ревнивого супруга, так как при виде своего деверя, очутившегося в первый раз и неожиданно в ее присутствии, моло­дая женщина была чрезвычайно потрясена. Ломая себе руки, она с испу­гом крикнула ему: «Уходите, ради бога! Уходите!»

И, действительно, едва успел он скрыться в оранжерее, как вдруг появился г-н М. Креол услышал крик. Он стал прислушиваться; биение его сердца мешало ему разобрать хоть одно слово объяснения, которому это бегство, если бы супруг его обнаружил, могло придать печальный исход. Этот случай взбудоражил деверя. Он понял необходимость с этого дня стать защитником жертвы. Он решился отказаться от всякой сокровенной любовной мысли. Любовь может всем пожертвовать, но не своим правом покровительства, так как эта последняя жертва была бы жертвой труса. Он продолжал посещать своего брата, готовый открыто поговорить с ним, быть с ним откровенным, все ему сказать. Г-н М. не питал еще ника­ких подозрений с этой стороны, но эта настойчивость брата вызвала их. Неулавливая ясно причины его интереса, г-нМ. стал недоверчиво относить­ся к брату, заранее рассчитав, к чему это может привести. Креол вскоре заметил, что его брат не всегда отсутствовал, как он потом утверждал, когда посетители напрасно звонили у ворот дома в Пасси. Слесарь-под­мастерье изготовил ему ключ по образцу тех, которые его хозяин сделал для г-на М. После десятидневного отсутствия креол, мучимый страхом и самыми безумными химерами, ночью перебрался через стену, взломал решетку у главных ворот, взобрался на мрышу по лестнице и спустился по водосточной трубе под окно амбара. Громкие стоны побудили его неза­метно добраться до стеклянной двери. То, что он увидел, заставило сердце его сжаться. Свет лампы освещал альков. За занавесками, с растрепанными волосами, с лицом красным от ярости, г-н М., полунагой, скорчившись возле своей жены, на кровати, которую она не решалась оставить, хотя и отстранялась всячески от него, осыпал ее колкими упреками и походил на тигра, готового разорвать ее на части. «Да, говорил он ей, я безобразен, я чудовище, и я это слишком хорошо знаю, я внушаю тебе страх. Ты желаешь, чтобы тебя освободили от меня, чтоб мой вид не удручал тебя.

11*

300

К. МАРКС

Ты жаждешь того момента, который освободит тебя. Не возражай мне, я угадываю твои мысли по твоему испугу, по твоему сопротивлению. Ты краснеешь от недостойных насмешек, которые я вызываю; ты внутренне возмущаешься против меня! Ты, без сомнения, считаешь минуты, когда я больше не буду досаждать тебе своими физическими недостатками и своим присутствием. Довольно! Мной овладевают отвратительные желания, стремление обезобразить тебя, сделать тебя похожей на меня, чтобы у тебя не осталось надежды утешаться с любовниками в том несчастии, что ты меня когда-то знала. Я разобью все зеркала этого дома, чтобы не видеть в них контраста, чтобы они больше не служили пищей для твоей гордости. Неправда ли, я должен был вывозить тебя в свет или пускать тебя одну, чтобы видеть, как каждый будет поощрять твою ненависть ко мне? Нет, нет, ты не оставишь этого дома, но убив меня! Убей меня, сделай то, что я каждый день чувствую искушение сделать сам». И дикарь катался по кро­вати с громким криком, со скрежетом зубовным, с пеной на губах, с ты­сячью симптомов бешенства, сам нанося себе удары в своей ярости, вблизи этой несчастной женщины, которая расточала ему самые нежные ласки и патетические мольбы. Наконец она его укротила. Сострадание, без сомне­ния, заменило любовь; но его было недостаточно этому, ставшему столь страшным, человеку, страсти которого сохранили еще всю свою силу. Эта сцена повергла креола в глубокое уныние, оп впал в оцепенение. Его охватил страх, и он не знал, к кому обратиться, чтобы спасти несчаст­ную от этих пыток. Такие сцены, очевидно, повторялись каждый день, так как во время припадков судорог, которые за ними следовали, г-жа М. прибегала к пузырькам с лекарствами, которые были для этой цели приго­товлены, чтобы несколько успокоить своего палача. Креол в данный момент был единственным представителем семейства г-на М. в Париже. В таких именно случаях особенно заслуживает проклятия медлительность судеб­ных процедур, беззаботность законов, которые не могут ни на шаг отсту­питься от своей рутины, в особенности, когда дело касается женщины, существа, которому законодатель предоставил минимальные гарантии. Приказ об аресте, какая-либо другая произвольная мера могли бы пре­дупредить несчастье, которое свидетель этой неистовой злобы слишком хорошо предвидел. Он, однако, решился испробовать все средства, взять на себя последствия, так как его состояние давало ему возможность при­нести огромные жертвы и не бояться ответственности за слишком смелое предприятие. Уже несколько врачей из числа его друзей, такие же реши­тельные, как и он, подготовляли вторжение в дом г-на М., чтобы констати­ровать моменты этого безумия и насильно разлучить супругов, когда случай самоубийства оправдал слишком запоздалые предупредительные меры и помог выйти из положения.

Конечно, для каждого, кто не ограничивается буквальным смыслом слов, это самоубийство было убийством, совершенным мужем*; но оно было также результатом припадка необыкновенной ревности. Ревнивец нуждается в рабе, ревнивец может любить, но любовь для него только роскошь, дополняющая чувствосевности**. Ревнивец прежде всего частный собственник. Я помешал креолу учинить бесполезный и опасный скандал, опасный прежде всего для памяти любимой им женщины, так как празд­ная публика обвинила бы жертву в супружеской измене и в связи с бра­том мужа. Я присутствовал на похоронах. Никто, кроме брата и меня, не знал истины. Я слышал вокруг недостойные разговоры по поводу этого

* Слова: «совершэнным мужем» добавлены Марксом. Ред. *• Эта и следующая фраза, выделенная Марксом курсивом, заимствованы им из описания Пеше другого случая самоубийства. Ред.

ПЕШЕ О САМОУБИЙСТВЕ

301

самоубийства, но не обращал на них внимания. Краску стыда вызывает общественное мнение, когда наблюдаешь его вблизи, с его трусливым озлоб­лением и грязными предположениями. Общественное мнение слишком расколото изолированностью людей, слишком невежественно, слишком испорчено, так как каждый чужд себе, и все взаимно чужды друг другу *.

Редко, впрочем, проходила неделя, которая бы не приносила мне других разоблачений подобного рода. В том же году я зарегистрировал любовные связи, окончившиеся, вследствие нежелания родителей дать свое согласие, двумя выстрелами из пистолета.

Я отмечал также самоубийства светских людей, доведенных до импо-тентности во цвете лет, которых злоупотребление наслаждением привело в состояние непреодолимой меланхолии.

Многие люди лишают себя жизни под гнетом мысли, что медицина, после долгих бесполезных мучений посредством изнуряющих врачебных предписаний, окажется неспособной избавить их от их недугов.

Можно было бы составить замечательный сборник из цитат знамени­тых авторов и стихотворений, написанных отчаявшимися людьми, желав­шими обставить свою смерть с определенным блеском. В тот момент удиви­тельного хладнокровия, который следует за решением умереть, в душе яв­ляется какое-то заразительное воодушевление, и оно изливается на бумагу, даже у представителей тех классов, которые лишены всякого образования. Собираясь с мыслями перед жертвой, глубину которой они обдумали, они всю свою силу сосредоточивают на том, чтобы излить себя в каком-нибудь одном ярком и характерном выражении.

Некоторые из этих стихотворений, погребенные в архивах, представ­ляют собой мастерские произведения. Какой-нибудь тупоголовый буржуа, который всю душу свою вложил в дело, а бога видит в торговле, может найти все это очень романтичным и, пожалуй, с насмешкой, отнесется к страда­ниям, которых он не понимает; его пренебрежение пас не удивит.

Чего же другого можно ожидать от тех трехкопеечных душо­нок, которые даже не подозревают, что они ежедневно и еже­часно, по частям сами убивают себя, свою человеческую при­роду!

Но что сказать о тех добрых людях, которые мнят себя богобоязненны­ми, образованными, а между тем, повторяют эти гнусности? Без сомнения чрезвычайно важно, чтобы бедняки переносили такую жизнь, хотя бы лишь в интересах привилегированных классов этого мира, которых разо­рило бы массовое самоубийство черни; но разве нет другого средства сделать сносным существование этого класса, кроме оскорблений, насме­шек и красивых слов? Притом, эти нищие обладают, по-видимому, извест­ным величием души, если они, решив умереть, сами себя уничтожают, а не избирают путь к самоубийству через эшафот. Правда, чем больше про­двигается вперед наша торговая эпоха**, тем реже становятся эти благо­родные самоубийства, совершаемые нищетой, их место занимает созна­тельная враждебность, и нищие без оглядки пускаются по пути воровства и убийства. Легче добиться смертной казни, чем работы.

Перебирая полицейские архивы, я нашел только один-единственный очевидный пример трусости в списке самоубийств. Речь шла о молодом

* Эта фраза заимствована Марксом из другого описанного Пеше случая само­убийства и воспроизведена в вольной передаче; заключительные слова: «так как кящ- дый чужд себе, и все взаимно чужды друг другу» добавлены Марксом. Ред. ** У Пеше: «эпоха неверия». Ред,

302

К. МАРКС

американце, УилфридеРамсее, который лишил себя жизни, чтобы не драть­ся на дуэли.

Классификация различных причин самоубийства является классифи­кацией пороков самого нашего общества. Один лишил себя жизни, потому что интриганы похитили его изобретение, а он, впав в самую ужасную нужду вследствие того, что должен был проделать долгие научные иссле­дования, не мог даже оплатить патент. Другой лишил себя жизни, чтобы избегнуть огромных расходов и унизительного преследования в момент денежных затруднений, которые, впрочем, настолько обычны, что люди, уполномоченные руководить общественными интересами, ни в малейшей степени ими не интересуются. Третий лишил себя жизни, потому что не мог найти работы после того как долгое время страдал от оскорблений и ска­редности тех, кто у пас бесконтрольно распределяет работу.

Один врач советовался однажды со мной по поводу смерти, в которой он считал виновным самого себя.

Однажды вечером при возвращении в Больвиль, где оп жил, он был остановлен на маленькой улице, в глубине которой находилась его дверь, женщиной под вуалью. Дрожащим голосом она попросила выслушать ее. В некотором отдалении прогуливался человек, черты лица которого он не мог разглядетг.. За пей следил какой-то мужчина. «Милостивый госу­дарь, — сказала опа ему, — я беременна, и если это откроется, я буду опозорена. Моя семья, мпешто света, порядочные люди мне пе простят. Женщина, доверпе которой я обманула, сойдет с ума и непременно разве­дется со споим мужем. Я защищаю не свое личное дело. Я являюсь причи­ной скандала, предотвратить который может только моя смерть. Я хотела лишить себя жизни, но хотят, чтобы я жила. Мне сказали, что вы состра­дательный человек, и это дало мне уверенность,что вы не захотите быть соучастником убийства ребенка, если даже этого ребенка еще нет на свете. Вы видите, речь идет об аборте. Я не унижусь до просьбы, до оправдания того, что кажется мне самым предосудительным преступлением. Я уступила только чужим просьбам, обратившись к вам, так как сумею умереть. Я призываю смерть, и для этого мпо никого не нужно. Достаточно создать видимость, что находишь удовольствие в поливке сада: надеть для этого деревянные башмаки, выбрать скользкое место, где каждый день ходят за, водой, устроить так, чтобы исчезнуть в водоеме, а люди потом скажут, что случилось «несчастье». Я все предусмотрела, милостивый государь. Я хотела, чтобы это произошло завтра утром, я всей душой к этому готова. Все подготовлено. Мне велели вам это сказать, и я вам говорю. Вы должны решить, произойдет ли одно убийство или два убийства, так как я мало­душно дала клятву, что все без утайки предоставлю вашему решению. — Решайте!»

«Эта альтернатива, продолжал врач, привела меня в ужас. Голос этой женщины звучал чисто и гармонично; ее рука, которую я держал в своей, была тонка и нежна, ее открытое и решительное отчаяние указы­вало на большой ум. Но речь шла об одном пункте, по поводу которого я действительно испытывал страх, хотя в тысяче случаев, — например, при тяжелых родах, когда перед хирургом встает вопрос, кого спасать мать или ребенка, политика или человечность без колебаний по своему усмотрению решают этот вопрос».

«Бегите за границу», сказал я. «Невозможно, ответила она, об этом нечего и думать».

«Примите надлежащие меры предосторожности». «Я не могу их при­нять; я сплю в одной комнате с той женщиной, дружбу которой я пре­дательски обманула». «Это ваша родственница?» «Я не могу вам больше отвечать».

пёшё о Самоубийстве

303

«Я бы многое отдал за то, продолжал врач, чтобы спасти эту женщину от самоубийства или от преступления или чтобы она вышла из этого кон­фликта без моей помощи. Я обвинял себя в жестокости, так как испугался соучастия в убийстве. Борьба была ужасная. Затем демон стал мне нашеп­тывать, что желание охотно умереть еще не есть самоубийство; что, отнимая у скомпрометированных людей возможность сделать зло, принуждаешь их отказаться от своих пороков. Я догадывался о роскоши по вышивкам на ее рукавах и о богатстве по изящной дикции ее речи. Ведь есть такой взгляд, что к богатым надо проявлять меньше сострадания. Мое чувство собственного достоинства возмущалось против мысли соблазна деньгами, хотя этот вопрос не был даже затронут, что было лишним доказательством деликатности и уважения ко мне. Я дал отрицательный ответ; дама быстро удалилась; стук кабриолета убедил меня, что я не могу уже исправить того, что сделал.

«Через дне недели газеты принесли мне разгадку этой тайны. Моло­дая племянница парижского банкира, не старше 18 лет, любимая воспи­танница своей тетки, которая не отпускала ее от себя со времени смерти ее матери, поскользнувшись, упала в ручей в имении ее опеку­нов, в Вильмомбле, и утонула. Ее опекун был безутешен; этот трусливый соблазнитель мог, в качестве дяди, предаваться своему горю на глазах общества».

Как мы видим, за отсутствием лучшего выхода, самоубийство часто является последним средством против неурядиц личной жизни.

Среди причин самоубийства мне очень часто приходилось отмечать потерю должности, отказ в работе, внезапное понижение заработной платы, вследствие чего семьи лишались необходимых средств к су­ществованию, так как большая часть из них живет без всяких сбере­жений.

В то время, когда в королевском дворце сокращали гвардию, вместе с другими был уволен один порядочный человек, — как и остальные, без особых церемоний. Его возраст и отсутствие протекции не давали ему возможности вновь поступить в армию; в промышленности он не мог найти работы вследствие своей неподготовленности. Он старался поступить в гражданское управление; многочисленные конкуренты, как и везде, пре­градили ему и этот путь. Он впал в тупое отчаяние и лишил себя жизни. В кармане у пего нашли письмо с объяснением его положения. Жена его была бедной швеей; его две дочери, 16 и 18 лет, работали вместе с ней. Тарно, наш самоубийца, в оставленных им бумагах говорил: «так как он не может больше быть полезным своей семье и принужден быть в тягость жене и детям, он счел своим долгом лишить себя жизни, чтобы избавить их от этого дополнительного бремени; он поручает своих детей попечению герцогини Ангулемской, он надеется, что герцогиня, в своей доброте, будет иметь сострадание к их несчастью». Я составил доклад полицейскому префекту Англесу и, после того как бумаги прошли все инстанции, герцогиня послала несчастному семейству Тарно 600 франков.

Несомненно, это была жалкая помощь после такой утраты! Но как могла бы одна семья * помочь всем несчастным, если, учитывая все, целая Франция в пастоящий момент не в состоянии их прокормить. Благотвори­тельности богатых не хватило бы для этого, если бы даже вся наша нация была религиозна, а она далека от этого. Самоубийство устраняет самую 'значительную часть затруднений, эшафот — остальные. Только от пре­образования всей нашей системы сельского хозяйства и промышленности

* У Пеше: «королевская семья». Ред.

304

К. МАРКС

можно ожидать источников дохода и действительного богатства. На пергаментной бумаге легко можно провозгласить конституцию — право каждого гражданина на образование, на труд и прежде всего на известный минимум средств существования. Но тем, что все эти великодушные поже­лания записаны на бумаге, сделано еще далеко не все; остается еще непо­средственная задача претворить эти либеральные идеи в материальные и разумные социальные * институты.

Античный, языческий мир оставил на земле великолепные творения; отстанет ли современная свобода от своего соперника? Кто спаяет воедино оба эти мощные факторы силы?

Так пишет Леше.

В заключение мы приведем одну из его таблиц о ежегодных самоубийствах в Париже.

Как следует из другой, приведенной Пеше таблицы, за время 1817—1824 гг. (включительно) в Париже ** отмечено 2 808 слу­чаев самоубийства. В действительности, разумеется, число их больше. Например, об утопленниках, трупы которых выста­вляются в морге, только в очень редких случаях известно, были ли они самоубийцами или нет.

Таблица самоубийств в Париже в течение 1824 года

 

Из них после попытки самоубийства остались

в живых . .. ................................... 125

Из них после попытки самоубийства погибли...... 246

Мужского пола ................................................... 239

Женского » .................................................. 132

Холостые .............................................................. 207

Женатые .............................................................. 1G4

Вид смерти

Бросились с высоты .................. 47

Удавились ... ...................... 38

Зарезались................................... 40

Застрелились ............................... 42

Отравились .................................. 28

Отравление угарным газом .. . 61
Утопились .................................... 115

^: Слово: «социальные» добавлено Марксом. Ред. ¹ У Пеше: «в департаменте Сены». Ред.

ПЕШЕ О САМОУБИЙСТВЕ

305

Мотивы

Любовная страсть, семейная ссора
и огорчение........................................ 71

Болезни, пресыщение жизнью, сла­
бость духа........................................ 128

Дурное поведение, игра, лотерея,
боязнь упреков и наказаний............... 53

Нищета, нужда, потеря места, пре­
кращение работы ............................. 59

Неизвестные мотивы ............................ 60

Написано К. Марксом во второй половине 1S45 г.

Напечатано в журнале sellsclmftsspiegcl», Bd. Il, -M 7, 184$ Подпись: H ар л Марка

Печатается по тексту журнала Перевод с немецкого

306 ]

Ф. ЭНГЕЛЬС

ОТРЫВОК ИЗ ФУРЬЕ О ТОРГОВЛЕ ¹⁶³

[ВВЕДЕНИЕ]

Немцы постепенно начинают опошлять и коммунистическое движение. И здесь, как всегда, последние и самые бездеятельные, они думают, что смогут пренебрежительным отношением к своим предшественникам и философским пустословием прикрыть свою отсталость. Коммунизм едва только появился в Германии, а им уже завладевает с целью нажить капитал целая армия спекулятивных голов, которые воображают, что совершили чудеса, если перевели положения, ставшие уже во Франции и Англии тривиальными, на язык гегелевской логики и теперь преподносят миру эту новую премудрость как нечто небывалое, как «истинную, немецкую теорию», чтобы затем в свое полное* удовольствие поносить «дурную практику» и «смехотворные» социальные системы ограниченных французов и англичан. Эта всегда готовая немецкая теория, которой выпало безграничное счастье немного понюхать гегелевской философии истории и быть посвященной кем-либо из их высохших берлинских профес­соров в схему вечных категорий, теория, которой, быть может, затем довелось перелистать Фейербаха, несколько немецких коммунистических статей и работу г-на Штейна о французском социализме ^1вз — эта немецкая теория наихудшего сорта ^ш без всяких затруднений уже сконструировала себе надлежащим образом французский социализм и коммунизм по г-ну Штейну, отвела ему подчиненное место, «преодолела» его, «подняла» его на «более высокую ступень развития» всегда готовой «немец­ кой теории». Ей, конечно, и в голову не приходит хоть сколько-нибудь самой познакомиться с предметом, подлежащим возве­ дению на более высокую ступень, заглянуть в сочинения Фурье,

•

Отрывок из фурье о торговле â07

Сен-Симона, Оуэна и французских коммунистов, — для нее вполне достаточно тощих извлечений г-на Штейна, чтобы про­возгласить эту блестящую победу немецкой теории над жалкими потугами заграницы.

. В противовес этой смехотворной спеси бессмертной немец­кой теории совершенно необходимо, наконец, показать немцам все то, чем они обязаны загранице, с тех пор как занимаются социальными вопросами. Во всех напыщенных фразах, которые теперь в немецкой литературе крикливо преподносятся в каче­стве основных принципов истинного, чистого, немецкого, теоре­ тического коммунизма и социализма, до сих пор нет ни единой идеи, которая бы выросла на немецкой почве. То, что французы или англичане сказали уже десять, двадцать, даже сорок лет тому назад, — и сказали очень хорошо, очень ясно, очень кра­ сивым языком, — то немцы только за последний год, наконец, урывками узнали и огегельянили или, в самом лучшем случае, с опозданием открыли еще раз и опубликовали в гораздо худшей, более абстрактной форме в качестве совершенно нового откры­тия. Я не делаю здесь исключения и для своих собственных работ. Что у немцев своего, так это только скверная, абстракт­ная, невразумительная и корявая форма, в которой они выра­ зили эти идеи. И как подобает истым теоретикам, они сочли достойным внимания у французов — англичан они еще почти совсем не знают — кроме самых общих принципов лишь самое плохое и самое абстрактное: схематизацию будущего общества, социальные системы. Лучшую сторону, критику существую­щего общества, действительную основу, главную задачу всякого исследования социальных вопросов, они преспокойно отбро­сили. Нечего и говорить, что об единственном немце, который действительно что-то сделал, о Вейтлинге, эти мудрые теоре­тики обычно тоже отзываются пренебрежительно или совсем не упоминают.

Я хочу предложить этим премудрым господам небольшую главу из Фурье, которая сможет послужить им образцом. Правда, Фурье исходил не из гегелевской теории и поэтому — увы! — пе мог прийти ни к познанию абсолютной истины, ни даже к абсолютному социализму, правда, вследствие этого изъяна Фурье, к сожалению, дал совлечь себя с пути истинного и пришел — вместо абсолютного метода — к методу серий и к таким построениям, как превращение моря в лимонад, cou­ronnes boréale и australe *, анти-лев и совокупление планет ¹⁶⁵. Пусть так! И все же мне легче поверить вместе с веселым Фурье

* «=- северный и южный венцы. Ред.

308

Ф. ЭНГЕЛЬС

во все эти чудеса, чем верить в абсолютное царство духа, где совсем нет никакого лимонада, или в тождество бытия и небытия и совокупление вечных категорий. Французский вздор по край­ней мере весел, тогда как немецкий мрачен и глубокомыслен. Но кроме того Фурье подверг существующие социальные отношения такой резкой, такой живой и остроумной критике, что ему охотно прощаешь его космологические фантазии, кото­рые тоже основаны на гениальном миропонимании.

Сообщаемый мной здесь отрывок был найден среди литера­турного наследства Фурье и напечатан в первой книжке жур­нала « Phalange » *, издаваемого фурьеристами с начала 1845 го­ да. Я опускаю из него то, что относится к позитивной системе Фурье, и вообще то, что не представляет интереса, словом — с текстом обращаюсь с вольностью, которая совершенно необ­ходима для того, чтобы произведения иностранных социали­стов, написанные с определенными целями, сделать доступными публике, чуждой этим целям. Этот отрывок отнюдь не самое гениальное из того, что было написано Фурье, и даже не лучшее из того, что он написал о торговле, — и все-таки ни один немец­кий социалист или коммунист, за исключением Вейтлинга, еще не написал ничего, что хотя бы в самой отдаленной степени могло бы. сравняться с этим черновым наброском.

Чтобы избавить немецкую публику от напрасного труда читать самый журнал « Phalange», я должен заметить, что этот журнал — чисто денежная спекуляция фурьеристов и публи­куемые в нем рукописи Фурье имеют очень различную ценность. Издающие этот орган господа фурьеристы стали похожими на немцев напыщенными теоретиками, и на место юмора, с которым их учитель разоблачал буржуазный мир, они поставили свя­щенную, основательную, теоретическую, угрюмую ученость, за что они по заслугам были осмеяны во Франции, а в Германии получили признание. Сочиненное ими описание воображаемых успехов фурьеризма в первой книжке « Phalange » могло бы привести в восторг профессора абсолютного метода.

Я начинаю свое сообщение с тезиса, который уже был опуб­ликован в «Теории четырех движений». Там же была опубли­кована значительная часть предлагаемого отрывка, из которой, однако, я приведу лишь самое необходимое.

• «La Phalange». Revue de [a science sociale, XIV, année, 1-re séiie in 8°, Paris, aux Bureaux de la Phalange. 1845. — Publication des Manuscrits de Fourier, section ébauchée des trois unités externes, p. 1—42 des Januar-und Februarheftes (« Фа ­ланга ». Социально-научное обозрение, XlV -й год издания, 1-я серия, m 8°, Париж, издательство «Фаланги», 1845. •— Публикация рукописей Фурье, набросок секции о трех внешних единствах. Январь ■— февраль, стр. l-^42j.

отрывок из фурье о торговле 309

j lee

«Мы касаемся теперь самого чувствительного места цивилизации; это весьма неприятная задача — поднимать голос против нынешней глупости, против химер, принявших прямо эпидемический характер.

Говорить ныне против нелепостей торговли — значит выставлять себя на предание анафеме, как если бы в XII в. стали говорить против тирании пап и баронов. Если бы надо было выбирать между двумя опасны­ми ролями, то, полагаю я, менее опасно было бы уязвить горькими исти­нами какого-нибудь самодержца, чем оскорбить дух торгашества, который ныне как деспот господствует над цивилизацией и даже над самодержцами.

Все же и поверхностный анализ покажет, что наша система торговли снижает и дезорганизует цивилизацию и что в торговле, как и во всех других делах, под влиянием сомнительных наук мы все больше и больше сбиваемся па ложный путь.

Спор о торговле ведется каких-нибудь полстолетия, а ужо породил тысячи томов; но его инициаторы не увидели, что механизм торговли но своему устройству резко противоречит всякому здравому смыслу. Он подчинил все общество одному классу паразитирующих и непроизводи­тельных агентов — торговцам*. Все основные классы общества** — собственник ***, земледелец, фабрикант и даже правительство находятся в подчинении у второстепенного, побочного класса — у торговца, кото­рый должен был бы быть их подчиненным, их служащим, сменяемым и ответственным агентом, но который, однако, по своему усмотрению на­правляет и сдерживает все пружины обращения.

В отношении других заблуждений, не касающихся торговли, общест­венное мнение и ученые корпорации уже более сговорчивы; в основном сходятся во мнении, что философские системы являются опасными иллю­зиями, что опыт опровергает наши притязания на способность к совершен­ствованию, что наши теории свободы несовместимы с цивилизацией, что наши добродетели — социальная комедия, а наше законодательство — лабиринт; подшучивают даже над предметом модных споров — идеоло­гией ^ш. Но болтовня о торговле, с ее теориями торгового баланса, проти­вовеса, равновесия, гарантии стали святая святых, перед которым все склоняется. Вот, следовательно, та иллюзия, которую мы должны рас­сеять.

Прежде всего необходимо показать, что наша система торговли, ныне предмет тупого почитания, представляет собой антипод истины, справед­ливости, а следовательно, и единства.

Трудно объяснить веку, что именно та операция, которую он рас­сматривает как образец премудрости, есть не что иное, как наложенная на всю его политику печать невежества. Посмотрим хотя бы на известные уже результаты: морскую монополию, монополию фискальную, увели­чение государственного долга, следующие одно за другим банкротства из-за бумажных денег, возрастающее мошенничество во всех деловых отношениях. Можно уже теперь заклеймить позором механизм свободной торговли ****, т. е. свободного обмана, эту истинную промышленную анар­хию, эту чудовищно проявляющуюся силу в обществе *****.

* Немецкими словами «Kaufmann» и «Kaufleute» Энгельс переводит упот­ ребляемые Фурье термины: sanarchand» и «négociant». Ред. ** Слово: «общества» добавлено Энгельсом. Ред. **' Не следует забывать, что Фурье не был коммунистом. * * * * Здесь и далее в цитируемом тексте курсив Энгельса. Ред. ••••• Слова: «в обществе» добавлены Энгельсом. Ред.

310 Ф. ЭНГЕЛЬС

Как же получается, что самый лживый класс общественного организма пользуется наибольшим покровительством у «апостолов истины»? *. Как же получается, что ученые, которые учат презирать низменные богатства, превозносят ныне лишь тот класс, который стремится к богатству per fas et nef as **, класс биржевых игроков и скупщиков? Раньше философы единогласно порицали известные корпорации, которые посредством гиб­кой совести отстаивали положение, что брать и красть — разные вещи. Как же те самые философы превратились теперь в апологетов класса, еще более безнравственного, поскольку он утверждает, что торгашество — не обман, что надувать покупателя но значит его обкрадывать, что бир­жевая игра и скупка — отнюдь по означают грабен« производительного класса, словом, что работать следует только ради денег, а ие ради славы; таков припев, ко